А сам Ру…
Охватив взглядом все это сразу — незнакомого мужчину, незнакомую маленькую девочку, испуганное лицо Вианн, кольцо у нее на пальце, — он как бы сник, и я увидела, что цвета его ауры опять побледнели и опали, став похожими на пламя газовой горелки, включенной на самую малую мощность.
— Извините, — сказал он. — Я тут проездом. Ты же знаешь. Мое судно…
А он не привык лгать, подумала я. Его притворно легкий тон казался каким-то вымученным, руки в карманах сами собой сжались в кулаки.
Янна все смотрела на него, и лицо ее не выражало ровным счетом ничего. Ни одного движения, ни одной улыбки — просто безжизненная маска, но я-то видела, какими бурными сполохами сияет ее аура!
Положение спасла Анук.
— Ру! — завопила она.
Ее вопль нарушил затянувшееся напряженное молчание. Янна сделала шаг вперед, и на лице ее появилась улыбка, слегка фальшивая, слегка испуганная, и было в этой улыбке что-то еще, чего я так и не сумела понять.
— Тьерри, это наш старый друг… — Она вспыхнула и сразу очень похорошела, и голос ее зазвенел от радостного возбуждения, вызванного, возможно, встречей со старым знакомым (хотя, судя по цветам ее ауры, дело было совсем не в этом), а глаза засветились ярко и тревожно. — Из Марселя. Его зовут Ру. А это Тьерри, мой…
Непроизнесенное слово повисло меж ними, словно неразорвавшийся снаряд.
— Рад с вами познакомиться… Ру.
Еще один лжец. Инстинктивная неприязнь Тьерри к этому типу — к этому непрошеному гостю — возникла мгновенно и была совершенно иррациональной. Пытаясь ее скрыть, он заговорил с ним с такой чудовищной сердечностью, с какой разговаривает порой с Лораном Пансоном. Его голос был преувеличенно громким и радушным, как у Сайта-Клауса, а чересчур крепкое рукопожатие способно было, по-моему, раздробить кости; уже через несколько секунд он обращался к новому знакомому не иначе как mon pote.
— Значит, вы старый приятель Янны? Но вы, похоже, не имеете отношения к шоколаду?
Ру молча качает головой.
— Да нет, конечно же нет.
Тьерри улыбается, про себя прикидывая: «Если учесть, что этот тип достаточно молод, то не перевесит ли это его качество все то, что могу предложить я сам?» Мгновенная вспышка ревности, однако она постепенно угасает, это можно прочесть по цветам его ауры: серо-голубая нить ревности явственно виднеется на ярком медном фоне самодовольства.
— Выпьете со мной, mon pote?
Ну вот. Я же вам говорила!
— Как насчет пары кружек пивка? Там, чуть дальше, есть одно кафе.
Ру качает головой.
— Спасибо. Мне вполне достаточно шоколада.
Тьерри пожимает плечами, пытаясь скрыть свое веселое презрение. Наливает шоколад — точно любезный хозяин! — но глаз с непрошеного гостя не сводит.
— Итак, чем же вы занимаетесь?
— Ничем, — отвечает Ру.
— Но ведь вы же где-то работаете, верно?
— Работаю, — подтверждает Ру.
— Где? — не унимается Тьерри, слегка улыбаясь.
Ру пожимает плечами.
— Просто работаю.
Удивление Тьерри беспредельно.
— И живете на судне, вы ведь так сказали?
На самом-то деле это сказала Анук, но Ру молча кивает. И улыбается Анук — похоже, она здесь единственная искренне радуется его появлению, но и Розетт продолжает наблюдать за ним с нескрываемым восторгом.
И теперь я уже отчетливо вижу то, чего не заметила прежде. Черты крошечного личика Розетт еще неопределенны, но у нее рыжие волосы отца, его серо-зеленые глаза, его темперамент и его беспокойный характер.
Больше никто, разумеется, этого пока не замечает. И прежде всего сам Ру. Видимо, то, что Розетт несколько отстает в своем физическом и умственном развитии, заставляет его считать, что ей меньше лет, чем на самом деле.
— И давно вы в Париже? — спрашивает Тьерри. — У нас тут и так, по-моему, порядком развелось любителей жить в плавучих домах.
Он снова смеется, пожалуй, чересчур громко.
Ру не отвечает, просто смотрит на него отсутствующим взглядом.
— И все же, если вы ищете где-нибудь здесь работу, я, пожалуй, мог бы вам помочь — мне нужно привести в порядок квартиру, тут недалеко, на улице Святого Креста… — Он кивком показывает, где примерно это находится. — Квартира хорошая, просторная, но ей нужен небольшой ремонт — стены оштукатурить, полы поменять, немного изменить интерьер; и хотелось бы все это закончить в течение ближайших трех недель, чтобы Янне с ребятишками не нужно было и еще одно Рождество здесь встречать…
Он покровительственным жестом обнимает Янну за плечи, но она нетерпеливо, даже с каким-то испугом стряхивает его руку.
