Леничка махнул рукой – что с тобой говорить, Дина...
– Можно было бы использовать метод проектов!.. – мечтательно сказала Дина.
Дина была увлечена новыми педагогическими методами, разработанными американскими педагогами. Кое-что в качестве эксперимента разрешалось использовать в единой трудовой школе, и самые прогрессивные учителя старались следовать модным тенденциям, – Дина, конечно же, была среди них.
– Это такой замечательный метод, который позволяет нам меньше думать о программах и больше думать о самих детях, чтобы им было интересно! И наш заведующий, Зададимся Вопросом, меня во всем поддерживает... Понимаете, есть дети, которые не хотят учиться... А при использовании метода проектов они не просто учатся и не просто ставят спектакль, а делают все вместе! Смотрите, допустим, вы ученик, который пришел в наш проект «Театр», – Дина вскочила и принялась ходить по комнате. – Мы все вместе читаем «Графа Монте-Кристо», обсуждаем, спорим. Дальше – дети начинают понимать характеры героев, здесь столько моральных проблем – предательство, верность! Дальше – на уроках истории дети узнают историю Франции! И вот они уже вовлечены в историю эпохи!
– Мне кажется, замечательно, – поддержал Павел. – А что же дальше?
Дина улыбнулась:
– Дальше?.. Дальше совсем немного. Останется только выучить роли, отрепетировать, сшить костюмы, пригласить гостей...
– Обучение мотивируется интересом к конечному результату – к спектаклю. Ученики приходят к мысли, что образование помогает решать те или иные интересные жизненные задачи, – одобрительно кивнул Павел. – Вы, Дина, молодец, что никогда не перестаете думать о работе...
– Дина думает только о работе, – мило улыбнулась Ася. – Вчера утром она убежала без юбки... с улицы вернулась. Хороша бы ты была в школе – учительница в одной блузке и нештопаных чулках... как клоун.
Сестер все больше разносило в разные стороны, и, может быть, эти привычные семейные посиделки совсем прекратились бы, если бы не Павел – ни одна не могла пропустить вечера с ним. Но они давно уже начали ссориться, сначала неуверенно, а потом все более жестко.
Зачинщицей ссоры всегда была Ася. Ася язвила, придиралась, насмешничала... не может быть, думала она, это не я произношу все эти злые обидные слова, не я делаю все эти глупые стыдные гадости... Ася с презрительной жалостью называла Дину комсомолкой, общественницей, слугой народа, и Дина потихоньку начала отвечать, не менее презрительно называла сестру поэтессой. Обе, и Дина, и Ася, во что бы то ни стало хотели скрыть от Павла это свое взаимное недоброжелательство, злую иронию, насмешки, но стоило одной перестать сдерживать враждебность, вторая мгновенно зажигалась об нее, как спичка.
– Я всегда думаю о работе, потому что я люблю свою работу, люблю школу и детей люблю, а вот ты... ты просиживаешь в своем учреждении, даже названия не знаешь. Сидишь и только все путаешь, и мечтаешь о небесных кренделях, – надувшись и покраснев, ответила Дина, она не умела съязвить с милой улыбкой.
– Я не мечтаю о небесных кренделях, я пишу стихи, – обиженно вскинулась Ася. Ей очень хотелось рассказать при Павле о своем успехе, но хвастаться нехорошо, неловко... И вдруг сказалось само, – она произносила эти хвастливые слова и сама ужасалась своей нескромности: – Я читала свои стихи на вечере в Доме искусств. Висела афиша «Цех поэтов», и я была записана в афише после Мэтра и остальных известных поэтов...
– Под мелкими буквами «и другие...», – обиженным басом добавила Дина и, почувствовав все же неловкость, заторопилась переменить тему: – А у нас в школе тоже будет вечер поэзии. Ученики первой ступени будут читать Пушкина, и ученики второй ступени тоже будут читать Пушкина...
– Все это глупое школярство, – с полными слез глазами сказала Ася. – Вот мы с Лилей были на панихиде по Пушкину...
У Лили появился новый поклонник. Они с Асей услышали его впервые на вечере в Доме литераторов. Лиля сама к нему подошла и как-то сумела выразить, что очарована, – захлебывалась восторгом, была от восхищения очень мило косноязычна, трепетно лепетала: «Осип Эмильевич, вы восхитительны...» Можно было бы сказать: «Осип Эмильевич, я восхищена...», но она знала, что фразу нужно начинать с «вы», а не с «я».
