– Что-то рановато сегодня… – бормочет кошка.
– Зачем разбудил? Я сегодня в три часа ночи уснула! – возмущается собака.
– Я разбудил?
– Конечно, ты. Грохотал, как бульдозер.
– Я был тих, как мышь под веником! – шепотом стал оправдываться я. – Сами припёрлись, утилизаторы ходячие!
– Мы рабы инстинктов. Доказано академиком Павловым. И шептать необязательно – нас разбудил уже, а Марина, как убитая спит.
– Вы – рабы желудков.
– Жрать давай!
– Проявляйте хоть каплю уважения к тому, кто вас приручил. Я несу большую ответственность…
– Перед кем и куда?
– Перед совестью и по жизни.
– У тебя вместо совести – эгоизм.
– А у вас желудочный сок.
– А нас больше!
Я аж дар речи потерял от таких заявлений. Совсем обнаглели! Может, их в профилактических целях подержать на строгой диете недельку? Пока я собирался с мыслями, чтобы достойно ответить, собака нанесла превентивный удар:
– Ну, хватит уже фальшивого драматизма. Раз спать не даёшь, хоть кормить не забывай.
– А тебе кто мешал, как все люди, вовремя спать ложиться?
– Мне? – переспрашивает собака, чтобы выиграть время.
– Тебе-тебе.
– В отличие от некоторых, – продолжает она тут же, многозначительно ухмыляясь, – я максимально использую свободное время для самообразования.
– Я в курсе.
– А вот о чём ты, видимо, «не в курсе», так это о том, что у меня через две недели экзамены, и так как я – лучшая студентка на потоке, то ниже задранной планки опуститься не имею права. Отсюда и недосып.
– Так что давай, – вставила свои «пять копеек» кошка, – накрывай поляну, и не стой на пути у науки. Прогресс не остановить.
– Словесный понос тоже. – нашёлся я, и тут же спохватился. – Позвольте, по официальным документам – на потоке лучший студент, а не студентка. И этот человек, заметьте – человек, я!
– Человек, значит… – задумалась собака. – Ну, что ж, это звучит гордо, но тогда учти, человек! То, что в бумагах стоит твоя фамилия, не больше, чем досадная формальность для обхода понятно каких трудностей, и на твоём месте я бы не права качала, а испытывала чувства глубокой благодарности и даже уважения.
– Слушайте, вы уже совсем оторвались от реальности в своих диалогах, платоны хуевы! – взорвалась кошка и, недовольно размахивая хвостом, запрыгнула на стул. Деловито распотрошила завёрнутую в бумагу колбасу и скептически принюхалась.
– Ближе к насущному моменту нужно быть, – скуксила она недовольную морду. – Не, колбасу не буду – ветчину давай, она посвежее.
Пришлось положить перед ней ещё один бумажный свёрток.
– Колбасу, получается, мне? – ехидным голосом осведомился я.
– А есть другие кандидатуры? – как ни в чём не бывало отвечала кошка. Испортили такое утро!
Но дальше меня ждало ещё большее испытание. Началось оно, как и весь пердюмонокль в этом доме, со звонка в дверь. Может, отвинтить этот звонок к едрене-фене? Оказалось – телеграмма. Читать не стал, потому как не мне, а Марине. Отнёс бумажку в спальню. Положил рядом с ней на тумбочку. Потом прилёг рядом, пригрелся и… уснул.
Проснулся от того, что Марина толкает меня в бок. Спросонья ни хуя понять не могу.
– Чё такое?
– Это откуда телеграмма?
– Я утром получил, со сранья.
– Родители в гости собрались…
– Какие родители?
– Мои!
– Ну и куда их девать?
– Поживут пару недель в моей квартире, в музеи сходят.
– Музеи тоже у тебя в квартире?
– Дурак! В Эрмитаж сходят!
– Удачно, там как раз распродажа…
После того, как Марина ушла на работу, на кухне разгорелся диспут.
– Старпёров нам не надо! – кошка сразу обозначила свою позицию. – Свобода и ниепёт!
– Действительно, зачем нам лишние едоки? – поддержала её собака.
– Да вы вдвоём за неделю жрёте больше, чем мы с Мариной за месяц! – я попытался пойти в контратаку. – Кто под Новый год всю колбасу сожрал? Пушкин?
– Хуюшкин!
И кошка ушла в комнату.
– А ты что? Тоже, значит, боишься отощать, блокадница?
– Ну, как сказать, тут ведь не только еда, а в большей степени проблемы комфорта.
– То есть попиздеть не получится?
– Опять же таки и этот фактор.
– При Марине умудряетесь же как-то сдерживаться?
– Это до поры, до времени. Когда-нибудь и с ней случится «пдыщ».
– Слова-то такие откуда?
