— А бабушка?
— Она потеряла связь с миром. И я заменила ее.
— Нет, в смысле, ты любила ее?
Мы на мгновение остановились, прежде чем перейти дорогу.
— Это тоже трудно, — вздохнула я.
— Если бы тебе пришлось отвечать, — уточнила Сара. — Если бы тебя спросили в суде.
«Не знаю», — пронеслось в голове.
— Я бы ответила «да», — сказала я вслух.
Открыв пассажирскую дверь, мы услышали журчание музыки.
— Это меня, — сказала дочь, доставая телефон из кармана дубленки.
— Твоя бабушка сочла сотовый, который я ей подарила, гранатой.
— Знаю.
Я обошла машину и села за руль.
— Это от папы, — сказала Сара, забравшись на сиденье. — Текстовое сообщение.
Она протянула мне телефон. Я проигнорировала ее лицо и сосредоточилась на словах Джейка.
«Хелен — ордер на обыск», — гласили они.
Я представила, как Джейк стоит в ванной внизу и не может говорить из опасения быть услышанным.
Сара засунула телефон обратно в карман.
— Надо ехать домой.
— Как ты, сможешь вести?
— С такой лодыжкой — нет.
— Хорошо.
Я завела машину и развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы ехать обратно к «Айронсмит».
«Сару можно оставить там», — было моей первой мыслью.
Я скажу ей… что? Что хочу одна встретиться с полицией? Она никогда не купится на это. Я знала ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не выпустит меня из виду, ни на секунду. По причинам, которые, как я боялась, лишь навлекут на меня беду — потому, что я ее мать, и потому, что нуждаюсь в ней, — она прицепится ко мне как репей.
Натали в Йорке. Значит, Хеймиш один. Джейк сказал, что у него есть друзья в Швейцарии, в городке Ауриджено. Он еле выговорил его название. Но у меня больше нет паспорта. Он уже много лет как просрочен.
— Ты выбрала кружной путь, — заметила Сара.
— Как обычно.
— Ты боишься? — спросила она.
Не дождавшись ответа, добавила:
— Я боюсь.
Мы проехали мимо нового корпоративного комплекса, чьи ухоженные лужайки до сих пор носили шахматный узор свежеуложенного дерна. Нынче их делают лучше, чем когда подрастали девочки. Больше никаких металлических коробок, окруженных широкими петлями подъездных дорог. Теперь только взрослые деревья, привезенные в грузовике.
Люди выходили из зданий и шли к машинам. Я подожду поздней ночи, когда не будет никого, кроме охранников. Припаркую машину и подойду незамеченной. Вирджиния Вулф вошла в реку Уз. Хелен Найтли — в фальшивый пруд Честерского корпоративного центра.
Мне не хотелось покидать дочерей. Я полюбила их обеих с первого взгляда. Они — моя защита и роскошь, то, что надо оберегать, и то, что оберегает меня.
Впереди показался знакомый неоновый знак.
— Мне надо в туалет, — сказала я. — Я остановлюсь здесь.
«У простака Джо» толпились седовласые любители «счастливого часа», которые наливались дешевой выпивкой, чтобы замаскировать вкус блюд. Приход кого-то моего возраста без сопровождения родителя был событием. Затем вошла Сара, и все замолчали. Полная противоположность байкерскому бару, но чувствуешь себя такой же незваной. Я знала, что «У простака Джо» есть платный телефон рядом с туалетами и выход на задний двор.
Я посадила Сару на один из плюшевых стульев, лицом к зеркалу, вдоль которого выстроилась выпивка.
— Я могу задержаться. Мне надо собраться с мыслями.
— Что-нибудь заказать?
Я открыла сумочку. Мне понадобятся все деньги, но я никогда не скупилась на свою младшую дочь.
— Двадцатки хватит?
— Чего-нибудь хочешь?
— Только умыться. Я вернусь за тобой.
И положила на стойку ключи от машины Джейка.
— Мам?
— Я люблю тебя, Сара.
Потянувшись, я коснулась ее волос и щеки.
— Все будет хорошо, мам. Папа приехал помочь.
— Слушай, заколка-бабочка еще у тебя? — просияла я.
Она сунула руку в карман и вложила заколку в мою ладонь.
— На удачу.
Я подняла зажатый кулачок повыше. Слезы наворачивались на глаза, и потому я отвернулась и быстро обогнула угол стойки.
Засунув мелочь в телефон, я набрала номер.
— Хеймиш, это Хелен. Можешь за мной заехать?
— Куда?
Я быстро поразмыслила. Немного прогуляться меня не затруднит.
— «Вэнгард индастрис». Двадцать минут.
— Знаешь, мама рассказала мне о твоей маме.
Я пригнула голову к блестящей поверхности телефона. Со всей силы вдавила ее в кнопку возврата денег.
