Они прошивали аорту, а потом от такого напора, от этой мощи кровь свистела через отверстия, и после шитья надо было прошитые места некоторое время прижимать салфетками, чтобы густая, вязкая кровь, ее составные тельца осели на этих дырочках и кровотечение прекратилось бы, дырочки заткнулись бы.
Кровь идет по синтетическому вязаному протезу, и, пока он тоже не пропитается, через все поры его вязки тоже сильное кровотечение.
А если подумать, что вот так выливается кровь его товарища!..
Нет, не надо хирургам оперировать своих!
Сколько раз Виктор советовал ему не связываться со своими, не класть их в больницу!
...Поднимали давление, переливали кровь, восстанавливали дыхание. Восстанавливали дыхание его товарища.
Они давно уже кончили, но Борис Дмитриевич не уходил из операционной.
— Пойдем, домулло, пойдем. Ведь все уже. Анестезиологи сами управятся. Не мешай им.
Он знал, что «анестезиологи сами». Он знал, что товарищ это его или просто незнакомый абстрактно-конкретный больной, анестезиологи все сделают ровно настолько, насколько они умеют. И он ничем не может помочь им.
Но разве есть доводы разума, когда лежит на этом столе твой товарищ!
— Нет, Борис, никогда не клади к себе в больницу близких своих.
* * *— Папа, а почему кенгуру на двух ногах ходит, а в людей не превратилась?
— А потому, что они не ходят, а прыгают, поэтому у них времени нет подумать. Ничего не могут решить: только задумаются — прыг, прыг... Все время их что-то заставляет прыгать. — Виктор Ильич засмеялся и сказал: — Пойдем лучше к жирафам, у них передние ноги в два раза длиннее задних, а шея длиной с нас двоих.
— Я знаю, видел.
— Ты слишком много знаешь, Ленька. Если ты такой знающий, скажи мне: вот научились склероз лечить, пусть пока только временно вырезать, научатся рак лечить, всё научимся лечить — отчего же люди будут умирать, а?
— Ни от чего.
— Думаешь, так? Прыг, прыг... Я с тобой тоже сейчас прыгать могу.
1974 г.
Что сокращает человеку жизнь? Отчего наступает преждевременная смерть? От спешки и нервотрепки.
А что продлевает человеку жизнь? Радость, удовольствие, моральное удовлетворение. А вовсе не покой.
Казалось бы, все сделано, чтобы человек не спешил. Сколько часов сэкономлено! Вместо лошадей поезда, машины, самолеты и даже ракеты. Сколько часов появилось дополнительно! А человек спешит, спешит все больше и больше.
А я иду на работу медленно — жизнь себе сохраняю.
Как-то так получилось, я давно не оперировал. Стало скучно. Стал скучным. Стал уставать. Операция меня подстегивает.
Иду медленно — не спешу. Сегодня сильный туман. Кажется, что иду долго и идти еще далеко. В туман всегда идти далеко, как бы близко цель ни была: ее не видно — сплошное глубокое, бездонное молоко. Тогда нечего и торопиться. Но главное — я давно не оперировал. Меня давно пора уже подстегнуть операцией.
Вот и больница.
— Наконец-то! Кто-то появился! Хорошо, что вы пришли раньше.
— А что?
— У дежурных тяжелая больная, все заняты на операции...
— И что?
— Привезли еще одну тяжелую. Я уж хотела вызывать кого-нибудь из операционной. Посмотрите, пожалуйста.
— Где больной?
— Это она. Больная. В смотровой.
— Иду. Только халат надену.
— Нет, она какая-то не такая. Посмотрите сразу. Без халата.
Больная бледная, как туман. Вялая. Глаза закрыты. Я вошел с шумом, а веки не дрогнули.
— Что с вами?
— Живот болит. В двадцать пять минут седьмого заболело. Я даже сознание потеряла на мгновение.
Молодая женщина. Точно время говорит. Наверно, какой-то разрыв в животе. Возможно, беременность внематочная.
Еще два вопроса. Пульс. Давление. Живот осмотрел.
Да, это внематочная.
— Надо срочно оперировать. Слышите?
— Боюсь я. Может, не надо?
— Конечно, боитесь. И я бы боялся, родненькая. Но что делать?! Операция необходима.
— Ну что ж. Надо, так делайте.
По-моему, только сердечные больные, доведенные до предела, не только охотно соглашаются, но и сами напрашиваются на операцию. Сердечные больные очень хотят операции.
— Подавайте ее в операционную.
— Надо подождать. Там все заняты.
— То есть как подождать?! Это же внематочная! Срочно надо.
— А кто оперировать-то будет?
— Ну, я буду. Ждать же нельзя. А если б я не пришел? Вы б ведь сняли кого-нибудь с их операции. Внематочная!
— Подаем.
— Ну а я бегу переодеваться.
В раздевалке сестра-анестезист. Прекрасно!
— Срочно беги в операционную. Наркоз нужен. Все заняты. Внематочная.
