Он сунул руку Стаканскому в пах и с бесстрастным лицом сдавил ему яички. Стаканский взвыл от боли.
— Да! Да! Отпусти, — взмолился он.
— Вот-вот, — с нескрываемой заботой в голосе подтвердил Андж… Тут его взгляд проследовал куда-то мимо, он простодушно улыбнулся, вошел в комнату, отодвинул стекло серванта, достал маленький серебряный бокальчик, из которого Стаканский так любил пить, осмотрел и засунул в карман.
— Это я тоже заберу, — сказал он, сняв со стены бронзовое распятие, оставшееся от бабули. Стаканский было двинулся на него, но Андж успокаивающим жестом ладони его осадил и тут же вышел, посмеиваясь и качая головой. В дверях он на секунду замер, оглядел праздничный стол, сервированный в комнате отца, и произнес с досадой:
— К сожалению, я сыт.
Стаканский запер за ним дверь на цепочку и, трясясь, как алкоголик, выпил полный стакан водки. В миг, когда жидкость достала желудка, снова зазвонил телефон.
— Что? Ушел? Я с ним поговорю сейчас. Ты, главное, ничего не делай и жди. Будь умницей. Жди моего звонка или письма, страстно жди, как у Симонова. Если будешь хорошо себя вести, я поеду с тобой на дачу. Все. Вешаю трубку. С днем тебя рожденья!
Стаканский выпил второй стакан водки, бросился ничком на кровать и пьяно разревелся в подушку, в ту самую подушку, на которой сегодня ночью, согласно его плану, должны были лежать ее бедра. Все это было чудовищно еще и потому, что вот сейчас тут, в этом пространстве, находился счастливый художник, всесильный, повелевающий мирами, и достаточно было каких-то минут, чтобы растоптать его, повергнуть ниц — как Художника и Человека.
Стаканский ненавидел свои шедевры, бесстрастно наблюдавшие весь процесс. Он выпил еще, его сразу вырвало, опьянение сползло вниз, он забил папиросу и выкурил, затем принял таблетку клофелина и, уже выключаясь, увидел цветную отчетливую галлюцинацию: идет огромный переваливающийся Андж, за ним мелко семенит мультипликационный Стаканский, в его руках водопроводная труба, он настигает, замахивается, но не достает до затылка, мажет по спине, Андж оборачивается всем телом, обеими ногами затаптывает его, слышен хитиновый хруст, но тут появляется совсем уж гигантская Анжела и накрывает сандальчиком обоих — Андж лопается, словно помидор.
— Знаешь, я чувствую себя великолепно. Нет, теперь мне пока нельзя кофе. Я замечательно отдохнул. Я чувствую прилив свежих сил — я и молод и свеж… Нет, нельзя такой крепкий чай. Ты, я вижу, недурно провел время вчера, только будь любезен, убери из моей комнаты сей пир во время чумы… А вот окурочек с губной помадой — явный перебор, кхе… Эта клизма — она была просто ужасна, бр-р! После ужина — сразу за работу, я сделал там кое-какие заметки. Знаешь, я ведь пишу другой, совершенно новый роман… Кстати, как дела у нашего Человека, нарисовал он что-нибудь новенькое?
Стаканский показал папку с эскизами, отец посмотрел, пощелкивая пальцами по картону, и в общем остался доволен…
«Человек-тело» — так называлась книга, которую он писал последнее время. Они уже полгода делали эту совместную работу, теоретически она могла бы сблизить их…
По замыслу писателя, роман должен был содержать множество рисунков, карт, схем, временами обращаясь в комикс — первый подобный опыт на русском языке, увлекательная, современная идея.
Это была история человека, который после смерти родителей остался в квартире один, и которого убивают, используя одну из стандартных махинаций, чтобы захватить жилплощадь.
Будучи его приятелями, некие молодые люди все чаще к нему захаживают, выражая соболезнования, утешая его вином. Вскоре и рождается их чудовищный план, суть которого заключается в том, чтобы женить хозяина квартиры на подставной женщине, прописать ее, а затем — инсценировать самоубийство героя.
Человек имеет довольно высокие духовные запросы, поэтому кандидатуры невест, которые подсовывают ему друзья, не удовлетворяют его. Наконец, Человек действительно влюбляется и готов жениться, но вся беда в том, что он выбирает девушку сам, пренебрегая специально подготовленной невестой, и теперь задача банды друзей — обмануть ее или переманить к себе…
Основной конфликт романа — тело и душа, материя и дух, реальное и идеальное — словом, тема столь же избитая, сколь и вечная. Человек ищет и в друзьях и в женщинах родственную душу. Человек ее не находит. Человек умирает в одиночестве.