— Да. «Вэнгард», хорошо?
— Буду там.
Я повесила трубку. Голоса в зале ресторана за мной стали громче.
Не поворачиваясь, прошла через задний коридор к комнатам «телок» и «быков»; можно подумать, никто не понимал, что это означает, что женщины — коровы. Задняя дверь была приоткрыта и подперта древним серым ящиком из-под бутылок, повернутым набок. Я осторожно перешагнула через него, открыв дверь лишь чуточку пошире, чтобы проскользнуть в щель. Снаружи под разными углами было припарковано несколько побитых машин — видимо, кухонной обслуги, — а на краю площадки, где начинались трава и деревья, стоял мусорный бак. Взбираясь по холму на заднем дворе, я увидела большой бумажный пакет наверху мусорного бака. Пакет был открыт. Внутри лежали булочки, возможно вчерашние.
Я впервые подумала: «Как же я буду жить?»
И представила себя через месяц или два: хватаю подобный пакет и убегаю, пока не отняли.
Остановившись рядом с деревьями, я увидела четкую картинку: как Сара отмечает дни в календаре и живет в моем доме одна, ждет, когда я вернусь, отсидев за непредумышленное убийство. Ей понадобится работа, а моя вакансия будет открыта. Возможно, в первый день ее отвезет Натали. Студенты будут довольны — свежее мясо, — и она сможет говорить с Джеральдом в перерывах.
«Моя мать умерла», — скажет он.
«Моя загремела на десять лет», — ответит она.
Жаргон придется Саре по душе — жалкий утешительный приз.
Но не эта мысленная картинка напугала меня больше всего. Страшнее была та, на которой я вернулась домой и мы с Сарой живем вдвоем, она у меня на побегушках и массирует мне ступни, с намеком возложенные на кожаную оттоманку. Она приносит бульон в постель, укутывает мои плечи шалью, вытирает засохшую еду в уголке рта мокрой тканью. И я начну пренебрегать ею, орать на нее, говорить жестокие вещи о ее теле, интимной жизни и мозгах.
Пробившись через деревья, росшие вдоль границы участка, я вступила в придорожный лес. Земля была усыпана мусором. Чем дальше, тем чаще попадались пивные банки и презервативы, и я вздрагивала каждый раз, когда случайно наступала на них.
Я забыла красную ленту для волос на крыльце, оставила Шалунишку играть с ней, и мои отпечатки были на кухне повсюду. Многие ли дети моют своих матерей на полу, срезают их одежду ножницами или в прямом смысле слова тащат их на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха? Никаких следов Мэнни Завроса не найдут.
Мамину ленту я повесила дома на лампу письменного стола. Она тоже была красной. Но там были и другие ленты, и кот-магнит, и череп с мексиканского Дня мертвых, и фигурка улитки, и войлочное рождественское украшение, которое прислала мне мать. Почему какой-то предмет в моем доме должен привлечь больше внимания, чем другие?
Налить в унитаз дезинфицирующее средство я тоже забыла. Волоски из косы могут по-прежнему цепляться за него или обнаружиться на плитках пола ванной. Смогут ли в лаборатории определить, когда именно они там появились?
Вот и Элм. Машины на проселочных дорогах шли не сплошной чередой, и я ждала, когда можно будет метнуться на другую сторону — нырнуть в еще один участок заброшенного леса.
Полиция легко найдет достаточно улик. Я знала, что расскажу правду, если мне зададут прямые вопросы. В любом случае, думая вернуться домой с Сарой, я видела лишь одну судьбу — ее.
Я дошла до места, где мне придется слезть с крутой насыпи, чтобы встретить Хеймиша. Внизу, со всех трех сторон «Вэнгарда» были сооружены гравийные уступы. Само место более всего походило на высоковольтную электростанцию. На парковке, отделенной от уступа высоким металлическим забором, стоял ряд блестящих черных внедорожников. Придется пройти на волосок от них.
Я постаралась не пораниться, спускаясь с крутой насыпи сидя, перебирая ногами, точно краб. Сумочку перекинула через шею и левое плечо и всю дорогу держала на животе. Уже в который раз я жалела, что нельзя обменять свою дисциплинированность на юную гибкость Сары. Моя младшая дочь по-прежнему могла куролесить ночь напролет, а утром как ни в чем не бывало идти на работу — если у нее была работа.
Внизу я позволила себе роскошь не двигаться целых пять минут, рискуя тем, что люди в «Вэнгарде» почувствуют излучение моего тепла по эту сторону гофрированного забора высотой десять футов. За оградой все было совершенно стерильно. Ни муравья, ни травинки. Ни единого сорняка. Только гравий и гравий. Бесконечное серое море, подсвеченное прожекторами, установленными вдоль забора.
