— Джордж, ради бога, оставь ты Гитлера в покое.
— Я ведь только рассказываю, что прочел в газете.
— Так перестань читать газеты. Тебе чего дать, Джули?
— Хлеба с топленым салом.
— Это уже дерзость, — сухо заметил мистер Бантинг.
— А я хочу хлеба с топленым салом, — повторила Джули, делая большие, невинные глаза, — Я хочу, чтоб у меня была грудь, как пышка.
— Джули! — воскликнула шокированная миссис Бантинг.
На секунду глаза мистера Бантинга сверкнули опасным огоньком. — Я совсем не то сказал. Ты отлично знаешь, что именно.
Миссис Бантинг вздохнула. — Что такое со всеми вами творится? Неужели вы не можете даже чаю напиться спокойно, не заводя ссор?
Эрнест пожал плечами с видом покорности судьбе. Это не дом, а какой-то обезьянник. Его мучило подозрение, что Дэнби недаром поторопился предложить ему работу, что тут что-то нечисто. Да еще «на испытание» — и это тоже неладно.
— Ни минуты покоя, невозможно думать, — сказал он.
— А ты не думай, когда ешь, — сказал отец авторитетным тоном медицинского консультанта «Сирены». — Вредно влияет на пищеварение.
— Вот и Крис, — с облегчением провозгласила миссис Бантинг.
— Опоздал чуть ли не на час, — проворчал мистер Бантинг. — Что вы там делаете на службе, просто ума не приложу. Наверное, половину дня развлекаетесь.
— Здравствуй, отец. Опять завел свою музыку? — весело приветствовал его Крис.
Он придвинул себе стул и улыбнулся сестре.
— Здравствуй, мордашка!
— Здравствуй, олух!
— Ну, ну, — вмешался мистер Бантинг. — Потише, дети!
— Тише, Эрнест! — поддержал его Крис, употребляя прием, именуемый в стилистике литотесом.
Эрнест вскочил с места. — Ей-богу, мне все это на нервы действует. Прямо обезьянник какой-то!
— Погоди минутку, Эрнест. Я тебе купил папирос.
— Это еще зачем? — спросил неблагодарный Эрнест. — Не мой день рождения и вообще не праздник.
— А отцу бутылку виски, матери домашние туфли и духи нашему розовому бутончику.
Семейство Бантингов смотрело на него в остолбенении.
— Что случилось? Выиграл, что ли?
— Ты говоришь виски? — спросил мистер Бантинг растерянно, но с проблеском надежды.
— Да, оно в прихожей.
— Как же так...
— Слушайте, — и Крис наклонился вперед, чтобы его речь прозвучала более внушительно. — Я продал машину. За четыре сотни фунтов, машину в двадцать пять лошадиных сил, одному флотскому капитану. Хозяин получил сегодня чек и уплатил мне комиссионные.
— Ах, чтоб тебя! — воскликнул мистер Бантинг, силясь представить себе это событие во всех подробностях. — Это что же, в свободное время, что ли?
— В свободное время. Потому и комиссионные. Конечно, пришлось все-таки попросить. Я сначала договорился с мистером Ролло насчет комиссионных, а потом уж передал ему заказ.
— Ну и пройдоха же ты! — воскликнул мистер Бантинг. — Впрочем, — тут же спохватился он, — в делах без этого нельзя.
— И, кажется, получу еще заказ на «конвэй». Да и еще наклевывается. Вот потому и решил отпраздновать, — скромно заключил Крис.
— Какие духи, Крис? Покажи мне.
— «Роса Аравии». Кажется, ничего себе. На коробке сказано «неотразимые духи». Тебе как раз это нужно.
— Крис, — сказал мистер Бантинг, делая вывод из события, — тебя надо поздравить с успехом. Да еще в свободное время. Вот это я называю инициативой. Ты в самом деле сначала потребовал комиссионных, а потом передал заказ твоему Ролло? По-наполеоновски!
— Я и прибавку получил. Поговорил с мистером Ролло. Старик ничего, понимать может. Я решил, что надо и вам сказать, — объяснил Крис свое повышенное настроение.
— Разумеется, надо, — согласился мистер Бантинг, раздумывая, удобно ли сейчас же откупорить виски, может быть, жена не станет возражать ради такого случая.
Эрнест все сидел за столом, глядя на скатерть. Ему хотелось тоже принять участие в потоке поздравлений, но он не мог, слова застревали у него в горле. Как он завидовал Крису, как он ему завидовал! Он думал, и эта было похоже на молитву: «Не дай мне завидовать брату, не дай мне завидовать и питать к нему злобу», а лицо у него так горело, что даже глаза жгло.
Пожав ему локоть, Крис положил перед ним пачку папирос. Эрнест поднял глаза. Нет, у Криса не заметно презрения к нему; он скорее смахивает на большую собаку, которая умильно смотрит на всех, повиливая хвостом, и удивляется, почему ее авансы принимают так холодно. Его эмоции слишком примитивны и он просто не способен кого-нибудь презирать или сравнивать с собой, или питать такие ядовитые мысли, какие разъедают сейчас душу Эрнеста. Глаза его на минуту заволокло туманом. Потом, чувствуя нечто вроде духовного переворота, он сказал:
— Папа, я решил уйти со службы.
