Я показала в другой конец магазина.
— Нет, я стояла там и наблюдала.
— Ну, как скажешь, — засмеялась она, и я поняла, что она просто мне поддакивает. Она скрылась за прилавком, а я выговаривала себе, как глупо было раздражаться из-за такого. Она была уже немолода и могла страдать от плохого зрения или слабой памяти. Что особенного в том, что она перепутала меня с Женевьевой? Когда она вернулась, я угрюмо взяла у нее платье.
Нэт подошла ко мне с озадаченным видом.
— Что случилось?
— Эта леди спутала меня с Женевьевой, — пробурчала я. — Даже когда я напомнила ей, что Женевьева худенькая, хорошенькая девушка с кудрявыми рыжими волосами.
— Но ты только что описала себя, — медленно проговорила Нэт.
Я повернулась, разглядывая себя.
— Я совсем не худая и совершенно не симпатичная.
Она странно посмотрела на меня.
— Как скажешь.
Ханна ласково погладила платье, будто оно было живой домашней зверюшкой, и подтолкнула меня к примерочной. Здесь было очень холодно, и я съежилась, обхватив себя руками, не желая мерить его, потому что оно шло Женевьеве, а не мне, и мы были совсем разными. Я целую вечность выпутывалась из одежды, дрожала и покрывалась мурашками. Магазин был старый, и в нем было сыро, я даже заметила плесень на ободранных оранжевых обоях, и ботинки прилипали к страшненькому коврику в цветочек.
— Когда-нибудь тебе все равно придется выйти, — нетерпеливо позвала Ханна.
Зеркало в примерочной было надтреснутым, и я отражалась в нескольких экземплярах, как в фильме Хичкока. Я неуверенно вышла из-за занавески, а Ханна поправила мне бретельки и отвела к большому зеркалу в зале.
— Кэти, ты просто должна пойти на бал, — тожественно заявила она, изобразив фанфары на воображаемой трубе.
Я словно приросла к месту, и расширенными глазами смотрела на собственное отражение, как на привидение. Платье шили будто специально на меня. Оно сидело идеально, а девушка, которая изумленно глядела на меня из зеркала, была совсем не похожа на меня, это была улучшенная версия.
Я закрыла глаза, подождала немного и снова открыла их, но прекрасное видение никуда не пропало.
— Это как-то странно. Я выгляжу по-другому. Почему я выгляжу по-другому?
— Мы заметили перемену, — добродушно ответила Ханна, прикрывая мои плечи своей курткой, чтобы я перестала дрожать. — Кажется, что ты как будто расцвела.
Происходило что-то, чего я не могла понять. Я попыталась озвучить свои сомнения.
— Эта дама перепутала меня с Женевьевой. Я думала, что это странно, но сегодня я сама себя с трудом узнаю.
Нэт казалась искренне ошарашенной и смешно по-кроличьи сморщила нос.
— Если Женевьева выглядит, как ты, то ты должна выглядеть, как она, правильно?
Я запнулась.
— Да, но я думала, что это она мне подражает, а теперь… я больше не знаю.
— Может быть, все это время ты была настоящей преследовательницей? — ухмыльнулась Нэт.
Я пыталась улыбнуться, но не смогла. Ханна решила взять ситуацию в свои руки, помогла мне выбраться из платья и оплатила его на кассе, пока я с удовольствием одевалась в свои многочисленные вещи. Она отдала мне пакет с платьем и подмигнула.
— Нам надо встретиться в субботу и померить наши бальные туалеты. Накрасим друг друга, сделаем прически и все в этом духе.
Я кивнула с притворным энтузиазмом, хотя встреча в субботу означала, что у меня всего несколько дней на починку платья. Всю дорогу домой я сидела притихшая, разглядывая капли конденсата, сбегающие по стеклу с одинаковой скоростью сверху вниз, и пыталась избавиться от внутренней взвинченности. Все это время я считала, что бегу от Женевьевы. Может ли статься, что меня тянуло к ней, как мотылька на огонь? Я прислонилась лбом к прохладному стеклу, напуганная тем, что теперь не знаю, где правда, а где ложь.
Стекая волнами вниз по винтовой лестнице, раздается органная музыка, похожая на свадебный марш, но мои ногти впиваются в перила, оставляя глубокие следы, как от когтей дикого животного. Женевьева поджидает меня, как всегда, с загадочной улыбкой на лице. Она держит в руках букет цветов и прекрасное платье цвета слоновой кости для меня. У его атласного корсажа изысканная и сложная шнуровка. Оно садится на меня, как вторая кожа, но оказывается неуютным и ледяным на ощупь, и мне хочется поскорее его снять. Я уже рву ткань, но она пристает ко мне и становится все холоднее. Я больше не чувствую запах сырости, нет, мои ноздри сверлит смрад гниения и тухлятины, такой сильный, что меня тошнит. Женевьева поворачивает меня к зеркалу, и у меня нет сил сопротивляться. Я уже не в подвенечном платье, это белый саван. Я холодна и неподвижна, мои щеки бледны, а губы бескровны. Органная музыка оказывается панихидой. Это мои похороны, но я все еще жива, заперта в обездвиженном теле, и не могу двинуться или заговорить. Меня похоронят заживо, а Женевьева будет смотреть.
