Спустя годы семейные продуктовые магазины стали повсюду заменять супермаркеты с более низкими ценами, лучше оборудованные, но — увы! — лишенные человеческой индивидуальности. Живя в Монтане, я видел, как исчезают они один за другим. Но в прошлое уходили не только эти милые и провинциальные магазины. Навсегда уходила многолетняя американская традиция, и я пытался вспомнить, есть ли где-нибудь в сегодняшней Америке семейные магазины или их давно уже нигде нет.
В Деарборне они были.
Длинные прилавки с многообразием колоритной ливанской еды — несколько сортов оливок, салаты, вяленое и свежее мясо, рыба, птица, сыры… Полдюжины человек работали за прилавками: готовили блюда, выполняя заказы. Судя по одежде, менеджеры и лица свободных профессий составляли клиентуру магазина. Они целеустремленно двигались по проходам, аккуратно выбирали фрукты, овощи, сыры и помещали в свои тележки. У мясного прилавка и сладостей шла неторопливая беседа. Люди смеялись, дружески подшучивали друг над другом. Ловко упакованные продукты переходили из рук продавца в руки покупателя. Я ходил по проходам, оценивая аккуратные магазинные полки, на которых, судя по этикеткам, располагались продукты высокого качества. Хорошо было хоть ненадолго вернуться в прошлое, в давно уже исчезнувшую часть моей жизни, культуры моей страны.
Владимир и я поговорили с хозяином и его сыном. Оба — классические продавцы, сочетающие в себе деловую хватку с сердечным отношением к покупателям. Им нравился их бизнес. Они не сомневались, что Америка — это страна, которая дала им возможность преуспевать в делах. Что касается клиентов магазина, которых я позже интервьюировал на парковке, то все они выразили свое крайне болезненное отношение к войне в Ливане. Они не согласны с тем, что американское правительство одобряет агрессию. Им больно и страшно от того, что по американскому телевидению они каждый день видят, как бомбы и ракеты уничтожают их родную землю.
— Ливан — это демократия, тесно связанная с Америкой! — один мужчина сказал мне. — Как Америка позволила этому случиться?
Некоторые из тех, с кем мы говорили, оказались потомками иммигрантов первой волны. Из тех, чьи бабушки и дедушки приехали еще в 1930-м работать на «Ford Motor Company». Вот эти бабушки и дедушки и были теми, кто основал арабскую общину в Деарборне. Другие — нынешние иммигранты — родились в Ливане. Почти у каждого там остались родственники, часто в тех городах, которые подвергались бомбардировкам. Они находились в замешательстве из-за того, что, прожив длительное время в Америке, видят теперь недоверие в глазах американцев. Они чувствовали боль за свою родину, которую бомбят при американской поддержке. И еще страх. Сын владельца магазина поведал, что после 11 сентября он перестал отправлять своих детей в лагерь. «Я не чувствую себя спокойно и не хочу подвергать моих детей опасности. Люди смотрят на нас по-другому. Не стоит рисковать».
* * *
В середине дня мы посетили дом ливанских иммигрантов новой волны — супружескую пару с тремя детьми. Скромный домик с газончиками и заботливо высаженными цветами. Дом был маловат по американским стандартам, но аккуратный и чистый. Жена и муж тепло приняли нас. Она работает в фирме по ремонту домов, он — на парковке аэропорта Детройт. Они живут в США двадцать лет, их первый ребенок появился на свет здесь. Это — классические иммигранты по американским понятиям. Точно такие же, как и мои предки когда-то. Эти ливанцы тоже приехали в страну, не имея ничего. Но они много работают, чтобы создать лучшую жизнь своим детям и внукам. Они страдают от взлетов и падений экономики. Он работал за $15 в час как супервайзер. Новая корпорация перекупила этот бизнес, и его зарплата упала до $7 в час, потом медленно поднялась до $9,5. Он тихо сказал: «Для нас это было очень трудное время».
Потом они принесли легкие напитки и закуски на задний дворик. Вскоре их дети вернулись домой из учебных заведений и присоединились к нам.
Я поинтересовался у них, заметна ли национальная напряженность здесь, в Деарборне. Отвечал старший:
— Я хожу в школу с черными, христианами, даже с евреями. Мы все неплохо ладим, эти вопросы не разделяют нас.
Имел ли он в виду, говоря «даже с евреями», некое расистское настроение, вроде того, которое выражали мы, когда я был ребенком? Мы ведь тоже говорили «даже негры ходят в нашу школу». Или «даже с евреями» относится только к тем, которые создают напряженную ситуацию на Ближнем Востоке, — а здесь, в американской школе, с ними проблем нет? Я не могу сказать точно.
* * *
День финишировал в другой мечети — для недавних иммигрантов из Ирака. Почти беженцев.
