На случай если во время выходных появится подходящее донорское сердце, я позвонил в «Лайф Флайт»[62], дал точные координаты нашего дома на берегу и описал площадку в ста ярдах от него, где вполне мог приземлиться легкий вертолет.
Наконец Эмма – с закрепленной на ухе носовой трубочкой, через которую подавался кислород, – села в машину и положила голову мне на плечо, и мы отправились на озеро. Мы были взволнованны и почти счастливы. После долгого ожидания, после многих лет учебы, надежд, изнурительной работы мы чувствовали, что вплотную приблизились к рубежу, за которым начнется для нас другая жизнь.
Я специально построил свое расписание операций таким образом, чтобы полностью освободить себе эти два выходных дня. Ничего подобного я не делал уже много лет и в результате провел на телефоне несколько часов подряд, выслушивая сообщения от сиделок и консультируя других врачей относительно своих бывших и будущих пациентов. Зато после обеда я устроил себе полноценную гребную тренировку. Это стало для меня настоящим подарком, так как в последние несколько лет я был вынужден ограничивать себя ежедневными занятиями на гребном тренажере в больничном фитнес-зале, куда я приходил перед работой – почти в пять часов утра. Эмма наблюдала за мной с крыши эллинга; она пыталась рисовать, дремала над чашкой чая или любовалась, как поднятые моторными катерами волны разбиваются о подпорную стенку и сваи причала.
Ни она, ни я не знали, что вечером того же дня в Дайтоне некий двадцатилетний парень, разогревшись пивом и амфетаминами, разгонится на мотоцикле до восьмидесяти с лишним миль в час и попытается на глазах еще десятка таких же любителей адреналина перелететь через оживленный перекресток шоссе. Он не промахнется и попадет точно на наклонную рампу; скорость и высота прыжка тоже будут достаточными для того, чтобы успешно приземлиться на противоположной стороне. Не учтет он одного – тонкого электрического кабеля, который будет подстерегать его почти в высшей точке траектории. Его мотоцикл упадет на землю без всадника, а электрическая компания снимет с проводов наполовину обезглавленное тело. В больнице, куда его доставят, врачи констатируют смерть, но будут поддерживать жизнь тела, чтобы успеть получить согласие родственников на донорство органов. Когда такое согласие будет получено, больница в Дайтоне внесет данные о сердце мотоциклиста в базу Национальной службы по учету и распределению донорских органов. Ее центральный компьютер проведет поиск по спискам нуждающихся и выяснит, что сердце мотоциклиста-неудачника идеально подходит для пересадки сразу двум пациентам.
Общенациональная база данных донорских органов хороша тем, что она практически исключает ситуацию, в которой врачу приходится брать на себя функцию Бога, решая, кому из пациентов достанется поступивший орган. Теоретически такое может произойти, когда какой-то врач делает достаточно много трансплантаций или когда списки нуждающихся становятся слишком большими, но даже тогда вероятность, что донорский орган подойдет сразу двум пациентам, практически ничтожна. С тем же успехом вы можете в один и тот же день попасть под удар молнии и подвергнуться нападению акулы. Администрация и специалисты Национальной службы обязаны провести тщательное иммунологическое типирование и убедиться, действительно ли появившийся в базе орган в равной мере соответствует особенностям организмов обоих реципиентов. Только после этого следуют телефонные звонки хирургам, которые тоже внесены в списки нуждающихся как лечащие врачи.
В тот день оба телефонных звонка поступили на мой номер.
– Привет, это Ройер. Мне только что сообщили… Словом, появился один подходящий вариант.
По его голосу я сразу понял, что все не так просто.
– Говори же, не томи!..
– Есть свежее донорское сердце.
– И?..
– Оно годится Ширли… и Эмме.
Ширли Паттон приехала ко мне на прием где-то полгода назад. Ей недавно исполнилось сорок, у нее было двое детей десяти и тринадцати лет, муж, с которым она счастливо прожила почти полтора десятилетия, и одно-единственное желание:
– Я хочу дожить до того дня, когда мои дети закончат колледж.
Проблема заключалась в ее сердце. Оно было в таком состоянии, что никаких шансов прожить столько у нее не было. Честно говоря, я сомневался, что она протянет еще хотя бы год. В мой кабинет ее ввез на инвалидном кресле сын, но, когда я попросил ее встать, Ширли этого сделать не смогла. Прослышав обо мне и о моей команде – о моих невероятных способностях и колоссальном опыте Ройера, – она приехала из Брунсвика в Атланту, чтобы я пересадил ей новое, здоровое сердце.
