– Эй, земляк, – снова крикнул я в темноту. – Не поможешь ли найти зенитный полк?
– Тю, мать-перемать нехай! – послышалось из недр. – Это опять ты?!
Сам не пойму, как это получилось, но я снова пришел на то же место, где совсем недавно побывал…
– Слушай, друг, покажи дорогу! – взмолился я. – А то опять вернусь!
Танкист добродушно ругнулся. Но пошел со мной по тропке и буквально через пять минут вывел меня прямо к нашей походной кухне.
Я еще и поужинать успел.
…Да, хотя я во время строевых смотров и откликался браво на приветствие "Здравствуйте, товарищи разведчики!", но в следопыты явно не годился…
Так прошло дней десять походной жизни. После чего произошло событие почти чрезвычайное: нам – всей дивизии! – устроили баню.
Баня была не походная (такие тоже бывают), а стационарная, действовавшая в совхозном поселке, только очень маленькая. Самая настоящая баня, в которой было лишь два недостатка: во-первых, очень мало воды (на каждого приходилось не больше шайки), во-вторых, весь
"моечный зал" был рассчитан на пять-шесть человек, а запускали человек по двадцать враз. Мы, стоя каждый со своей шайкой воды, терлись друг о друга, а помыться как следует не могли. Да ведь и время поджимало – своей очереди дожидались следующие двадцать солдат.
Мой друг Петро Попович, который всегда искал, где бы выгадать и как бы сачкануть, а если поработать, то с приятностью для себя, и тут решил пристроиться: напросился топить баню, целый день торчал в кочегарке и время от времени, используя свое "служебное положение", забегал в мойку, чтобы освежиться. К чему это привело – еще расскажу…
Так или иначе, баня внесла разнообразие в наш походный быт. Но основные события маневров пришлись на их последние дни.
Начальство нам декларировало заранее, что учения будут проходить
"в обстановке, максимально приближенной к боевой", с наименьшим количеством условностей и допущений, а также как бы с применением атомного оружия. Нам обещали в ходе "боя" давать всяческие "вводные" команды, то есть объявлять об угрозе с воздуха, химической атаке, атомном нападении со стороны "противника".
В один из последних дней маневров, рано на рассвете, полк был поднят по тревоге и маршем двинулся навстречу "врагу" – "в предвидении встречного боя". Меня подполковник Данилевский
(начальник штаба полка) забрал в будку штабной машины, приказал развернуть там радиостанцию, и я (сейчас самому не верится, но так было!) просидел в наушниках без сна и отдыха трое суток, поддерживая связь с совершенно незнакомым корреспондентом в микрофонном режиме. По голосу его, все время одному и тому же, понял, что и его не сменяют. О еде совершенно не помню – думаю, ее мне приносили…
В этой машине мы приехали в аккурат туда, где наш взвод готовил по ночам (как оказалось, именно для нее) противоатомное укрытие.
Правда, если б и в самом деле атомная бомба взорвалась, нам с машиной пришлось бы плохо: за несколько ночей, сколько мы ни долбили всем боевым коллективом проклятый гравий, яму выкопали чуть повыше колес – вся будка торчала над местностью.
Я сидел у столика, как и всегда во время работы за станцией, в очках, которые в то время годились мне и для чтения, и для дали. То и дело в будку заскакивали офицеры, о чем-то переговаривались с сухощавым, молодцеватым подполковником (ему явно нравилась и собственная командная роль, и вся обстановка военной игры), снова выпрыгивали наружу. Вдруг возле машины что-то оглушительно хлопнуло, и не успел я понять, что это взрывпакет, при помощи которого лично мне по приказанию Данилевского создали "обстановку, приближенную к боевой", как начальник штаба оглушительно рявкнул над моим ухом:
– Газы! Рахлин, газы!!! – и я, не будь дурак ("ужо продемонстрирую ему мою боевую выучку!"), выхватил из висевшего у меня на боку противогаза маску и стал ее напяливать себе на физиономию – прямо поверх наушников и очков! А она, конечно же, не надевается! И, конечно же, охваченный ревностным желанием проявить свою боеспособность, я не сразу понял причину такого поведения проклятого противогаза…
Бедняга подполковник чуть не лопнул на месте от хохота!
Долго – несколько часов – продолжался "бой". В один из его моментов подполковник вызвал меня на открытый воздух: полюбоваться имитацией ядерного взрыва. Над горизонтом мы увидели вспышку – конечно, не ослепительно яркую, как при настоящем атомном, а – красную, как солнце на закате. Но образовавшееся на месте взрыва темное грибовидное облако было похоже на то, что рисовали в брошюрах и учебниках. Все это очень смахивало на детскую игру, но – в ином масштабе. И, конечно, было совсем не страшно.