Мистер Бантинг, развертывавший бутылку с виски, замер на месте. Однако он нашел в себе достаточно присутствия духа, чтобы твердой рукой поставить бутылку на стол и выпрямиться. — Что ты говоришь, Эрнест?
— Я решил уйти со службы.
— Уйти со... — Язык мистера Бантинга просто не мог выговорить таких слов. — Вот, — сказал он, отворяя дверцу буфета, — спрячем-ка это сюда. Боже мой! Уйти со службы! Зачем? Для чего? Да ты не можешь уйти, Эрнест.
— Могу и уйду, непременно. Мне там надоело. Никакого движения, нечему учиться. Так что я нашел работу в конторе агента по недвижимости.
— Ты нашел работу? Уже?
— Да.
— Так это ты что же, приходишь домой и заявляешь, что нашел другую работу, не спросив даже моего совета? — вопросил мистер Бантинг, переходя в наступление.
Эрнест нисколько не испугался. — Вот именно.
— Я этого не потерплю, Эрнест. Не потерплю. Мне было нелегко подыскать тебе хорошую, постоянную работу, с видами на будущее и пенсией, и я тебе не позволю ее бросить. Понял?
— Ты мне не можешь запретить.
— О, чорт! — загремел отец. — Не могу запретить! Да я...
— Джордж, успокойся ради бога, — остановила его жена. — Тебя удар хватит, если ты будешь так волноваться.
Да, она права, подумал он: голова у него слегка кружилась. Вот сейчас его хватит удар, и он эффектно повалится на ковер, жертва сыновнего непослушания. От волнения это может случиться — половина тела будет парализована (в «Домашнем лекаре» это называется «апоплексия»). Ну что ж, так им и надо, и если б ему самому это ничем не грозило, он был бы даже рад такому мелодраматическому финалу. Осторожность, однако, заставила его сесть па диван, утереть лоб платком и тяжело перевести дыхание.
— Давай спокойно обсудим это, Эрнест, — предложил он.
И он прочел сыну целую диссертацию об отрицательных сторонах работы в частных предприятиях. Живут эти предприятия недолго, хозяева успевают нажить капиталец и поместить его в государственные бумаги. А затем разражается промышленный кризис, и лавочку прикрывают. Хозяева рассчитывают служащих и уезжают отдыхать на Ривьеру. Сколько людей знал мистер Бантинг в Сити, сколько таких людей, которых хозяева выбрасывали на улицу в возрасте сорока — пятидесяти лет, и они обивали пороги в разных конторах.
— А твоя работа, мой милый, — и тут мистер Бантинг, окунув свою кисть в розовую краску, принялся расписывать блестящие перспективы, открывающиеся перед Эрнестом. Он становился все красноречивее и красноречивее и сам чувствовал, что говорит прекрасно. Эрнест сидел, терпеливо ожидая, пока иссякнет изливавшийся па него поток красноречия. Наконец мистер Бантинг умолк, исчерпав весь материал, и, торжествуя, начал подводить итоги.
— Теперь ты видишь, какую глупость ты собираешься сделать. Просто смешно слушать, — и он уничтожающе улыбнулся.
— Но разве я смогу платить матери столько, сколько плачу сейчас, когда сезон балов кончится? Мне придется подрабатывать.
— Послушай...
— Очень жаль, папа, но я уже решил. Я знаю сам, что для меня лучше.
Мистер Бантинг понял, наконец, что Эрнест похож на свою мать гораздо больше, чем казалось по внешнему виду, что и в нем живет то же тихое, почти восточное упорство. Объясняй, сколько хочешь, пускай в ход самые разумные доводы, — всякий непредубежденный человек непременно послушался бы. Но только не Эрнест и не его мамаша — у этих всякая мысль застревает в мозгу, как рояль в узких дверях.
— Тогда какой же смысл разговаривать? — заметил он. — Раз ты сам знаешь, что для тебя лучше.
Но он не был уверен, попал ли его сарказм в цель.
Осенью тихие дороги в окрестностях Килворта огласились шумом и фырканьем небольшого синего «конвэя», угрожающе вилявшего из стороны в сторону. Правил им маленького роста и плотного сложения джентльмен, отчаянно цеплявшийся за баранку руля, словно за спасательный круг, а седоком был веселый, розовый юноша, который, видимо, не так-то легко терял спокойствие духа. На каждом перекрестке машина останавливалась, как вкопанная, и звуки рожка оповещали о том, что мистер Бантинг намеревается завернуть за угол. Затем, если ответный сигнал не просил его обождать, мистер Бантинг двигался вперед самым медленным ходом, предупредив зевак еще одним, последним, гудком. При этом он бешено махал рукой нетерпеливым водителям, пытавшимся обогнать его.
