На Линевом и карась, и гальян встречаются, но все больше — речная рыба. Оно и понятно — старица. Ее всякий раз по весне заливают ишимские воды. Плотва, чебак, щука, ерш, окунь. Но ишимского окуня от озерного сразу отличишь. Линевый, он жирнее, темнее, или, чтобы понятнее, ядренее.
Озеро в последние годы сильно заросло. С берега ловить невозможно: во-первых, кусты — не прорубишься, а во-вторых, камыш, кувшинки, ряска. Зато с лодки — милое дело. Найдешь в траве оконце, за камыш привяжешься и тихо-тихо, чтобы поплавок не булькнул, опустишь насадку на дно. И такая благодать, как в раю. Словно душа в природе растворяется. Даже комары роднее становятся: родная кровь! Сидит Иван на мешке, набитом травой, блаженствует. Воздух озерный, запашистый вздыхает. Свет такой ровный, мягкий, а из всплесков, гулов, шорохов музыка слагается. На целом свете никого, кроме Ивана да озера, спрятанного в высоких лесистых берегах. Хорошо! Будто еще и не родился, будто жизнь его ни разу мордой об колено не била. Будто он и не Иван, а леший, хозяин здешних мест.
А клева нет.
Ну и ладно.
Только чувствует какое-то неудобство в боку, какую-то, как говорят в деревне, дисгармонию. Отстранился от теплого бока резиновой лодки, похлопал по карману — жук из сорочьего гнезда. Вытащил его и на дно лодки положил.
Поплавок мелко задрожал, вспугнув севшую отдохнуть на него голубую стрекозу, и медленно поплыл к камышам. Подсек Иван. Окунишко с мизинец, чуть больше червя, сорвался и упал в лодку. Хотел его Иван в воду выбросить, чтобы малость подрос, нагнулся да не достал. Насадил нового червя, ждет поклевки. И видит боковым зрением: жук к окунишке ползет. Без глаз, без ног — мурашки по коже. Жутко так ползет и, главное, жужжать перестал. Хищный, однако, жук. Подкрался к мальку — чпок! — не поймешь как, рта-то вроде нет, одна гладкость, всосал в себя рыбешку. И зажужжал довольный. Всеми цветами переливается, как милицейская машина, да слегка подрагивает. С минуту погудел — и выплюнул малька. Тот ничего — живой, непожеванный, прыгает себе с боку на бок. Не понравился, стало быть, колючий окунишка жуку.
Чудеса чудесами, а на поплавок поглядывать надо. Но только отвернулся Иван — затрещало. Сухо так, вроде электрического разряда. Ничего страшного, а совсем напротив — рядом с мальком окунь килограмма на полтора ворохается. Откуда бы? Не слышал Иван, чтобы горбачи сами в лодку запрыгивали. Пригляделся. Снова затрещало — и малек раздвоился. И та половинка, что от него отпочковалась, прямо на глазах выросла. И пошло-поехало с интервалом в десять секунд. К тому времени, когда Иван закрыл рот, на дне лодки с полсотни окуней радугу хвостами расплескивали. Один к одному. Однако так и утонуть от перегруза недолго. Изловил Иван размножающегося делением окунишку и вышвырнул за борт. Трещать перестало. Хотя что там в темных озерных водах делается — не разглядишь.
«Так вот ты какой жук! — подумал весьма ошарашенный Иван. — С таким жуком кто бы работал. Тем более когда за работу не платят».
Был Иван заядлым рыбаком. Но в отличие от других никогда не хвастался уловом.
— Как съездил, Иван? — спросят его.
— Да так, — ответит, — помаленьку.
— А как клевало?
— Да так, потихоньку.
— Много ли наловил?
— А загляни в бардачок — кошке на жареху хватит.
Когда же, случалось, улов не скрыть, на вопрос, куда ездил, Иван непременно отвечал:
— На кудыкину гору.
— Вот из таких, как ты, самые шпионы и получаются, — обижались земляки.
Еле-еле довез Иван окуней. У рюкзака едва лямки не оторвались. А от места, на котором сидят, мало чего осталось: все как есть о седушку стер. В заднем колесе, естественно, «восьмерка», две спицы лопнули на кочках.
Жена у Ивана, женщина тихая и степенная, улову обрадовалась. Прошли времена, когда считала она рыбалку баловством. Сейчас, когда оба остались без работы, рыбалкой только и жили.
— Плохо у нас фотоаппарата нет, — сказала она, вываливая улов в корыто, — приедет Антон — без фотографии не поверит.
— А мы их завялим, — отвечал Иван, разминая затекшее седалище, — это получше фотографии будет.
— И где ж ты их наловил?
— На кудыкиной горе, — естественно, ответил Иван.
Есть вещи, которые даже родной жене знать не полагается.
— На удочку? — спросила жена, заранее не веря ответу.
— Расскажу — не поверишь.
— Тогда не рассказывай.
Чем крупнее рыба, тем приятнее ее чистить да потрошить.
