Пожалуй, достаточно, решил В. Все тягостнее становилось ему тянуть этот разговор, отцеживая по крупицам сведения, которые и без того были очевидны.
– Да нет, – сказал В. – Не буду я никому ничего открывать… может быть, это моя выдумка – про три сосны?
Нитку губ у сизощекого передернуло.
– Не выдумка, – сказал он. – Установлено. – После чего добавил: – Полтора лимона. – Шильчатые его глаза прокалывали В. насквозь. В. так и чувствовал, как кончики шил торчат у него из затылка наружу.
– Нет, – твердо сказал он. – И за два, и за десять.
– Да ведь они же, если ты им не скажешь, – перебил его, ступив к скамейке, младенческолицый, – церемониться с тобой не будут. Для них твоя жизнь полушки не стоит!
Прав, прав он был, В. это чувствовал кожей.
– А вы на что, раз вы меня защищаете? – Как предательски, как подло, как гнусно охрип голос!
– А вот не справимся со своей задачей, – выдал незамедлительно сизощекий.
– Им же известно, где ты, они за тобой проследили, – не задержался со своим комментарием и младенческолицый. – А проехать сюда что, не смогут, думаешь? Вашингтоны любые шлагбаумы открывают.
Даже то, что охранник со стоянки проводил его на своем джипе-волчаре до самых шлагбаумных ворот, знали сизощекий с младенческолицым.
– Вот пусть они сначала приедут, – выдавил из себя В. неворочающимся языком.
Сизощекий поднялся со скамейки.
– Жив останешься – сам не обрадуешься.
– Плачет, плачет по тебе желтый дом, правильно по телевизору вчера говорили, – добавил младенческолицый.
Один за другим они оставили ротонду, весело зашуршал у них под ногами гравий дорожки, а там не стало слышно и шороха гравия.
Но В. чувствовал, что он не один в беседке. Голиаф, во всем своем боевом снаряжении, блестя медью лат, плотно надвинутого на лоб шлема, поигрывая тяжелым, неподъемным мечом, стоял рядом во весь исполинский рост и только ждал звука боевого рога, чтобы ринуться на В.
Что это было, интуиция? Или что-то иное? Но вдруг, совершенно неожиданно – уже совсем было заставил себя отправиться в ресторан обедать, снова явиться под обстрел любопытствующих взглядов, даже переоделся для этого – его словно пронзило: срочно нужно убираться отсюда. Немедля, сейчас же, сию минуту. И было это так повелевающе, так непререкаемо, что он тут же бросился к чемодану, распахнул, покидал в него все, что было извлечено утром, сгромыхал по лестнице вниз и, чтобы не встретиться с кем-нибудь в холле, вывалился на улицу через веранду.
Одной встречи, впрочем, избежать не удалось. Кудлатая в своем зеленом костюме, сверкающем шелком лацканов, вышагивала, широко разметывая в стороны ноги, будто утверждая каждым шагом счастливое право топтать эту землю избранных, В. хотел пропорхнуть мимо нее незаметным воробушком, – но мало ли что он хотел.
– Вы что, уезжаете? – вся вспыхнувшее подобострастие, остановила его кудлатая. – Вам здесь не нравится? Вы скажите! Мы исправим!
– Нет, не уезжаю, – ответил В., и в противоречие с его ответом рука поспешно сунулась в карман, извлекла верандные ключи. – Вот зайдите ко мне, повесьте, а то чуть не увез.
– Так пожалуйста, так ладно, – принимая ключи, тупо отозвалась кудлатая. – А говорите, что не уезжаете.
– Не уезжаю, – подтвердил В. – Тут мной, возможно, будут интересоваться, отвечайте: отправился на тот берег. На лодке ли, на катере, один ли, с кем-то – не имеете понятия. Знаете только: отправился.
– Откуда я знаю? – еще тупее спросила кудлатая.
– От меня. Я сказал. Вы меня видели – и я сказал.
– Ну да, – раболепно согласилась кудлатая.
– Только про чемодан не говорите. Чемодана вы у меня не видели. Понятно?
– Понятно, понятно, – усердно закивала кудлатая. – Так и отвечу. Видела – пошли на озеро, еще мне сказали, на ту сторону собрались.
– Спасибо, – поблагодарил ее В. и с прежней стремительностью ударил к автомобильной стоянке.
Он был уверен в кудлатой, что она, если придется, скажет все так, как он попросил. Именно в ней можно было быть уверенным на все сто.
Машина “скорой помощи” вкатила на территорию базы, как раз когда он собирался выезжать со стоянки. И была это не обычная “скорая” – легковой фургон с носилками посередине салона, а фургон-грузовичок, написано же на боках фургона было “Специальная медицинская помощь”. Что, без сомнения, расшифровывалось как “психиатрическая”.
С ногами на педалях сцепления и газа, с рукой на рычаге переключения скоростей, В. стоял в ряду других неподвижных машин, смотрел, как фургон медленно, словно ощупываясь, катит по дороге в глубь базы, и ясно, отчетливо осознавал, от чего сбегал: от этого фургона. Без сомнения, это приехали за ним. Дюжие ребята-санитары, каждый из которых по крепости мышц не уступает библейскому Голиафу.
