Едва рассвело, она схватила со столика в прихожей ключи от машины и сунула в сумочку помаду кораллового оттенка. Однако, запирая входную дверь, Морин с удивлением услышала оклик Рекса. Сосед в панаме и солнечных очках стискивал в руке брошюру с картами автодорог Британии.
— Я подумал, вам понадобится кто-нибудь, чтобы указывать дорогу, — сказал он. — По атласу я посмотрел — ближе к вечеру мы наверняка туда доберемся.
Мимо мелькали придорожные знаки, но Морин их едва замечала. Время от времени она обращалась к Рексу, понимая при этом, что оба они не вникают в смысл ее речей; слова были лишь вершиной огромного айсберга, сложенного из ее опасений. Вдруг Гарольд не захочет видеться с нею? Что, если вокруг него будет куча народу?
— А вдруг, Рекс, вы все же ошиблись? — спрашивала она. — Предположим, он все-таки влюблен в Куини? Может, мне лучше написать ему? Что скажете? Мне кажется, я лучше бы изложила это в письме…
Рекс не ответил, и она обернулась, заметив с тревогой, какой изможденный у него вид.
— С вами все нормально?
Он кивнул принужденно, словно боялся лишний раз шевельнуться.
— Вы уже обогнали автобус и три грузовика с прицепами, — вымолвил Рекс. — А дорога здесь однополосная…
И добавил, что счел за лучшее для себя помалкивать и тихонько глядеть в окно.
Отыскать Гарольда и остальных паломников оказалось несложно: на пешеходной рыночной площади организовали фотосессию для туристического управления. Морин подошла к кучке зевак. Высокий человек отдавал распоряжения фотографам, некто в костюме гориллы еле держался на ногах и, кажется, жаждал присесть, тучная женщина жевала сандвич, а рядом вертелся жуликоватого вида юнец. Увидев Гарольда чужими глазами, Морин почувствовала себя совершенно обезоруженной. Его, конечно, показывали в местных новостях, и она привезла в сумочке газетные вырезки о нем, но все же Морин оказалась абсолютно не готова воспринимать мужа «в реальной жизни», как выражался Дэвид. Нет, Гарольд не сделался ни выше, ни шире в плечах, но при взгляде на этого видавшего виды пирата с выдубленной солнцем кожей и гривой волнистых волос Морин ощутила себя какой-то одномерной и донельзя слабой. Ее бросило в трепет от его лапидарной жизнестойкости, словно Гарольд наконец-то стал таким мужчиной, каким ему и следовало быть. Его футболка была сплошь заляпана и обтрепана у горловины. Тапочки для парусного спорта утратили цвет, сквозь их кожу четко проступали контуры ступней. Заметив Морин, Гарольд в замешательстве остановился, потом сказал что-то высокому человеку и отделился от группы.
Он направился к ней, смеясь с такой искренностью, что Морин пришлось отвести взгляд: ей было неловко видеть его столь откровенную радость. Она заколебалась, подставить ли ему для поцелуя губы или щеку, в последний момент передумала, и Гарольд чмокнул ее в нос, уколов лицо бородой. Люди кругом глазели на них.
— Здравствуй, Морин! — произнес он глубоким и твердым голосом.
У нее вдруг подкосились ноги.
— Что привело тебя в такую даль, в Дарлингтон?
— А, — пожала она плечами. — Решили вот с Рексом прокатиться…
Гарольд, сияя, обернулся.
— Боже ты мой… Он тоже здесь?
— Он пошел в канцтовары Смита[29]. Ему нужно купить скрепки. А потом, он давно мечтал посетить железнодорожный музей. Там выставлен «Локомотив»[30].
Он нависал над ней и, не отрываясь, глядел на ее лицо. Морин казалось, будто на нее направлены два ярких прожектора.
— Паровоз так называется, — пояснила она, поскольку Гарольд по-прежнему не двигался и лишь улыбался ей.
Она же не сводила глаз с его губ. Овал лица, прежде застывший, утратил былую неподвижность, несмотря на бороду, а губы помягчели.
Какой-то старик заорал в мегафон, обращаясь к толпе:
— Накупайте всего как можно больше! Так заповедовал Господь! Покупки придают нашей жизни смысл! Иисус приходил на землю за покупками!
Старик был босой. Его обращение разбило лед: Гарольд и Морин улыбнулись. Она ощутила, что между нею и мужем заключен тайный сговор, как будто только они одни в целом мире видели все в истинном свете.
— Люди, люди…
Морин понимающе покачала головой.
— Всякие попадаются, — отозвался Гарольд.