Полюбовался Иван, как чешуя золотом рассыпается, и пошел в гараж. Он его предусмотрительно наперед машины строил. Хороший гараж получился — просторный, теплый, с полками для запчастей и ямой. Но только накопил денег на «Жигули», подоспела перестройка. Пока разбирался что к чему и съезды по телевизору смотрел, — инфляция. Денег едва Антону на кроссовки хватило. Вот почему всякий раз, отпирая двери гаража, Иван хмурился и тихо матерился.
Выпустил он жука на бетонный пол и задумался: что бы это значило? Достал крючок «восьмерку», самый дефицит, и подложил жуку. Тот покружился, покружился — заглотил. Пожужжал с минуту и выплюнул. Затрещал крючок. Каждые десять секунд подпрыгивает, и от него новый отщелкивается. Только уж больно большие крючки получаются. На такие не рыбу ловить, а бычьи туши за ребра подвешивать.
Главное: как остановить этот процесс — неизвестно.
Заволновался Иван. Схватил сгоряча живородящий крючок, на наковальню положил и молотом по нему со всего размаха.
Жалко крючок. Последний был. Но треск, однако, прекратился.
Пошарил в кармане — нащупал монету. Советскую еще. Достоинством в десять копеек.
Но и тут разочаровал его жук. Кому нужны монеты с таз? Однако чарующее это зрелище — размножение денег. И пока глазел, придумал Иван покрыть монетами крышу. Вроде как бы чешуей. Натрудился, складывая в стопки. А когда посчитал — достаточно, расплющил молотом двадцатчик, память о прошлом, и достал пачку «Примы». Щелкнул по дну — единственная сигарета вылетела вон и шлепнулась перед жуком. В задумчивости смотрел Иван на размножающуюся сигарету. И хотя каждая новая была размером со скалку, процесс прерывать не спешил. Заполнил ими яму и вдоль стены поленницу из сигарет сложил. До конца жизни дым глотать хватит.
— Иван! Ужинать! — из другого измерения долетел до него голос жены.
Растоптал он сигарету и, убедившись, что производство табака прекратилось, спрятал жука в самолично сплетенную корзину и подвесил ее к потолку.
— На Линевое ездил? — спросила жена, ставя на стол сочно скворчащую сковороду.
— Как узнала? — удивился Иван.
— У линевского окуня вкус особый.
Действительно жареха была — с косточками проглотишь.
— Стучит кто-то? — насторожилась жена.
Иван прислушался:
— Да это, поди, сосед дрова колет.
— Да нет, у нас, во дворе кто-то стучит.
Стучало в гараже.
Открыл Иван дверь — на него и посыпалось не поймешь что. Едва не раздавило. Видит — из корзины с промежутком в десять секунд вылетает по семечку. Размером с батон. Таким семечком деревенскую семью накормить можно. Гараж почти под потолок заполнен. Кое-как до корзины добрался. Так и есть — недосмотрел, между прутьев застряло маленькое подсолнечное семечко. В глубокой задумчивости расщелкал его Иван. Откуда этот жук взялся на Линевом? Один ли он такой? Кто знает. Ясно одно: с таким жуком все проблемы кончились.
— Что там такое? — спросила жена.
— Да это я в корзине семечко не заметил, — повинился в рассеянности Иван, присаживаясь к столу.
— Семечко? Какое семечко?
— Подсолнечное.
— Подсолнечное? А это что у тебя?
— Кокос, — соврал Иван, досадуя на докучливую бабу, перебивающую ход мыслей.
— Ты смотри, — удивилась жена, — как на семечко похож. Где взял?
— Где взял — там нет, — буркнул Иван.
И тут-то вечерний луч зажег обручальное кольцо жены. Ивана так и бросило в жар.
— Дай-ка, — сказал он в волнении, — дай-ка на минутку твое колечко.
— Зачем это?
— Золотой запас страны пополнить.
— Обойдется твоя страна без моего колечка, — ответила жена, однако колечко сняла.
По пути в гараж засмотрелся Иван на закат. Полнеба расплавленного золота клубится высокими кучевыми облаками. Сел на чурбан и размечтался. Завтра же поедет в райцентр и отобьет телеграмму президенту: так, мол, и так, золота немереяно, приезжайте с охраной. Вот будет веселье золотые обруча по настилам в кузова катать. Звона-то будет, звона! Церкви золотой колокол надо бы подарить. С золотом оно как-то понадежнее будет. Может быть, и выкарабкаемся из кризиса. Президент, поди, в правительство будет звать. Только зачем ему в правительство. Одна морока. Награду ладно, пусть вручают, бюст на родине героя — еще туда-сюда. Только из родной деревни никуда он не уедет. Хотите, чтобы я в правительстве был? Переносите столицу в мою деревню. Так и скажет. Делов-то! Не хотите — не надо. Меньше народа — больше рыбы в Линевом. И вообще лично мне от вас ничего не надо, кроме покоя. Забирайте золотой запас и вытаскивайте страну из дыры, в которую ее сами же и загнали, козлы. Так и скажет — «козлы». И еще добавит: только помните — это золото не ваше, народное золото.