Магазинчик в многолюдной торговой части города переделали под церковь. Люди входили в здание — женщины и мужчины двадцати, тридцати, сорока лет, одетые в изношенную, дешевую одежду. Следуя их примеру, мы сняли обувь и поставили ее на деревянную подставку в фойе. Прихожане уходили в комнату для молитвы, я, по любопытству, зашел в другую, приготовленную для вечернего празднования дня рождения легендарного шиитского церковника.
Большие портреты имама развешены по стенам, глаза излучают сочувствие и доброту. Маленькие круглые металлические столики покрыты бумажными скатертями. Тарелки с закусками в центре каждого столика — скромные закуски, не такие изысканные по сравнению с блюдами в ливанской мечети этим утром. Цветные шарики свисают с потолка. У меня было чувство, что комната выглядит как танцевальный зал в дешевом санатории перед вечеринкой.
Насыщенный, долгий день подходил к концу. Мы не стали ждать начала праздника. Уходя, я взглянул на обувь на подставке. Она была дешевой и изношенной.
Покинув Детройт, мы двинулись на запад по Мичиган-авеню. Ничем не отличалась эта дорога от других, и я с удивлением прочел на билборде на обочине, что ее построили в начале XIX века и поначалу она была грунтовой. Дорогу использовали первые поселенцы, следовавшие на запад. Конечно, я знал, что поселенцы заселяли Америку с востока на запад. Но мысль, что Детройт был когда-то границей, за которой начиналась дикая земля, и люди, чтобы двигаться дальше, должны были строить дороги из бревен, напомнила о моих ограниченных знаниях истории моей страны. Трудно понять, где ты и куда направляешься, если не знаешь, где находишься.
Мы ехали караваном из трех машин — два «Форда-Эксплорера» и «Форд» мини-вэн. Артем, Валерий Спирин, директор и выпускающий продюсер Алена Сопина, обычно управляли «Фордом», используя GPS. Владимир, Иван и я следовали за ними на мини-вэне. С ними были два водителя, Саша и Зоряна, недавние иммигранты в Соединенные Штаты. Перед путешествием мы планировали, что кто-то из них будет вести нашу машину, но оказалось, что и Владимир, и Иван, и я хотели вести ее сами, и почти все 12 000 километров нашего турне кто-то из нас сидел за рулем.
Мичиган-авеню вела нас через лесные холмы и маленькие городишки, появлявшиеся словно из другой эпохи. Отлично построенные деревянные дома тянулись вдоль дорог, американские флаги, свисающие с веранд, скромные придорожные кладбища… Мы проезжали тихие фермы, поля с плотно стоявшими зерновыми, окруженные густым дубовым лесом в летней листве. Слышались какие-то далекие выкрики. Казалось, что идет огромная коллективная работа на семейных фермах по всей стране. Люди этой деревенской Америки привлекали меня, мне хотелось поговорить с ними, услышать, что они думают о мире вообще. Но в большинстве случаев на это не было времени. У нас были серьезные планы впереди. Мы должны были преодолеть страну.
Мы покинули Детройт позже, чем собирались, в полдень. На другой день, утром, приехали в Чикаго. Когда наш мини-вэн остановился у обочины, съемочная команда уже ждала нас. Они снимали нас, смертельно усталых, выгружающих багаж и регистрирующихся в отеле. Я знал, что они, должно быть, такие же усталые, как и мы, но никто не роптал, все просто сфокусировались на работе. И в течение всего нашего путешествия мы рано утром работу начинали и поздно вечером заканчивали.
Высокое качество работы было характерно для нашей команды все это время. Документальные съемки очень сложны. Что-то могло измениться, часто приходилось прикладывать большие усилия, чтобы сделать то, что намечали. Дома, в Монтане я просыпался в шесть утра и лежал в постели до десяти. Но сейчас все было иначе: вставали между восьмью и девятью, снимали и ездили весь день и возвращались к двенадцати, а то и к двум ночи. День за днем. Команда начала съемки фильма 1 августа, и должна была закончить 19 сентября. И за все эти пятьдесят дней работы у ребят был один выходной. Только высокопрофессиональная группа людей могла выдержать такое напряжение.
Группой управляли директора, Валерий был одним из них. Это внушительного вида мужчина, ростом около 190 сантиметров и весом, наверное, не меньше 100 килограммов. Его светлые волосы были модно острижены, голубые глаза, казавшиеся маленькими на большой голове, сужались, оценивая собеседника, когда он с ним говорил. Голос у него был тихий, если он не был раздражен. В общем, он производил такое же впечатление, как полярный медведь, который набирает вес, готовясь к зиме. Каждый знает, что лучше не трогать полярного медведя.
