Она почти плачет.
САДОВНИК (грустно цитирует себя). Я не верю в ваше поколение.
НАДЕЖДА.Ты читаешь мои мысли. В ваше поколение я не верю. Поколение конформистов и осведомителей. Каждый вздох наш прослушиваете и несете на улицу Букинистов…
САДОВНИК (счастливо). А, так их! Понужай, Мария!
Вскрик его осадил Надежду.
Она сделает неправильный поворот головой.
НАДЕЖДА. И Маша это говорит? Сосновый воздух пьет из окна, ненаглядно смотрит на тебя и – срывается. Боже…
САДОВНИК.Мария бывает здесь редко. За ней следит муж… психиатр…
НАДЕЖДА. Да что же это за жизнь, Федор Иванович? Голову-то куда преклонить?
САДОВНИК. К Алешке преклони. К Мише, Миша из Москвы на (передразнивает) вакации явился. Завидная пара. Сын идеолога, студент (снова передразнивает) МИСИ – и дочка прокурорши.
НАДЕЖДА. Не смейтесь, Федор Иванович! После этой ночи…
САДОВНИК. У тебя впереди много ночей.
Надежда медлит. Но в лице ее появляется решимость.
Она оглядывает жилище, набрасывает сари (или легкую накидку), припадает к Садовнику и быстро, боясь себя, уходит, планируя руками.
Садовник холодно смотрит в лицо бородатого человека.
Мелодия, минор.
* * *
Кабинет Пиваковой. Она курит, далеко отставляя полную руку, и говорит по телефону. В кабинет входят сослуживцы, что-то берут со стола или кладут что-то, Пивакова не обращает на сослуживцев внимания, это привычный рабочий день, привычный темп дня. Одному из сослуживцев, когда он на выходе, она крикнет «Прикрой дверь. Сквозняк», – и слушает далее.
ПИВАКОВА (в трубку). «Вы думаете, он клюнет? Любопытный сюжет. Но зачем его было изгонять из школы? (слушает). Я не читала, на каких постулатах строится «Урийская дидактика», но знаю, как его принимали на «Круглом столе», да, журнал «Детская литература». Если это и есть Урийская дидактика – дай Бог, как говорится, побольше таких дидактов. (Слушает) Его гражданственность и его так называемое почвеничество иного засола… Ну, Вадим Андреевич, зачем же, зачем?… А я была у него, представьте себе. Разведка боем? Ох, все-то вы воюете… (Смеется). Он мужчина при теле… Не надо, Вадим… Психические отклонения? Едва ли, хотя странности явные… (Слушает) Русская школа анахронизм? А украинская?! Ой, да бурятская та же… Право же, не ведаю… С повестью потянем. Я сейчас отдам ее на рецензию Свербееву (слушает)…
Здесь влетает замотаный сотрудник радио, требует какую-то бумагу, Пивакова шипит: «Испарись. Кушак»…
ПИВАКОВА. Но он сильный прозаик и человек объективный (с досадой слушает). Хорошо…
Входит Михаил. Она протягивает ему голый локоть. Жестом: «Садись».
ПИВАКОВА. Что ж, мы отдаем повесть Мишустину, он ее зарубит. А что дальше? Рукописи не горят? Ой, втянете вы меня… Салют!…
Она кладет трубку и секунды находится в размышлении, но потом…
ПИВАКОВА. Омерзительно! Мишустину отдать на рецензию повесть. Все равно, что Потапенке отдать на рецензию повесть Чехова, о, даже хуже. Потапенко был честным человеком…
МИХАИЛ. Ты с кем это?
ПИВАКОВА. Завотделом науки Кушак. Импозантный человек. Был начальником ЦБТИ и как взлетел.
МИХАИЛ. Завотделом науки… Начальник ЦБТИ… А причем здесь повесть? Он, что, курирует литературу?
ПИВАКОВА. (многозначительно). Он, парнишка, курирует самого!… (С сожалением). А повесть они ухайдакают…
МИХАИЛ. Самого?!
ПИВАКОВА. Тебе не надо это знать. Учти.
МИХАИЛ (соображая). Учел… Твоя соседка угомонилась?
Пивакова встает, крупно шагает по кабинету, курит, пепел осыпая на пол.
ПИВАКОВА. Я поджарю младенца!
МИХАИЛ. Младенца?
ПИВАКОВА. Представь, подложила свинью. Жили тихо-мирно, гостей принимали, и на тебе. Теперь ни в ванную, ни в туалет, всюду пеленки, распашонки…
МИХАИЛ. Каникулы кончаются.
ПИВАКОВА. Хочешь, замкнемся здесь?
МИХАИЛ (вспыхивая). Здесь?… (Он оглядывает кабинет).
В этот момент кто-то нос просунул в дверь. Пивакова сделала свирепое лицо: «Сгинь!»
ПИВАКОВА. Дискомфортно? Или боишься? Но у меня (показывает) единственный ключ от кабинета, а с этой публикой…
Она нажимает кнопку селектора.
ПИВАКОВА (по селектору). Ребята, меня нет. Усекли?
МИХАИЛ. Лучше в зимовье.