Я смогла сомкнуть глаза только на рассвете.
«Кэти, можно с тобой поговорить не в колледже? В середине дня, если ты будешь свободна?»
Я долго смотрела на телефон, злясь сама на себя, потому что, читая сообщение Мерлина, я ощутила легкую дрожь в теле, как раньше. Но дрожала я скорее от негодования — меня возмущало, что он зовет меня на встречу, будто между нами есть еще какие-то отношения. Мой ответ был более чем прохладным.
«Прости, Мерлин, иду на обед с Нэт и Ханной, может быть, в другое время».
«Может, в Ля Тас в 4 дня?»
Если бы проводились соревнования по напористости и назойливости, Мерлин получил бы высшие оценки. В конце концов я согласилась, поскольку любопытство взяло верх. Мы не оставались наедине после эпизода с картиной, и я представить себе не могла, о чем нам говорить. Хорошо еще, что я успела утром помыть голову и попыталась соорудить из своей одежды что-то более-менее изящное вместо полного гранжа. Я долго стояла на железнодорожном переезде, и поэтому опоздала самым светским образом. Войдя в кафе, я оглянулась вокруг, и на нашем обычном месте у окна увидела Мерлина. Где-то глубоко внутри себя я ощутила резкую боль. Казалось, будто прошлая целая жизнь с момента, как мы вместе сидели здесь в последний раз. Тогда люди смотрели на нас, потому что мы только стали встречаться и излучали энергию, а теперь кафе было переполнено, и никто и краем глаза не скользнул по нам. Я примостилась на место напротив, понимая, что какая-то часть меня все еще живет здесь.
— Кэти, ты отлично выглядишь.
— Спасибо.
Я ткнула пальцем в его ноутбук, стоявший раскрытым на столе.
— Домашнее задание?
— Да нет, просто всякая чушь по веб-дизайну.
Я чувствовала, что веду себя более чем скованно, будто у меня за спиной под пиджаком застряла забытая вешалка.
— Как там Женевьева?
— У нее все еще опухшие миндалины.
Изобразила сочувствующее лицо.
— Надеюсь, к Рождеству она уже поправится.
Я внимательно наблюдала за Мерлином, но не замечала никакой ответной реакции. Если Женевьева действительно собиралась уезжать, то он ничего об этом не знал. Но почему тогда она сказала Нэт, а ему нет?
Он осушил остатки кофе в чашке.
— Я закажу себе еще, ладно? И тебе тоже?
Я держалась дружелюбно, но жестко.
— Мерлин? Мы можем вести здесь светские разговоры всю ночь и разориться на кофе. Зачем ты меня позвал?
Он нерешительно кивнул и стал разглядывать свои руки.
— Кэти, я бы хотел положить конец недоразумениям между нами, с нашей последней встречи мы так и не внесли ясность в ситуацию…
Я старалась, чтобы мой голос звучал как можно более равнодушно и сдержанно.
— В этом нет необходимости. Мы можем остаться друзьями и без этих сложностей.
— Дело не только в нас, — сказал он. — А что с окружающими? Все не будет так, как раньше, если мы с тобой не поговорим обо всем в открытую.
Он был прав. Нэт, Ханна и я провели с Мерлином, Адамом и их другом Харви отличное лето, и такого не повторится, если мы не будем двигаться дальше после того, как перестали быть парой.
— Ладно, — глухо сказала я. — Начинай первым.
— Я хотел объяснить тебе кое-что… насчет картины.
— Нечего тут объяснять, — ответила я, чувствуя, как внутри опять разрастается боль, несмотря на мои самые добрые намерения.
Он закрыл глаза.
— Я не могу забыть, каким было выражение твоего лица, когда я показал тебе картину. Это было просто ужасно.
Я провела языком по зубам, будто на них налипло что-то гадкое.
— Мерлин, и как ты считаешь, почему я была так недовольна?
— Мне кажется, я совершил некоторую ошибку, когда рисовал твои… глаза, — пробормотал он.
— И не только глаза, — отрывисто сказала я, чувствуя, как моя злость начала выходить из-под контроля. — Меня вообще было не так уж много на этой картине.