Наконец, подполковник приказал:
– Передай своему корреспонденту "555"!
То была кодовая фраза отбоя – конца учений или же только данной их части. Вызвав своего уже знакомого незнакомца, я радостно произнес эту условную цифру – и в ответ услышал ликующий голос:
– Вас понял: "555"!
Сразу стало понятно: парню смертельно надоело сидеть безотлучно у приемопередатчика. Совсем так же, как и мне
От начала активной части учений до окончания "боя" прошли сутки
Рано я обрадовался: на том же месте и в той же машине пришлось просидеть за радиостанцией еще два дня и две ночи. Где-то наш полк мотало – может быть, он выполнял задачу охраны от опасности с воздуха при погрузке танков на железнодорожные платформы. Зато в казармы все мы вернулись, как пишут в газетах, "усталые, но довольные".
Через несколько дней, как-то вечером, зовет меня со своей верхней койки Петька Попович:
– Рахлин! Подь сюды. У меня ЧП…
Сказал – и застеснялся. Жмется – продолжить не хочет.
– Да в чем дело-то? Говори, раз позвал…
– Та… знаешь… аж стыдно признаться… У меня… это… блин,
мандавошки завелись!
(С некоторых пор мне было известно это не слишком приличное слово, которое он произнес – и я даже помнил, с каких: однажды в поезде из Харькова в Москву, когда я, тогда 19-летний юноша, впервые ехал хлопотать за брошенных в тюрьму родителей, меня полночи донимал рассказами на всякие сексуальные темы пожилой (лет за сорок!) попутчик. В частности, рассказал и про лобковых вшей, и даже показал жест, который в годы его службы в армии был принят среди вояк: раскрыв ладонь, поджал пальцы и сделал несколько легких, но резких хватательных движений, как бы показывая насекомое, которое кусает, впивается в кожу. Потом я читал, что главный способ распространения таких паразитов – случайные половые связи).
– Вот тебе раз! Да где ж ты их подцепил? Уж не в деревню ли бегал по ночам?
– В том- то и дело, что никуда не бегал, ни с кем не… Это, знаешь, откуда? Из бани на маневрах. Я ведь тогда дорвался до мытья
– каждый час забегал водой окатиться. А там хлопцев много, как селедок в бочке, кто-то, мабуть, и поделился!
Всем нам хорошо была известна одна характерная фраза, широко употребительная и в армии, и, должно быть, в тюрьме.
– Слышь, друг, – обращается один зэк (или солдат) к другому. Но тот не хочет поддержать беседу и отвечает:
– Какой я тебе друг? Я таких друзей, как ты, полетанью выводил!
Не помню, кто мне объяснил, а может, я и сам понял из контекста, что полетань – это мазь, которой выводят упомянутых паразитов. Не знаю, существует ли данное название в фармакопее, но из фразы видно, что мазь против них имеется. Значит, надо обратиться к врачу. Я принялся убеждать товарища пойти в медсанчасть. И в самом деле, старший врач полка Мищенко оказал Петру помощь скорую и действенную.
Своих непрошеных друзей Петро быстро вывел. Ни один человек во взводе, кроме меня, так и не узнал ничего. Вам, читатель, первому
открываю великую тайну моего друга – спустя полвека!
"Барабани епохи б'ють, б'ють, б'ють…"
А. Корнейчук, "Платон Кречет"
В 1955 году министром обороны СССР стал маршал Жуков, а в 1956-м главнокомандующим сухопутными войсками – маршал Малиновский. Не знаю, кому из них пришла в голову идея навести порядок в войсках этим оригинальным способом, но факт остается фактом: в частях был зачитан приказ о том, что рядовой состав в расположении частей должен передвигаться только в строю и только строевым шагом.
Строй могут составить минимум два человека. Так вот: если это солдаты, то отныне, согласно приказу, они обязаны были двигаться вдвоем, только став один другому в затылок – и: ать-два-три! ать-два-три! Если же солдат следует по военному городку один
(неважно куда: в военторговскую лавку или в сортир), то он тоже обязан печатать строевой шаг, доставшийся России еще от прусского короля Фридриха Великого: носок сапога поднят до уровня носа, нога вся вытянута в ровную линию, параллельную земле, а потом – шварк полной ступней обземь, чтобы мир содрогнулся. И при этом шагать с широкой отмашкой рук, грудь – колесом, а живот втянут так, что внутренней стенкой касается позвоночника: а -рраз! а – рраз! а-рраз! два! три!!!