ПИВАКОВА (замыкает дверь). Дай я притисну тебя на минуту. Ой, ты все еще мальчик, каким я высмотрела тебя. Пора заматереть, студент.
МИХАИЛ (высвобождаясь из объятии). Я так не могу.
ПИВАКОВА. Мы в рабочих условиях, лучше сказать, в боевых, парень (она гладит низ его живота, смеется).
МИХАИЛ (освобождаясь). Дверь насквозь светится.
Пивакова идет к двери, отпирает дверь.
МИХАИЛ (облегченно вздыхая). Я закурю?
ПИВАКОВА (сулыбкой). Сосунок. Да кури! Сигарета стимулирует духовный подъем. Я нынче во как это поняла. Я не могу без духовного подъема! Работа на износ. Замуж выйти некогда, да что там замуж. Забеременеть боишься. Выйдешь из формы, аморалку приклеят. Подсидят.
Она снова нажимает кнопку селектора.
ПИВАКОВА (по селектору). Ребята, я здесь.
МИХАИЛ (вспоминая). А там ты была лучше, Оля.
ПИВАКОВА. Там… Там чужие глаза… (смотрит на стеклянную дверь, задрапированную легкой тканью. Тень за дверью помедлила и ушла) не следили за нами. И мне не надо было следить.
МИХАИЛ. Следить…
ПИВАКОВА. А в твоей строительной сфере будет по-другому? Вон отец Ирочки Витковской строитель, начальник треста бетонных конструкций, а такая каша заварилась (обрывает, проговорилась), а у нас… Кто внушил тебе этот бескрылый оптимизм? Учитель? (Не желая того – печально). Плохи его дела, Миша.
МИХАИЛ. Какие дела? Он ушел от дел бесповоротно. Вчера развивал идею о школе на кооперативных началах. Чистой воды филантропия.
ПИВАКОВА (размышляя). Да? Ты уверен, что он ушел от дел?
Звонит телефон, она берет трубку, лениво слушает и возмущается.
ПИВАКОВА (в трубку). Мало ли что пишут на радио с гидростанции. Исправь! Сократи! Что за беспомощность (слушает). Мы формируем общественное мнение. Мы! А не какойто слесарь Кеша. Ну, Гена, звони Кушаку, он вправит тебе мозги, звони! Вылетишь с работы в два счета, русофил!
Бьет трубкой об аппарат.
ПИВАКОВА (б сердцах). Слюнтяй! (Опоминаясь). Что я злюсь на Генку? Десять лет назад я была такой же, искренней, отзывчивой.
Дверь распахивается, влетают пять или шесть человек с листами бумаги, на ходу спорят. Пивакова с улыбкой смотрит на сослуживцев.
ПИВАКОВА. Опять не поделили три минуты в эфире?
ОДИН ИЗ СОСЛУЖИВЦЕВ: Хоть три минуты! Пусть потом убьют…
ВТОРОЙ. Не в минутах дело. Принципиальное мое несогласие…
ТРЕТИЙ. Да помолчите! Ольга Николаевна, решите третейски.
Пивакова смотрит текст, решительно режет ручкой абзац. Трое стонут. Она с улыбкой режет еще абзац. Стонут все и убегают.
МИХАИЛ. Работенка у тебя!
ПИВАКОВА. Передний край, Миша, и все мы крайние… А Посконин Федор Иванович, он же Учитель, и он же теперь Садовник в провинции (е слова «Садовник в провинции» ворвется нота сарказма)… Он, между прочим, тоже на переднем крае. Он тоже крайний… Слушай, а кто у него не стене?
МИХАИЛ. На стене?
ПИВАКОВА. С иудейски мудрым лицом?
МИХАИЛ. А, Корчак. Янош Корчак.
ПИВАКОВА. Кто такой?
МИХАИЛ. Как кто? Ты серьезно?… Врач и писатель. Педагог.
ПИВАКОВА. Суд детей? Его?
МИХАИЛ. Кажется, да.
ПИВАКОВА. Это его упекли в лагерь?
МИХАИЛ. Его сожгли вместе с детьми в крематории.
ПИВАКОВА. Ну, насколько мне известно, у него была виза на выезд, а он играл благородного. Кстати, что нового о кладе?
Михаил смотрит на Ольгу Пивакову и подыгрывает.
МИХАИЛ. Непредвиденные осложнения. Если клад сдать государству, им дадут крошечное вознаграждение. А им надо для дела (лжет), для издания одной «Урийской дидактики»…
ПИВАКОВА. Ну вот, а мне говорят – человек с психическими отклонениями. Псих такое не придумает. А? Или все же с отклонениями? Почему так усиленно будируется эта мысль? Не на пустом же месте?…
Пивакова включает магнитофон. Идет рок.
МИХАИЛ. Оля, поедем сегодня за город. Дожди? Но я возьму у отца палатку…
ПИВАКОВА. Не бери синюю.
МИХАИЛ. Что ты хочешь сказать?!
ПИВАКОВА (уходя от вопроса). А чем ты кормить будешь меня на природе? Я женщина с аппетитом.
Она делает в такт мелодии два мощных па, но на лице ее блуждает дальняя мысль.
