– Что вдруг?
– Где-то я слыхала такое имя.
Столько всего у нее перед глазами, но один только Лаури – как сон. Так бывает: кто-то снится, но видишь только какой он снаружи, вот почему сны такие страшные – есть еще что-то в глубине, но туда никак не заглянешь. За спиной у Лаури перила моста – прочные, самые настоящие, а дальше крутой берег, он сплошь зарос сорной травой, травы теснятся, карабкаются все выше, кончики их уже подсыхают, рыжеют от зноя… только и запало Кларе в память это ощущение: разгар лета, знойный ласковый день, в воздухе все чуть мерцает, зыбится. А внизу течет, уходит вдаль река, она называется Иден, но на самом деле это имя вовсе не означает реку, все равно как ничего не означает имя Клара. Стайками вылетают из прибрежных кустов птицы, перекликаются между собой. Порою поднимется ветер, откинет у Клары с лица растрепавшиеся волосы, обдаст прохладой разогретую солнцем кожу – он тоже настоящий, он дует из жарких, бездонных просторов летнего неба, оно такое синее, и на синем мелкие облачка, будто каракули мелом. Один Лаури не совсем настоящий. Кажется, дотронься до него – и он растает дымом просто ей назло; а может, рука погрузится в него, уйдет, как в омут: дна не сыскать и не разберешь, что там, в глубине. Знал бы он, как я про него думаю, так переменился бы, пришло ей в голову. Он просто не знает. И еще ей подумалось: никто никого так не любит, как я его люблю.
Всякий раз, как Лаури ее навещал, она терзалась: а вдруг он уйдет слишком быстро? Не знаешь ни минуты покоя, вечно ему не сидится, вроде еще и сам не успел об этом подумать, а уже вскочил и уходит. Клара все время помнила об этом, со страхом ждала этой минуты и сочиняла разные способы ее оттянуть. Тут надо бы превзойти самое себя.
– Давай пойдем вон туда, – сказала она.
Лаури согласился. Когда приехали, машину он поставил поодаль от моста, на обочине дороги, машина была новая. Теперь они прошли мимо нее молча, будто и не заметили, и начали спускаться по косогору. Когда до ровного места осталось несколько футов, Клара спрыгнула вниз. Спрыгнула, стала прочно, обеими ногами, и толчок отозвался во всем теле. Это была не боль, но что-то дрогнуло в ней, словно от изумления; у нее такое крепкое и такое чуткое тело, а земля такая жесткая, неуступчивая, хоть бы капельку поддалась под ногами. Скользя подошвами, съехал по склону Лаури, в пальцах зажата сигарета, он точно горожанин – будто ему хоть и непривычно лазать по кручам, а отступать не желает.
Они пошли к воде. В июле всюду пропасть разных мурашек, и Клара осторожно ступала по высокой траве.
– Вон как тут красиво, – застенчиво сказала она. Куда лучше, чем на мосту. – Она поглядела наверх, попыталась вообразить, как они с Лаури стоят там, наверху, но ничего не вышло. – Какая река тихая, гладкая… нравится тебе, Лаури?
– Да, славно.
И как будто затем, чтоб нарушить эту тишь да гладь, он подобрал плоский камешек и, размахнувшись, плашмя запустил по воде. Камень подпрыгнул три раза, четыре – и на четвертый потонул.
– Когда был маленький, тоже так кидался?
– Ну ясно.
Клара улыбнулась, как-то не очень верилось, что Лаури когда-то был маленьким. Она тоже подобрала плоский камешек и попробовала бросить, как Лаури, боком вывернув кисть, но камень с громким плеском ушел под воду.
– Девочки так не умеют, – сказал Лаури.
Он пошел дальше, Клара за ним. По берегу вдоль самой воды бежала тропинка, протоптанная рыбаками. Клара и Лаури уходили по ней все дальше от моста. За жужжаньем насекомых Клара слышала тишину, что окутывала всю округу. И ей казалось – она идет сквозь тишину и разрушает ее.
– Лаури, а тебе когда-нибудь бывает одиноко?
– Дудки.
– А ты очень много думаешь?
– Дудки.
Клара засмеялась и взяла его под руку:
– Не можешь ничего другого сказать, одни дудки?
– Я не очень много думаю, – серьезно сказал Лаури. – Но у меня в голове крутится всякое. Обрывки, осколки. Крутятся и жужжат, как осы, и здорово надоедают.
Клара вскинула на него глаза, словно он признался в чем-то очень тайном, сокровенном.
– Но я не расстраиваюсь.
– И я тоже, – сказала Клара.
Лаури засмеялся, и она на ходу прижалась к нему.
– Послушай, – сказала она, – можно я тебя спрошу?
– О чем?
– Как это вышло, что ты сейчас тут со мной?
Лаури пожал плечами.
Клара побежала от него. Спрыгнула на сухое местечко в русле обмелевшей реки.
– Гляди, Лаури!
