Красный «Бронко», посигналив, влился в поток машин и укатил. Я разглядела только собачью морду, прижавшуюся к стеклу, и вроде как фигурку Леопольда, переползавшую назад, как будто, едучи сзади, он мог быть ближе ко мне. Еще мгновение – и машина растаяла вдали.
Было и так жарко, а от проносящихся мимо машин становилось еще жарче. Крема от солнца у меня не было, и я знала, что через несколько минут кожа у меня зажарится и начнет отделяться от плоти, как отваливается от мяса кожица поджаренной Леопольдом курочки. Жизнь моя запуталась окончательно. Глаза мои наполнились слезами, каждая из которых была размером с жемчужину. В них наверняка обитали какие-то живые существа, но без микроскопа мне их было не рассмотреть.
Несколько секунд я стояла не двигаясь, и только огромные сверкающие капли стекали по моим щекам. Мне посигналила проносившаяся мимо машина, и если можно просигналить плотоядно, то так это и прозвучало. Затем она притормозила так резко, что в нее едва не врезалась идущая сзади. Из окна высунулся мужчина и закричал:
– Быстро садись! Здесь нельзя останавливаться!
Я покачала головой. Не время заводить нового кавалера, особенно если это мужик средних лет с «Шевроле-Каприсом» и страстью подбирать девушек на автостраде. Да и «Каприс» у него далеко не новый.
Я брела по обочине, стараясь жаться к забору. Слезы застили мне глаза, и я все ждала, когда какой-нибудь зазевавшийся водитель сшибет меня коротким, точным ударом. Тогда придется мне провести остаток жизни в инвалидной коляске и компенсировать свою неполноценность, развивая мускулатуру рук. Со временем, может, мне раздобудут дрессированную обезьянку, обученную наливать лимонад и играть на шарманке для своего калеки хозяина. От этих мыслей я разрыдалась еще горше. Ну разве это жизнь для обезьянки? Остановилась еще одна машина.
– Помощь нужна? – крикнул мужчина.
Был бы у меня пистолет, я бы приняла одно из следующих пяти-шести предложений. Возможно, мне удалось бы поставить любого, на меня посягнувшего, на место при помощи того, что мамочка называла моим острым как кинжал слабоумием, только очень уж мне не хотелось поселиться в окрестностях Форт-Лодердейла и провести остаток жизни в инвалидной коляске в обществе обезьянки и какого-то малоприятного типа.
Пирс ссадил меня всего в полумиле от съезда с эстакады. Мне, можно сказать, повезло. Правда, я так и не составила определенных планов относительно того, чем заняться в оставшиеся до аварии мгновения. И вот наконец долгожданный поворот! На машине не расстояние, но когда идешь пешком, кажется, что, несмотря на все усилия, стоишь на месте.
– Почем даешь? – крикнул какой-то парень. – Тыщи хватит?
Это меня основательно взбодрило. Хоть кто-то меня оценил. Впрочем, карьеру куртизанки можно было бы начать в городе покосмополитичнее или, скажем, в эпоху поизысканнее. Вот, например, в Париже начала века нижнее белье ручной работы можно было купить очень и очень недорого, а сейчас оно стоит запредельно, и вряд ли я бы стала тратить все тяжким трудом заработанные деньги на то, что увидит лишь горстка мужчин, пусть и согласных щедро платить за мое общество.
И все-таки было удивительно приятно ощущать себя неотразимой, а то, что я получала столько внимания от людей, которые даже не могли видеть моего лица, а только затылок и скрытые одеждой конечности, говорило о том, что моя магическая сила растет (если только у меня не было дырки на каком-нибудь неприличном месте). Я быстренько ощупала задницу – вроде все в порядке. За моей спиной кто-то настойчиво сигналил, но я не оборачивалась. Наверняка очередной недоумок – либо с непристойностями, либо с предложением помочь.
Стало совершенно ясно, что иного выбора, кроме как заняться проституцией, у меня нет и, пожалуй, следовало сдаться, но, с другой стороны, я не видела причин не попробовать скользнуть в пучину порока чуть медленнее, хотя бы не на съезде с эстакады.
Рядом со мной притормозила машина. Я пыталась придумать, что бы сказать водителю такого, что бы его уязвило, поставило на место, заставило понять всю низость собственного поведения и в то же время возжелать меня еще больше.
– Садись! – закричали два голоса.
Один из них был детский, высокий и мелодичный. Я покосилась на машину. Это были Пирс с Леопольдом. Леопольд сидел сзади. Я залезла вперед, и Пирс поехал дальше. Леопольд тихо всхлипывал за моей спиной. Я молча глядела в окно, а потом посмотрелась в зеркальце. Лицо в грязных подтеках, волосы торчат во все стороны. Те, кто мне сигналил, видно, были психами. Ни один нормальный человек с таким чучелом спать не захочет. А косметики с собой никакой, красоту навести нечем. И я, вторя Леопольду, разрыдалась.