И вот я уже моюсь. А больной уже дают наркоз. Сестра не успела переодеться. Лишь халат сверху. Косынка сидит криво. Я в раздевалке первый раз увидел ее прическу. Все косынка и косынка. А красивые эти новые прически. Вообще-то все новое, молодое красиво. Ранней весной зеленые листья такие красивые! Осенью до чего красивы деревья с червонно-золотыми листьями! А затем всего красивее первый снег пушистый на деревьях!
...Ну, вот и йодом смазали. Начали появляться врачи. А я уже оперирую. Теперь у меня и ассистент есть. А на том столе дежурные оперируют вторую больную. Конечно, вся бригада занята.
— Начинаем. Можно? Спит?
— Да, пожалуйста.
— Где скальпель? Ну, с богом...
Разрез. Кожа. Жир. Мышцы. Брюшина.
— Как давление? Здесь много крови. Это внематочная.
— Уже переливаем. Оперируйте.
Почему не сказала, какое давление? Хм. «Оперируйте»! По-видимому, надо торопиться. Быстрей. Вот, нашел! Сейчас подтянем.
— Держи щипцы. Нет, в этом направлении тяни. Как следует. Полотенце дайте. Обложить надо и кишки отодвинуть. Так. Куда! Очень хорошо. Вот труба. Вот разрыв. Хлещет как! Сейчас зажим, остановим кровь, тогда и рассуждать будем. Р-раз! Все.
— Как давление?
— Лучше. Оперируйте.
— Кровотечение остановили?
— Мы переливаем кровь.
Что она мне все невпопад отвечает? Наверно, больная не ахти. Конечно, крови-то сколько в животе!
— Дайте банку для крови.
Отсюда, из живота, можно, по крайней мере, граммов восемьсот набрать и перелить ей обратно.
— Граммов восемьсот я вам здесь соберу для переливания.
— Очень хорошо. А то ее группы у нас немного.
А надо много. Да-а, она не ахти! Лучше не спрашивать.
Как труба сильно порвалась! А вторая труба хорошая. Рожать сможет... Хм. Чего это я радуюсь? Больная-то вроде не ахти. Ахти не ахти — чего я привязался к этому слову? Ну, вот и зашил.
Начинаю зашивать живот.
— Угу.
Что она там? Видно, ей достается. Как мы с ней: действительно, прямо с корабля на бал. Зашиваю: брюшина, мышцы, жир, кожа.
— Ну, вот и все. Мы готовы. А как она?
— Давление лучше, но все-таки выше девяноста не поднялось.
— Может быть, у нее всегда такое?
— Нет. Я успела спросить. Говорит, сто двадцать, сто тридцать. У нас ее крови еще вон сколько, перелить не успели.
— Ну, лейте. Вроде сейчас все должно быть нормальным.
— Так и будет, наверно. Все ведь вовремя сделано. А она здоровая, молодая.
Молодая! А внематочная только и бывает у молодых. Впрочем, всякая беременность бывает только у молодых. Ну! Как это я догадался! Софокл! Неужто у молодых? Чего-то я разострился так, вроде ничего веселого пока нет. А острят всегда, когда невесело. Тогда шутят. Остроумие Чехова, Шолом-Алейхема — это, что ли, веселое? Все меня тянет сегодня на философствование. Делом надо заняться. Вообще-то она действительно ведь молодая — сейчас все наладится.
Через пятнадцать минут с уже нормальным давлением ее перевезли в палату. Как ее зовут? Даже не успел узнать. Пойду узнаю. И в палату загляну.
Пришел шеф узнать, почему столько народу с утра в операционной. Я уже переодеваюсь.
— Что за фиеста? — его любимый вопрос. Ответил.
Помог мне попасть в рукав халата.
Ишь ты! Шеф подает!
— Спасибо? За что, государь мой?
Шеф:
— Карл V поднял кисть, оброненную Тицианом. Это говорит не столько о заслугах и величии Тициана, сколько о величии Карла. Вот так. — Шеф ухмыльнулся, подмигнул мне и пошел к себе в кабинет. И все довольны. А что ж? Конечно, величие. Недаром Карл был одним из немногих абсолютных властителей, добровольно оставивших власть.
Ох, уж эта образованность! И я себе польстил. И шеф себе польстил. И о шефе подхалимски подумал, И... опять все довольны. А главное — все само, автоматически.
Больная быстро вышла из наркоза. Состояние ее хорошее. Относительно хорошее. Как пишут в историях болезни: «Состояние соответствует тяжести перенесенной операции». Днем уже все было совершенно спокойно. Вообще-то, по-честному если, операцию должен бы делать кто-нибудь из того отделения, где она сейчас лежит. Ведь врачи сразу же вслед за мной пришли. Вполне успели бы. Просто очень уж давно я не делал операций. Просто я «украл» у них операцию.
Человек идет и улыбается. Просто идет и улыбается. Чему улыбаешься, человек?! А просто день кончается. А день был хороший. И все ему нравится. А плевать ему, человеку, что одним днем в его жизни стало меньше. Хороший был день у человека. А сейчас хорошая луна над человеком. И даже темнота кажется хорошей.
