– Я же говорил тебе, что они психи! – рявкнул Владислав, тыча в нас с Варей.
– Убирайся отсюда, – крикнула Варя. – Все убирайтесь.
– Уходите, – процедил сквозь зубы Григорий.
– Сделайте аборт и заберите заявление, а мы заплатим вам денег! – взвизгнула мамаша Гуляева.
– Вам показать, где дверь? – сцепил руки перед собой муж.
– Большие деньги! – выпалила она, отодвигаясь в сторону холла. – Мы вам бы всю ипотеку погасили.
– Спасибо, не надо, – улыбнулась я самой оскорбительной из своих улыбок. – И не звоните нам больше.
– Даже не собираемся, – ответил мне не менее мерзкой улыбочкой Владислав.
– Удачи в тюрьме, – подлил масла в огонь Григорий и почти спровоцировал Владислава на драку, но вовремя вмешавшийся коротышка-адвокат не допустил этого. А жаль. Я вдруг подумала, что совсем не возражала бы, если бы мой муж расквасил физиономию этому проходимцу еще разок. Для ума.
– Вы еще пожалеете! – бросил нам на прощание Евгений Гуляев, и двери за ним, наконец, закрылись. Мы стояли в холле нашей квартиры, тяжело дыша, словно после боя, и не знали, что нам всем, собственно, делать дальше.
– Варя, ты… – пробормотал Гриша.
– Что, папа? – с обидой крикнула она. – Ну что?
– Ты прости меня, а? – вдруг сказал он, и мы все обомлели от такого поворота. Варя помолчала, а затем спросила его:
– А за что? – чисто чтобы уточнить. Такие вещи случались раз в сто лет.
– Я… ты понимаешь, дочь… – он замер в нерешительности. – Ох, Варька, ты что ж так рано-то все это затеяла, а?
– Я не специально, – пробормотала она.
– Скажи, а ты сама-то хочешь чего? Рожать? – спросил Гриша и густо покраснел. Господи, ну наконец-то хоть один правильный вопрос!
– Я не знаю, – растерялась Варя.
– А я знаю, – вмешалась я. – Да, хочу. Это ж будет малыш. Наш малыш, Гришка, твой и мой.
– И немножко мой, – обиделась Варя.
– И полностью твой, особенно по ночам, – согласилась я. – Неужели мы не справимся? И без этих… – и я покосилась на входную дверь.
– Будет тяжело, – вздохнул Гриша.
– Но я помогу! – уточнила я. – Я же буду рядом. И ты поможешь, Гриша.
– И я помогу, конечно, – влезла Алевтина Ильинична. – Хотя это все и ужасно.
– Не ужасно, а прекрасно. Это же будет наш внук, Гришка. Ну, подумаешь, немного раньше, чем мы хотели. А ты помнишь, как я забеременела, а? Тоже была неожиданность.
– Та еще неожиданность, – улыбнулся муж. – Я потом неделю спать не мог.
– Почему? – удивилась я. Этого я не знала, ведь мы не жили вместе.
– Почему-то я боялся стать плохим отцом, – пробормотал он. – И, судя по тому, что мы наблюдаем теперь, не зря я боялся.
– Ох, папа, – вздохнула Варя. – И вовсе ты не плохой отец. Это я – полная дура. Как я могла влюбиться в этого… – и она снова покосилась на дверь.
– Дорогая моя, – вздохнула я. – Если бы мы могли выбирать, в кого влюбляться, а в кого нет…
– То что? – с неподдельным интересом уставился на меня мой муж. Я ухмыльнулась.
– Ну, тогда я снова влюбилась бы в тебя. Особенно когда ты в таком шикарном костюме!
Мы замолчали, но на этот раз это была совсем другая тишина. Буря прошла, и мы стояли на берегу, чудом уцелевшие среди кучи обломков, кусков какого-то барахла, но главное было не в этом. Мы были вместе, мы снова были семьей. Хрупкий домик терракотового цвета.
– Ну… в общем… – пробормотал Григорий и вдруг заулыбался. – Дети – это счастье.
А затем Алевтина Ильинична вдруг взяла и спросила, хочет ли кто-нибудь чаю. И эта фраза, такая до нелепости банальная, вдруг показалась нам замечательной. Словно просто попить вместе чаю было доселе недоступной для нас роскошью. Луч света в темном царстве. Чаю. Конечно!
– Я бы с удовольствием выпила, – тут же согласилась я. – А ты, Гриш?
– Лучше кофейку, – протянул он так, словно и не было минуту назад в нашем доме разъяренных Гуляевых.
– Мне чаю с молоком, – тихо произнесла Варя и осторожно посмотрела на нас с отцом. Пауза длилась несколько секунд, а затем Гриша чуть склонил голову набок и вдруг улыбнулся.
– И с сыром?