Я видел, какими глазами она смотрит на сына, видел, как заботится о ней дочь. Еще я узнал, что ее муж работал на трех работах, чтобы обеспечить Ширли элементарный уход и кое-какие базовые процедуры, которых едва хватало на то, чтобы только поддерживать в ней жизнь.
Подкатившись в кресле к моему столу, Ширли сняла очки для чтения и схватила меня за руку. Она немного порассматривала мою ладонь, пристально изучая ее линии и мозоли, потом подняла взгляд на меня.
– Я слышала, у вас дар, – тихо сказала она. – Пожалуйста, поделитесь им со мной.
Состояние Ширли позволяло нам поселить ее в одной из принадлежащих больнице квартир рядом с отделением неотложной помощи. Довольно скоро, однако, она ослабела настолько, что ее пришлось поместить в палату. И мне, и Ройеру было ясно: если в ближайшее время нам не подвернется подходящее сердце, Ширли умрет, так и не дождавшись операции.
– Решать тебе, – продолжал Ройер. – Мы можем сделать операцию Эмме; через три дня она будет уже вне опасности, а мы сядем на телефон и начнем поиски подходящего сердца для Ширли.
Слушая его, я покачал головой, и Эмма, с трудом подняв руку, провела ею по моим волосам. Она не слышала ни слова из того, что говорил Ройер, но каким-то образом догадалась, в чем дело.
– Со мной ничего не случится, – проговорила она чуть слышно. – Я подожду.
Я вгляделся в ее глаза и почувствовал, как в моей душе с новой силой оживают сомнения и страх, но я отбросил их и сказал в трубку:
– Готовьте Ширли к операции. Я буду через полтора часа.
Я слышал, как Ройер с трудом сглотнул. Потом сказал:
– Как скажешь. Сверим часы – на моих… девять часов и четырнадцать минут. – Он дал отбой и поспешил в аэропорт, а я принял душ, поцеловал Эмму и позвонил Чарли, чтобы он побыл с ней, пока меня не будет.
– Поезжай, – хрипло прошептала Эмма на прощание и через силу улыбнулась. – Обними Ширли за меня.
По пути в Атланту я нарушил все существующие скоростные ограничения и полтора часа спустя был в операционной. Ройер вернулся в больницу почти одновременно со мной. Операция началась… Все как всегда…
И настал момент, когда он открыл специальный термоизоляционный контейнер, достал оттуда сердце и протянул мне через операционный стол, на котором лежала Ширли.
Я сделал все, что от меня требовалось: вставил Ширли новое сердце, сшил сосуды и отключил пациентку от насоса. На моих глазах ее новое сердце наполнилось кровью и застучало сильно и ровно, как барабан. После операции я побеседовал с ее мужем и, оставив его с детьми в комнате ожидания, где они говорили, конечно же, о колледже, поехал домой. Когда я добрался до озера, было темно. Поблагодарив Чарли за помощь, я отпустил его и повернулся к Эмме.
Она подняла руку и легко провела кончиками пальцев по темным теням и морщинам, которые давно залегли у меня под глазами. Выражение моего лица заставило ее улыбнуться. Я еще ничего ей не сказал, но она уже знала, что операция прошла успешно и что Ширли поправится. Ей было трудно говорить и даже шептать, поэтому она нацарапала несколько слов на листке блокнота и показала на него кончиком карандаша:
«Ложись спать. Я хочу, чтобы ты отдохнул».
Мои телефоны не звонили, пейджеры не пищали; ни один пациент не ждал меня в операционной и ни одно сердце не летело в Атланту в «Лир-джете», поэтому я поднял жену на руки и отнес в нашу постель. Лег рядом, обхватил рукой ее неестественно тонкую талию – можно было прощупать каждую косточку – и закрыл глаза. Эмма нащупала под одеялом мою руку и прижалась теплой спиной к моей груди. Этого было достаточно, чтобы я мгновенно заснул.
Когда через пару часов я проснулся от грохота праздничных фейерверков, Эммы рядом не было.
Пообедав бурым рисом с вустерским соусом и куском лососины, жаренной на гриле со жгучим перцем, чесночной солью, коричневым сахаром и патокой, я завел «Субурбан» и поехал в горы, где стоял наш лесной склад. Там я откинул в сторону пыльный брезент и некоторое время созерцал аккуратные штабеля досок и бруса. Выбрав двенадцать подходящих по размеру сосновых досок и четыре двухдюймовых бруска, я вернулся обратно. Остаток вечера и часть ночи я провел на берегу в своей «деревянной операционной», пиля, строгая, полируя и покрывая лаком готовые детали.