— Вы, наверное, уже догадались: мы с ней собираемся пожениться.
— Поздравляю, — говорит Ру.
— А вы женаты?
Ру качает головой. Лицо его по-прежнему кажется абсолютно бесстрастным. Лишь блеснувший в глазах огонь, пожалуй, чуточку выдает его истинные чувства; зато цвета его ауры так и пылают необузданной яростью.
— В общем, если решитесь на брак, обращайтесь ко мне, — предлагает Тьерри. — И я подыщу вам подходящий дом. За какие-то полмиллиона вы получите нечто на удивление…
— Послушайте, — говорит Ру, — мне надо идти.
Анук протестует.
— Но ты же только что пришел!
Она бросает на Тьерри гневные взгляды, но тот ее негодования совершенно не замечает. Его неприязнь к Ру носит физиологический, «нутряной» характер, с разумом совершенно не связанный. Ему и в голову не пришло, в чем, собственно, истинная причина этого визита, но в чем-то он все же Ру подозревает — нет, не из-за каких-то его слов или поступков, а просто потому, что сам вид Ру ему не нравится.
А какой такой у него вид? Впрочем, вы и сами знаете, что речь не о дешевой одежде, или чересчур длинных волосах, или недостаточной светскости. Просто есть в нем нечто… сомнительное, неискреннее, как у человека, ступившего на скользкую дорожку, способного совершить любой поступок: например, подделать кредитную карточку, или открыть банковский счет, имея при себе лишь украденное водительское удостоверение, или потребовать выдать ему — взамен «утерянного» — новое свидетельство о рождении (а может, даже и паспорт), назвавшись именем человека, давным-давно покойного, или выкрасть у женщины ребенка и бесследно исчезнуть с ним, как знаменитый дудочник-крысолов из Гаммельна, оставив после себя лишь бесконечные вопросы.
В общем, как я и говорила, не миновать мне беды.
1 декабря, суббота
Вот это да! Ну что же, привет, путешественник! Входим — а он стоит себе посреди магазина, словно только сегодня с утра куда-то уходил ненадолго, а не целых четыре года отсутствовал. Четыре года — и в лучшем случае коротенькие поздравления на день рождения или на Рождество, и ни одной встречи, и вдруг…
— Ру!
Я и хотела бы на него рассердиться, нет, действительно хотела, но не вышло: голос мой меня предал.
Я выкрикнула его имя куда более громко и радостно, чем собиралась.
— Нану, — сказал он, — да ты же совсем взрослая стала!
И так печально он это сказал, словно ему было жаль, что за эти годы я так изменилась. А он остался прежним Ру — только волосы стали длиннее, а ботинки несколько чище, да и одет немного по-другому, но он все так же сутулился, сунув руки в карманы, как делал всегда, если ему было неприятно где-то находиться, и улыбался мне знакомой улыбкой, словно желая сказать, что это не моя вина и что, если б там не было Тьерри, он подхватил бы меня на руки и покружил, как когда-то в Ланскне.
— Еще не совсем, — сказала я. — Мне только одиннадцать с половиной.
— Одиннадцать с половиной — это, по-моему, уже достаточно много. А кто эта маленькая незнакомка?
— Это Розетт.
— Розетт, — сказал Ру и приветственно помахал ей рукой.
Но она в ответ махать не стала и вообще даже не пошевелилась. Она часто так ведет себя в присутствии незнакомых людей; и теперь она просто уставилась на Ру своими большими зелеными, как у кошки, глазищами и ни разу даже не моргнула, и в итоге он первым отвел глаза.
Тьерри угостил его шоколадом. Шоколад Ру всегда любил — во всяком случае, там, в Ланскне. И всегда пил его без молока или сливок, добавляя немного сахара и рома. Он пил шоколад, а Тьерри вел с ним разговор о делах — о своих поездках в Лондон, о нашей chocolaterie, о ремонте квартиры…
Кстати, об этой квартире. Он, оказывается, решил ее отремонтировать и привести в порядок к моменту нашего туда переезда. Мы и сами-то об этом узнали только благодаря присутствию Ру, а Тьерри все говорил и говорил — о том, какая у нас с Розетт будет новая спальня, как он украсит весь дом, как ему хочется успеть все закончить к Рождеству, чтобы «его девочки» чувствовали себя там удобно…
И все равно, по-моему, тон у него был какой-то противный. Понимаете, у него улыбались только губы, а глаза оставались холодными; примерно так улыбается Шанталь, рассказывая подружкам о своем новом навороченном компьютере, или о новых шмотках, или о новых туфлях, или о браслете, купленном у «Тиффани», когда я стою рядом и все это слышу…