– Ага, – улыбнулась в ответ Варя.
– А сыр-то у нас опять кончился! – всплеснула руками Алевтина Ильинична. И все мы расхохотались.
Через час мы сидели за столом – все четверо – и спокойно пили чай. Но все было по-другому, немножко иначе, не как раньше. Было так странно, так непривычно, как если бы я никогда не носила каблуков и вдруг нацепила одиннадцатисантиметровые шпильки на какой-нибудь выпускной. Неуверенными движениями мы подливали друг другу чай, вздрагивали, случайно сталкиваясь взглядами, и боялись пошатнуть чем-нибудь это хрупкое равновесие, которое так трудно удержать, если ты на каблуках.
– Ну как, сыр нормальный? – спросил Гриша после того, как Варя с жадностью набросилась на купленную им моцареллу.
– Ага, – кивнула дочь, сидя с набитым ртом. Бедный ребенок, совсем голодный. Два голодных ребенка, один в другом. Два в одном.
– Ешь, ешь, – нежно пробормотала я и погладила Варю по голове.
– Я просто потому спросил, что сейчас столько программ идет. То они в этот сыр пальмового масла сунут, то каких-то затвердителей.
– Затвердители-то зачем? – удивилась я.
– Ну, как-то там они делают, что можно просто намесить бежевую воду с добавками, загустить, а на вид будет как брикет сыра. Нет, ты, Варюш, не волнуйся, я состав прочитал. Сыр белорусский, хороший, – запоздало сдал назад он.
– Пап, хороший сыр. Вкусный, – успокоила его Варя.
– Да? Ну, я рад! – заулыбался он. – Нет, ну вы даете. Когда вы с мамой запели – я вообще не знал, что делать. То ли этих мерзопакостных Гуляевых выпроваживать, то ли вам «Скорую» психиатрическую вызывать!
– Но, согласись, голос у меня хороший, – хмыкнула я.
– Отличный хор, – кивнул Гришка, протягивая руку за баранкой.
– Нет, это было очень странно, – покачала головой Алевтина Ильинична, подставляя Грише тарелку со вчерашними сырниками.
– Странно? Я удивляюсь, как я не заголосила раньше. Они меня так достали, эти Гуляевы, – рассмеялась я.
– И меня, – кивнула Варя, но чуть подавилась, так как разговаривать с набитым ртом – не самая лучшая затея. Она закашлялась, и Гриша принялся стучать по ее спине.
– Ну как? Все? Ты дышишь нормально? – спросил он, обеспокоенно разглядывая Варино лицо. – Сделай полный вдох.
– Пап! – возмутилась она. – Все хорошо! Я просто поперхнулась.
– Сделай глубокий вдох полной грудью, – скомандовал Гриша, не допуская возражений. Варя закатила глаза, но исполнила сказанное.
– Доволен?
– Да, – кивнул он. А затем спросил, немного смущаясь: – А как ты вообще себя чувствуешь?
О, как я обрадовалась, услышав этот вопрос от Гриши. Не передать словами! Значит, дошло все-таки. Открыв эту дверь, он уже не мог ее закрыть. «Тошнит ли тебя по утрам», «иди оденься потеплее, а то вдруг простудишься», «ты разве не должна есть больше? Ведь ты же ешь теперь за двоих!» До моего мужа впервые по-настоящему дошло, что довольно скоро, в весьма определенном будущем, если все сложится нормально и не будет никаких проблем, он станет дедушкой!
Глава 18,
в которой Гуляевы все-таки находят ключик от волшебной дверцы
Шесть утра, вторая половина мая, и черный костюм висит на вешалке, идеально разглаженный, готовый к работе. Я уже не сплю, я лежу на боку и смотрю на Григория, перелистывающего интерактивные страницы новостного портала. Его лицо серьезно, на его висках проглядывается седина. Он сосредоточен, а я только что проснулась, и легкая дымка лени и сонливости еще окутывает меня.
Мы встаем слишком рано.
Майские праздники давно позади, но для Гриши это неважно. Начиная с майских и на все лето автобусные туры будут начинаться раньше, летняя лихорадка уже началась, и в Москву златоглавую рванули толпы туристов. Гришу снова попросили подменить напарника, поработать в две смены, хотя технически это не так уж и законно. Водитель не должен работать дольше восьми часов. Гриша будет сегодня работать шестнадцать.
– Ну, нам же не помешают деньги? На маленького, – пожал плечами он в ответ на мое ворчание. Я пробормотала, что нельзя так «убиваться» на работе, которая, как известно, не волк. И в лес не убежит, особенно в химкинский, который повырубили к чертовой матери, чтобы проложить дорогу для путешествий из Санкт-Петербурга в Москву. Леса-то вырубили, а дорогу так и не сделали.
– Или на маленькую, – поправила его я. – Может, будет девочка.