– Интернет – источник знаний…
– Да вас же кроме футбола и мормышек ваших ни хера не волнует? Ну разве что ты со своей наукой исключение…
– Уверен? А еда?
И собака тоже гордо покинула кухню.
Пошёл на работу злой как черт. На площадке встретился с соседкой.
– Здравствуйте! – радостная такая.
Я тоже поздоровался. Всё-таки Санкт – Петербург за окном.
Пару слов об их семье. Муж у неё – спортсмен: то ли боксёр, то ли борец – не помню. Здоровенный, как книжный шкаф. Как-то (лифт был сломан) встретились на лестнице: я из магазина сумки пёр, пыхтя и потея, а он как палубный истребитель на форсаже мимо просвистел с двумя рулонами линолеума. Я тогда ещё охуел. Потом тоже как-то видел его во дворе: они с женой холодильник купили невъебенный (видимо, жрёт он, как бомбардировщик), грузчики понятное дело – «до подъезда». А ему – похуй пыль, обхватил его, как трелевочник и поволок к себе.
Теперь о соседке. Ничё так. Марину всё доёбывала, как, мол, у нас совместная жизнь получилась?
Чего-то она ей отгрузила такое, что теперь, когда соседка меня увидит – всё время улыбается. Естественно, когда мужа рядом нет. Тот с ней, видимо, строг.
А, вот ещё, важная деталь, она – блондинка. Причём, такая, что в гараж только через автосервис въезжает.
– Мой уже ушёл, а у меня лампочка перегорела…
Вот чего она хочет? Попросить меня лампочку заменить или сообщить, что мужа нет?
– Ну? – я вопросительно смотрю на неё, ожидаю чего-нибудь более конкретного.
– Вы можете поменять?
– Мужа?
Она испугалась:
– Нет, зачем?
– Ну не знаю, на еде сэкономите…
Смотрит на меня, ни хуя не понимает, шучу я или нет.
– Ладно, где ваша лампочка?
– Там, на потолке.
«Ясень-плесень, – думаю, – что не в голове у тебя лампочка».
Прошёл за ней в квартиру, попытался снять ботинки, но соседка запротестовала.
– У нас всё равно домработница убирает!
Ещё один мазок к портрету.
– Подождите, я лестницу принесу.
И пошёл к себе за стремянкой. Животные уже в дверях встречают.
– У неё муж боксёр! – заботливо напоминает кошка.
– Знаю.
– Не боксёр, а борец! – Поправляет собака.
– Не важно, кто он, главное, чтобы последствий не было…
Тут я уже не вытерпел:
– Лампочка у неё перегорела!!!
– Слышали… – кошка, закатив глаза, отвечает.
Я не стал ввязываться, взял лестницу из чулана и пошёл к соседке.
– Ой, я не знаю, где у нас лампочки хранятся, – вдруг она вспомнила.
«Конечно! – думаю про себя. – Откуда тебе знать?»
Возвращаюсь к себе за лампочками.
– Чё, гондоны забыл? – кошка подъёбывает.
– Хуй забыл!!!
Иду опять к соседке. Молча залезаю (на стремянку), выкручиваю старую, вкручиваю новую лампочку. Эта дура свет не выключила, и мне по глазам как уебёт сто пятьдесят ватт. Стою и сам на себя злюсь. Тоже ведь, мудило – мог бы и проверить! А этой – хоть ссы в глаза – всё божья роса.
– Ой, как теперь светло!
Я думал, она сейчас в ладоши захлопает. В дверях уже спрашиваю:
– А муж у вас боксёр?
– Нет. Он борьбой занимается!
– «Классик» или «вольник»?
– Не знаю, спрошу у него…
– Ну, до свиданья, тогда.
И я вышел. Пока ставил стремянку, подошла кошка.
– Ну, так «классик» или «вольник»?
– Тебе-то что?
– Интересуюсь в целях безопасности.
– Сплюнь.
На работу я почти не опоздал.
На следующий день, вечером, мы с Мариной поехали на вокзал. Встретили её родителей, проехались по городу с обзорной экскурсией. «Это Аврора, это Невский проспект», и так далее… Я старался не вникать в беседу. Сплошные «лючки и парнички». Садоводы, блядь.
Дома родственнички недовольно покосились на животных.
– А что это у вас? – с претензией спросил Маринин отец. – Кошки-собаки в доме?
Кошка отпустила ему полный презрения взгляд и ушла, даже не обнюхивая.
«Ну, теперь пиздец тебе дедушка», – подумал я.
– Вы в моей квартире будете жить, а мы – здесь. Животные вам не помешают, – попыталась загладить потенциальный конфликт Марина.
– Всё равно, не дело! – упорствовал старик.
Мать Марины укоризненно посмотрела на мужа, но промолчала.
За семейным ужином животные демонстративно отсутствовали. Я извинился перед всеми и прошёл в комнату.