Он жил в Диске, и Лиля приходила к нему, сидела в его комнате на большом диване, а он ходил по комнате, курил и читал стихи. Иногда он рассказывал ей о своих увлечениях, она слушала, смеялась, – он был удивительно остроумный, как будто видел не один слой всего – предметов, явлений, а несколько, из этой глубины вытаскивал что-то, и уже получалось смешно. Обращался он с ней как с ребенком, нежно, но непременно хотел звать ее по имени-отчеству, и Лиля сначала вздрагивала, – она и забыла, что она Рахиль Эмильевна, но ему нравилось, что они Осип Эмильевич и Рахиль Эмильевна, будто библейские персонажи.
Совсем по-честному Лиля не могла причислить его к своим поклонникам, скорее, она была его поклонницей или же они оба «поклонялись» друг другу, она – замирая от восторга и чувства причастности, а он – любуясь ее восторгом и красотой. Лиля для себя безошибочно определила, что никакие любовные отношения ему не нужны, а для поэтического вдохновения необходимо кем-то восхищаться, и она просто попалась ему под руку. Но было лестно попасться под руку ТАКОМУ человеку. Он был плохо выбрит и вообще очень пренебрежителен к своей внешности, галстук смотрел набок, костюм был как-то отдельно от него, но у него было лицо гения, и такой в нем горел жар духовной жизни, и такие у него были стихи – гений... Гений, но какой-то неприкаянный. Он был старше прозаиков и «старший по культуре», и повсюду свой, но что-то роднило их, кроме его настоящего и ее фальшивого отчества, – она была всем немного чужая, и он был всем чужой. Это было странно, ведь у него не было поддельной жизни, чужих документов, он был сам себе равен, он-то был СВОЙ... свой, но как будто свой-чужой, как обреченный, выпавший из гнезда птенец. Если бы Лиля дала волю своим чувствам, она сказала бы, что он вызывает в ней восхищение и жалость, но она не осмеливалась жалеть.
Лиля повторяла про себя его строчки: В Петербурге мы сойдемся снова, словно солнце мы похоронили в нем, и блаженное, бессмысленное слово в первый раз произнесем. В черном бархате советской ночи, в бархате всемирной пустоты, все поют блаженных жен родные очи, все цветут бессмертные цветы...[27]
Стихи были прекрасны, и он был прекрасен, и еще более чужой ей, чем все остальные.
В феврале, в годовщину смерти Пушкина, он придумал служить панихиду по Пушкину, и Лиля с Асей вместе с другими студийцами ходили с ним в Исаакиевский собор, – собор был еще открыт как церковь. Он раздал им свечи, Ася с Лилей стояли рядом с ним, держали в руках зажженные свечи, думали о Пушкине, и это было трогательно и величественно, и понятно, что из тех впечатлений, которые останутся на всю жизнь.
– Лучше бы ты пошла с учениками в церковь... Важно, что люди чувствуют, именно это важно, а не заученные стихи... – упрямо сказала Ася.
– Нет, важно, что ученики выучат стихотворение, – возразила Дина. – А ходить с учениками в церковь нельзя.
Вот так они страстно спорили, каждая старалась доказать, что сестра живет неправильно, сражались каждая за свое, а на самом деле за доктора Певцова...
– Я тоже всегда думаю о работе, – примирительно сказал Павел. – Сейчас, когда читали «Графа Монте-Кристо», думал, что у Данглара невротические симптомы... У меня есть пациент, похожий на него. Фамилию его я не могу назвать, он партиец, занимает приличный пост. Невротические симптомы, затем гипертония, вялый обмен веществ... И вы знаете, удивительная картина, сразу у нескольких моих пациентов-партийцев, занимающих значительные посты, налицо совершенно та же картина...
– Павел, а вы напишите статью «Невроз как профессиональное заболевание партактива ВКП(б)», – невинным голосом посоветовал Леничка. – Причины невроза – постоянное нервное возбуждение, нарушение нравственных норм, культурная дикость.
Павел снисходительно улыбнулся – он любил Леничку, считал его большим путаником, бесполезным мудрецом, но при этом восхищался его сложностью как чем-то бесконечно чуждым ему самому. Леничка мечтает изменить лицо мира, это смешное мальчишество, но это и завораживает... Сам он никогда не думал ни о чем, кроме конкретных вещей: получить врачебный диплом, написать статью, жениться, завести детей. У него была одна мечта – когда-нибудь иметь свою клинику, не руководить, а именно ИМЕТЬ СВОЮ... Но даже его единственная мечта была конкретной, у нее были стены, крыша, больничные койки... А Леничка мечтает что-то СОВЕРШИТЬ... Пусть он и не изменит лицо мира, но, во всяком случае, оставит свой след.
– Ты всегда выглядишь как клоун, вот и сейчас – к тебе эта кофта совсем не идет, – немедленно сказала Ася, когда Павел попрощался и они остались одни.