Из-под выгоревшей травы топорщилась колючая проволока давным-давно поваленной ограды. Взгляд Лаури внятно говорил – ну и что?
– Вот бы узнать, откуда тут что взялось, – сказала Клара. – Интересно ведь, поглядишь на какую-нибудь вещь, хоть на эту штуковину, и думаешь – а где она была раньше? Вон там шина валяется, она от чьего-то велосипеда. А тебе хочется знать, где вещи были, пока не сломались, и откуда они тут?
– Может, и хочется.
– Они упали в воду, их течением принесло… Мне так весело! – внезапно вырвалось у Клары, она была ужасно довольна собой и не могла сдержать радость. – Даже не знаю почему. Мне все нравится, как оно есть. Я люблю на все смотреть…
Жгучие слезы вдруг навернулись ей на глаза. Повыше, на берегу, Лаури тяжело опустился наземь, затянулся сигаретой. На нем были выгоревшие коричневые брюки, в которых он ходил все лето, и рыжевато-коричневая рубашка с засученными рукавами; он подтянул колени повыше и оперся на них, а ступни как-то вяло, боком лежали в траве, словно приросли к земле. Казалось, он никогда больше не встанет на ноги, да и нет у него охоты вставать.
– Ты меня не слушаешь! – вспылила Клара. – Черт тебя возьми совсем!
Голубые глаза Лаури смотрели кротко. Блеснули зубы в мимолетной улыбке.
– Думаешь, подобрал меня на дороге, так я вроде тряпки, а как не найдешь себе шлюхи, валяться не с кем, тогда можно и ко мне заглянуть… Фу ты черт!
Поднатужась, Клара бросила в воду тяжеленный камень.
Потом засмеялась и медленно, лениво пожала плечами.
– Скажи хоть, о чем ты думаешь, когда ты со своими шлюхами?
– Ни о чем я не думаю, Клара.
– Когда ты с ними?
– Иногда я не помню, кто они такие.
Это Кларе понравилось, но она и виду не показала. Подняла еще камень, кинула. Он сразу ушел в воду.
– А мне все равно весело, – сказала она. – Потому что я дурочка. Была бы умная, так не радовалась бы, когда все – хуже некуда.
– Что хуже некуда? – тотчас спросил Лаури.
– Да так, ничего.
Клара только отмахнулась от него. Отбросила с лица длинные волосы. Они упали за спину (она только накануне вымыла голову – почему-то так и думала, что Лаури придет) и, уж конечно, сейчас блестят на солнце. Она хорошенькая, это она и сама знает, а надо бы сейчас быть совсем красивой. «Когда все пойдет на лад, стану красивая», – пообещала она себе. Хоть бы Лаури подольше не срывался с места, тогда она к нему прижмется и уснет, и так бы навсегда остаться в обнимку, только вдвоем, и не к чему будет глядеть по сторонам, чего-то искать… вот тогда можно будет отдохнуть; тогда она станет взрослая, станет красивая… Она шагнула на большой плоский камень у кромки воды, на самой середине течение было быстрое. Клара наклонилась, поглядела на себя, точно в зеркало. Отражение смутное, зыбкое, вовсе на нее не похоже. Ей казалось: любовь – какое-то особенное состояние, в него можно войти, как входишь в новый дом или переступаешь границу какой-то новой страны. И не такая вот однобокая, безответная любовь – хватит, этим она сейчас сыта по горло! Но есть еще любовь, про которую она и сама теперь умеет читать в комиксах и в журналах с картинками, они с Соней все время меняются ими, сколько над ними вздыхают… вот от такой любви она преобразится, станет совсем другая раз и навсегда. Это совсем не та любовь, от которой другие девчонки беременеют и разбухают, как грошовые воздушные шары, нет, это совсем другое. Только у нее с Лаури и может быть настоящая любовь. А к примеру, у Сони с ее женатым дружком – да разве у них может быть настоящая любовь?! Никогда они не любили друг друга так, как будут любить она и Лаури…
– Я все помню, какой ты был в тот вечер во Флориде, – сказала она. – Я часто про это думаю. Что за девка с тобой была?
– Да так, ничего особенного.
– Миссис Креймер заболела, и позвали доктора. И никто не может понять, что с ней.
– Какая миссис Креймер?
– Сестра Джинни, сводная сестра. Только она куда старше.
– Кой черт, при чем тут это – что она заболела?
– Не знаю. Просто так подумала.
– О господи!
– Я просто так подумала, – упрямо повторила Клара.
Она подумала об этом, чтоб выкинуть из головы воспоминание о том вечере с Лаури, обо всем, что тогда было… как она пришла к нему домой. Если не отогнать те мысли, поневоле начнешь дуться, и Лаури станет скучно, а он, может, и без того придумывает отговорку, чтоб пораньше от нее уйти… сейчас, верно, уже часов шесть, пора бы поужинать. Она ему еще раньше сказала, что сама сготовит ужин. А вдруг вся еда, которую она накупила, так и останется цела до завтра? От этой мысли на миг даже муторно стало.