Надо заметить, что характер у Человека довольно сложный, тяжелый. Человек мстителен, эгоистичен, он измышляет всяческие извращения, строит планы диких, кровавых преступлений, вспоминает возмутительные истории, из которых ясно, какой это отвратительный, гадкий и мерзкий человек.
Подобного человека не жалко, его просто так и тянет убить.
В то же время Человек отличается порой небывалой чистотой помыслов, изысканностью и благородством побуждений, он обаятельный, хороший, духовно совершенный человек.
Противоречие снимается в конце романа, и загадка этого сложного характера разрешается весьма неожиданным образом, причем чисто лингвистически, как это часто бывало в стаканских текстах…
Роман написан от первого лица. Информация, которая считывается непосредственно с текста, находится в конфликте с информацией, которую страница за страницей узнает герой. Специфические приемы, впервые звучащие в литературе, позволяют варьировать дистанцию между героем и читателем, то идентифицируя, то разделяя их.
Так, например, Человек пытается найти куда-то запропастившиеся страницы своего дневника, но никак не может сделать это в общем художественном беспорядке своей квартиры, в своем личном мире, но мы, в относительно благополучном мире читателей, сделать это можем, и тот, кто это делает, понимает секреты романа. Проницательный читатель видит, что “Я” собираются убить, он следит за постепенно развивающимся заговором, он видит со стороны и то, как Человека оплетают паутиной, и то, как Человеку иногда — случайно — удается эту паутину разорвать.
Преступный замысел друзей Человек раскрывает ближе к концу романа, когда поздно что-либо изменить. Читатель непроницательный, тупой приходит к этому открытию в той же точке, что и Человек. Этот невнимательный, тухлый читатель всегда движется вместе с Человеком, сопереживая ему на уровне последовательных записей его дневника, он как бы сам является этим Человеком, что характерно для обычной прозы, написанной от первого лица. Проницательный же читатель, пожелающий вернуться на несколько страниц и перечитать некоторые места дневника-романа, раскрывает преступный замысел прежде, чем сам Человек, и этим отрывается от него, в принципе, скользя над текстом, поднимаясь все выше, до тех пор, пока вновь не сольется с героем в известной точке. Но — увы — именно в этой точке уже поздно что-либо изменить. Человека убивают.
Живя в этой своей квартире, в центре большого города (пусть хоть Москвы, все равно, потому что ни герой, ни роман за пределы квартиры не выходят, но обширная география все же складывается из таких объектов как ванная, кухня, коридор, кладовая) Человек приходит к парадоксальной на первый взгляд, но подспудно сидящей в каждом из нас теории.
Человек начинает понимать, что мир устроен совсем не так, как это нам кажется, то есть: население Земли состоит из пяти миллиардов людей, все они имеют тело и душу, да какое-нибудь там египетское Ка… Человек делает роковое открытие, суть которого заключается в том, что не все существующие и движущиеся в пространстве люди обладают самостоятельным сознанием, то есть, являются человеками, причем, далеко не все. Большинство так называемых людей — это просто движущиеся, поглощающие пищу, совокупляющиеся и даже говорящие — тела.
Теория эта сродни солипсизму, с той лишь разницей, что солипсизм предполагает галлюцинацию, отрицая физическое существование посторонних солипсисту тел.
Человек не таков. Он верит в материальность мира. Он знает, что окружающие тела реально существуют. Он их осязает, похлопывает по плечам, целует, кормит, он знает, что они могут причинить ему боль, даже убить его.
Философия Человека дается в ее диалектическом развитии. Сначала он постигает истину о разделении людей на человеков и тел. Затем он пытается понять, кто из окружающих его друзей является человеком, а кто — телом. Он постоянно мечется, меняет свои решения, ходит по обширному миру своей квартиры, как Диоген с фонарем. Он проводит особые эксперименты, пытается построить аппараты и выделить вещества, с помощью которых можно детектировать тело. Вскоре он понимает, что никто из окружающих не является Человеком. Он роется в своем прошлом, пытаясь высветить Человека там, но и в этой глубокой мгле все копошатся тела, тела…
Наш герой пробовал себя во многих видах искусства — он и рисовал, и писал, и музицировал, вот кстати, и нотные листы — они тоже нашли свое место в объемистой графике романа… Но все выходило неудачно у этого несчастного “Я”, рисунки неразборчивы, стихи и проза корявы, музыка скрипит.