В его словах не было и толики снисхождения, впрочем, и осуждения тоже. Напротив, они выражали, скорее, великодушие, давая понять, какая это восхитительная штука — человеческие странности, и Морин враз почувствовала себя до невозможности ограниченной личностью. Она спросила:
— Найдется у тебя время на чашечку чая?
Заваривая «Эрл Грей», она никогда не называла это «чашечкой». Удивительно, что свою английскую чопорность она взялась отстаивать, предложив выпить именно чаю.
— С удовольствием, Морин, — ответил Гарольд.
Они зашли в кофейню, расположенную на первом этаже универмага: Морин решила, что следует доверять только тому, что хорошо знаешь. Девушка за прилавком уставилась на Гарольда, словно припоминая, а Морин, несмотря на гордость за него, почувствовала себя немного не у дел. В дорогу она в последний момент решила обуть новые, еще не надеванные кроссовки; они отблескивали на ее ногах, словно маячки.
— Столько всего разного, — произнес Гарольд, задумчиво разглядывая кексы и пирожные — каждое в отдельной бумажной корзиночке. — Ты точно не против заплатить, Морин?
Ей же хотелось глядеть и глядеть на него. Впервые за много лет голубые глаза Гарольда вновь засияли живостью. Он теребил огромную бороду, скручивая из волосков сосульки, и они топорщились, словно сахарные шипы. Морин стало интересно, догадалась ли девушка за прилавком, что Гарольд пришел со своей женой.
— Что ты возьмешь? — спросила она.
Ей хотелось добавить «милый», но слово почему-то застеснялось и не захотело произнестись.
Гарольд попросил купить ему, если можно, ломтик торта «Марс» и клубничное фраппе. Морин звонко рассмеялась, словно его заказ стоил ей кучу денег.
— А мне, пожалуйста, чай, — обратилась она к девушке за прилавком. — С молоком и без сахара.
Гарольд добродушно улыбнулся продавщице, чье имя значилось на табличке, приколотой над левой грудью. Та, к изумлению Морин, покраснела до корней волос и тоже расплылась в улыбке.
— Вы тот самый, из новостей, — сказала она. — Паломник. Мои приятели считают, что вы — просто отпад! Вы подпишете мне?
Она протянула руку и подала фломастер, а Морин в очередной раз подивилась, когда Гарольд без колебаний вывел автограф на нежной коже девушки повыше запястья и следом надписал: «Всего доброго, Гарольд». Он даже ничуть не смутился.
Девушка согнула руку в локте и долго в упор рассматривала подпись. Затем поставила на поднос напитки и пирожное, положив вдобавок булочку.
— За мой счет, — сказала она.
Морин в жизни не видела ничего подобного. Она пропустила Гарольда вперед. Стулья перед ним сами собой раздвигались, а голоса смолкали. Морин заметила, что посетители кофейни бесцеремонно разглядывают его и что-то шепчут друг другу из-под ладоней. За столиком в углу пили чай три дамы приблизительно ее возраста. Морин стало любопытно, куда подевались их мужья: играют в гольф, умерли или тоже слиняли от своих жен.
— Добрый день! — жизнерадостно поприветствовал Гарольд абсолютно незнакомых ему людей.
Он выбрал столик у окна, чтобы присматривать за собакой, оставшейся снаружи. Та лежала на тротуаре и грызла камень, как будто ожидание для нее было самым что ни на есть занимательным делом. Морин пронзило ощущение родства с ней.
Они сели напротив друг друга, а не рядом. Несмотря на сорок семь лет совместных чаепитий, Морин, пока наливала себе чай, не могла унять дрожь в руках. Гарольд втянул щеки, с шумом всасывая через соломинку коктейль. Морин из вежливости подождала, пока он проглотит, но слишком промедлила, и они начали одновременно:
— Как приятно…
— Как чудесно…
Оба рассмеялись, как будто не были знакомы тысячу лет.
— Нет, нет… — уступал Гарольд.
— Ты первый, — возражала Морин.
Они словно вернулись к прежним спорам и снова занялись напитками. Морин хотела долить в чашку молока, но рука ее опять дрогнула и выплеснула все разом.
— Люди часто узнают тебя, Гарольд?
Ей казалось, что она интервьюирует его для теленовостей.
— Больше всего меня в них поражает то, до чего они все отзывчивы.
— А где ты спал сегодня ночью?
— В поле.
Она благоговейно покачала головой, но Гарольд, очевидно, понял ее по-своему и поспешно спросил:
— От меня, случайно, не пахнет?
— Нет, нет! — торопливо разуверила его Морин.
— Я мылся в ручье, а потом еще умывался в питьевом фонтанчике. Вот только мыла у меня нет…
Он уже расправился с пирожным и теперь нарезал даровую булочку. Он ел с такой быстротой, будто глотал, не жуя.