Приближаясь к шлагбаумным воротам, В. нащупал лежавшую под сиденьем монтировку, и подтянул ее поближе, чтобы в случае необходимости она тут же могла оказаться в руке. Что это за необходимость, он представлял себе весьма смутно, как и то, что будет делать с монтировкой, но близость монтировки придавала уверенности перед встречей с охранниками на воротах. Охранникам мог быть отдан приказ не пропускать его машину, а может быть, и задержать его, – паранойя, стараясь насмешливо, твердил себе В., все ближе и ближе подкатывая к красно-белым косым полосам, и однако же не оставляла его эта паранойя.
Ворота распахнулись перед ним с легкостью, которой не ожидал. И охранники еще что-то сказали ему – позубоскалили, – но что сказали, он не понял и вместо ответа потряс головой, как бы выражая некое согласие. Нет, никаких указаний задержать его им не поступало.
Им не поступало, но те, в фургоне, имели такое указание и, нигде не обнаружив В., не полагаясь на ложные сведения кудлатой, естественным образом должны были проверить наличие его машины на стоянке. А обнаружив ее исчезновение, так же естественно пуститься за ним в погоню, – едва ли в фургоне сидели одни санитары. И, миновав лесной пост, всю дорогу В. гнал, нещадно нарушая скоростной режим, будто уходил не от возможной, а от совершенно реальной погони.
Он сбросил скорость, лишь въехав в город, когда река шоссе разделилась на множество улиц, текущих каждая по своему руслу, и определи тут, по какому из них он направился. Но еще и по другой причине он сбросил скорость, а там, покрутив по улицам, и остановился. У него было чувство, он должен исполнить здесь, в этом оглушенном зноем обезлюдевшем субботнем городе, некую миссию. Да, вот именно так в нем прозвучало: миссию. Не только же ради спасения от страшного фургона бежал он с этой ВИП-базы. Что-то он должен был сделать, раз удалось благополучно и так ловко оставить ее. Но что? В. не мог выскрести из себя ответа. Казалось, нужно предпринять еще одно усилие, самое ничтожное – и все получится, но нет, ничего не получалось.
В. выключил двигатель и вышел из машины. И лишь вышел, тут же увидел, что остановился точно напротив того дома, в подвале которого – уфологический офис коллеги. Случайность? Но В. сейчас не верил в случайность происходящего с ним.
Он заблокировал машину и направился к офису коллеги. Он не знал, зачем это делает. Но раз оказался здесь, он должен был попасть и вовнутрь. Он даже был уверен, что коллега, несмотря на то что весь город эмигрировал на природу, там, у себя в подвале.
Еще он был уверен в том, что кодовый замок на двери или открыт, или не работает, и он беспрепятственно попадет в офис.
Замок был сломан, и у В. не возникло никаких сложностей с проникновением вовнутрь. Он лишь постарался не греметь, чтобы не вызвать переполоха раньше времени. Что конкретно означало это “раньше времени”, он не отдавал себе отчета. Но знал: застать врасплох.
Что ему и удалось. А не подкрадись тихой сапой, мягким кошачьим шагом – и не удалось бы услышать того, что услышал. Интервью, опять интервью телевидению давал коллега, сидя за своим столом в позе усталого оракула со сложенными перед собой руками. Свет тысячеваттных телевизионных ламп шпарил ему в лицо, ослепляя коллегу, и, не услышав, как В. вошел, он еще и не увидел его. Оставьте, оставьте, оставьте, словно уже в тысячный раз повторяя это, говорил коллега интервьюеру поодаль. Если даже будет и с перехлестом, что из того? Не в пустое же назиданье дана нам вековечная мудрость: лес рубят – щепки летят. Когда речь идет о спасении, пусть и полетят. А речь идет о спасении. О выживании. Да-да, о выживании человечества как вида! Отличать чуждых нам существ труда не составляет. Никакого труда! Подлинная человеческая особь – это человек, который у мира не просит, а берет. Он хозяин жизни, а не ходатай перед ней. Он ею распоряжается, а не она им. Берет у мира что ему требуется, не полагаясь на чью-то доброту и помощь. Жалость, сострадание – это все слова не из его лексикона. Это лексикон тех, других, которые разлагают человечество, через которых оно загнивает, обращается в труху. Таких нужно отделять без всякой рефлексии – и в резервации, и чтобы не смели оттуда… пусть там пулеметные вышки, ток по проволоке… Ну, а кто без вины попадет в те самые щепки – ничего не поделаешь: пострадал во имя высшего блага! И как, вы говорите, будет называться партия, которую вы организуете, почтительно вставился в предложенную ему паузу интервьюер. Партия, которую мы организуем, с веской значительностью отозвался коллега, будет называться “Партия людей”. Вот именно так, без экивоков. Отраден факт, что ее уже готовы финансировать несколько весьма состоятельных бизнесменов, все настоящие, достойнейшие люди…