– Прости, – сказал наконец Пирс.
Я не ответила.
– Зачем ты это сделал, Пирс? – спросил Леопольд с подвыванием. – Ты меня от смерти напугал.
– Не «от», а «до».
– Чего?
– Он тебя не от смерти, а до смерти напугал.
– По-моему, «от смерти» точнее, – сказал Леопольд.
– Я же сказал «прости», – взревел Пирс.
– Дай мне салфетку, – сказала я, шмыгнув носом.
Пирс пошарил у себя в ногах и вытащил рулон туалетной бумаги.
– Утром прихватил в мотеле! – сказал он гордо.
– Отлично. – Я громко высморкалась.
– Что ты решила делать? – спросил он.
– Понятия не имею, как во Флориде с промышленностью. Знаю только, что цитрусовые разводят, – сказала я. – Чем еще знаменита Флорида?
– Аллигаторами, – сказал Леопольд. – И общинами пенсионеров. Мы с мамой заказывали литературу на эту тему.
– Пирс может стать охотником на крокодилов, а я займусь изготовлением бумажников и ремней, – сказала я. – Впрочем, у нас нет необходимых навыков. А чтобы выйти на пенсию, нужны деньги. Может, удастся устроиться сезонными рабочими. Пожалуй, проституткой становиться я не хочу.
– Почему это? – спросил Леопольд.
– Все эти раздевания-одевания так надоедают, – объяснила я. – Когда мои ближайшие родственники бросили меня на произвол судьбы посреди автострады, я вдруг поняла, что мне это не интересно.
– Значит, – сказал Пирс, – будем сезонными рабочими? Круто.
– Слава богу, мамы с нами нет, – сказала я. – Она бы наверняка кого-нибудь из рабочих соблазнила. Мы бы оглянуться не успели, как у нас на руках оказался бы еще один младенец.
– А сейчас сезон цитрусовых? – спросил Пирс.
– Можешь мне поверить, – сказала я, – когда наша мама видит мужчину, ей на сезон наплевать.
Мы наконец выехали на улицу, которая была немногим уже шоссе, только со светофорами.
– Свернул бы ты направо, – сказала я. – Может, хоть там не автострада? – сказала я.
Но когда Пирс свернул, мы очутились на еще одном шоссе.
– Давайте найдем какой-нибудь переулок, – сказал Леопольд.
На перекрестке Пирс снова повернул направо, но и это мало что изменило.
– Может, это штат из тех, где все заасфальтировано? – сказала я.
– А в Соединенных Штатах есть такие? – спросил Леопольд.
– Безусловно, – сказала я. – Если не на сто процентов, то по крайней мере на девяносто. Флорида, большая часть Техаса, Нью-Джерси, Калифорния, Массачусетс и еще несколько. Например, в Массачусетсе девяносто процентов занимает город Бостон, а остальное – знаки «Стоянка запрещена» и японские предприятия. Или Техас: сплошные торговые центры и немножко пастбищ.
– Откуда ты знаешь? – спросил Пирс.
– В школе учили. – Шоссе опять расширилось и стало точь-в-точь как то, с которого мы только что свернули: шесть полос, а по бокам какие-то учреждения, аптеки, банки. Между «Пет-Фуд экспресс» и китайским ресторанчиком стояло двадцатиэтажное здание то ли с фонтаном, то ли с прудом у фасада. – Леопольд, что там написано?
– Отель «Кросс-Крик». Может, в этом фонтане водятся аллигаторы? Давайте проверим!
– Отличная мысль, – сказала я. – Пирс, притормози.
Я зашла в вестибюль. За конторкой стоял с виду совсем молоденький мальчик. Я присмотрелась к нему повнимательнее и поняла, что он не так уж молод, а красив только по американским стандартам: безвольное, глуповатое лицо, близко посаженные глаза и грязные светлые волосы. Похоже, из тех, кто любит скейтборд, лыжи или гольф, то есть такой вид спорта, который требует дорогого снаряжения, и поездок в места, куда стекаются толпы любителей того же самого и где цены запредельные.
Он разговаривал по телефону, судя по всему, по личному вопросу. Я стояла перед ним, барабаня пальцами по конторке. Там валялась куча буклетов, и я их полистала. В месте под названием «Мир бабочек» было собрано более пятисот видов бабочек и гусениц. В рекламе бара «Вики-Ваки» и ресторана «Саппер-клаб» сообщалось, что бар работает с 1957 года и каждый вечер там танцуют настоящие полинезийцы, а еще там была фотография официанта-мексиканца с молочным поросенком на блюде, на фоне филодендрона. Может, предпочесть карьере сезонного рабочего работу в ресторане?
