— Здесь, — показывала Алена Андрею, — на речке я белье стирала… А вот наша церква, в ней был клуб, я в спектаклях играла…
Дверь в церковь-клуб была заколочена досками, но из-за церкви доносились поющие детские голоса.
Алена и Андрей обошли церковь и увидели во дворе детский хор, которым дирижировал Марксен Владиленович. Дети — к вящему удовольствию верующих старух — пели «Аве Мария».
Алена и Андрей остановились послушать.
— Это мой учитель, — негромко сказала Алена. — Практически он научил меня всему: языкам, пению, даже статуей стоять… Если бы он был как все, я бы в него влюбилась…
Андрей не понял:
— А он?
— Он другой…
— Пидор, что ли?
— Ну зачем так? — Алена взяла Андрея под руку и повела дальше, за деревню, к речным лугам, где были ее любимые поля клевера и гречихи.
Но оказалось, что теперь здесь шла какая-то стройка — экскаватор и бульдозер с ревом рыли канавы, рабочие забивали вдоль берега бетонные сваи, а подъемный кран разгружал с тягачей огромные стальные листы, вентили и прочее оборудование. Возле подъемного крана торчала фигура Жукова, он ругался с бригадиром стройки, а потом, махнув рукой, отошел в отчаянии. Заметил Алену и Андрея и направился к ним.
— Здравствуйте, — сказал он, подходя явно в угнетенном состоянии. — Ну, Аленка, из каких ты краев на сей-то раз?
— Да так, из разных… Знакомьтесь, дядя Жора, это Андрей, мой жених. А что тут строят?
— Могилу.
— Какую еще могилу? Вы что?
— Нашу. Общую. Как построят, так нам всем и конец.
— А ты поточней не можешь? — потребовал Андрей.
— А куда уж точней? — сказал Жуков. — Конец света пришел. Одни бандиты нам электричество отключили, уже месяц мы тут без света. А другие — сам видишь — под нас нефтебазу роют.
— Как нефтебазу? — изумилась Алена. — У нас же экологически чистая зона.
— Была. А закачают нефть и все потравят…
Алена посмотрела на Андрея и кивнула ему на рабочих:
— Может, ты с ними поговоришь?
Андрей пошел к строителям, потолковал с бригадиром и вернулся.
— Это не с ними надо говорить, а с крышей.
— Вот-вот! — подхватил Жуков. — Раньше куда ни пойдешь, говорили: это с обкомом надо решать. А теперь говорят — с крышей. Какая разница? Вот у нас месяц света нет, а где у них крыша — как я узнаю? По проводам пойду?
Андрей достал из кармана мобильный телефон, набрал номер, сказал в трубку:
— Алло, приемная? Катя, это Андрей Глазов. С Анатолием Борисычем можешь соединить?.. Анатолий Борисыч, это Андрюша. Слушай, у меня к тебе просьба. Я звоню из Тверской губернии, с родины моей невесты. Приехал, понимаешь, знакомиться с родителями, а тут света нет, они меня разглядеть не могут. Я тебя прошу: в порядке шефской помощи включи им свет в этой деревне… — И повернулся к Жукову: — Это какой округ?
— Первомайский, — сказал Жуков.
Андрей повторил в телефон:
— Первомайский округ. Что? На свадьбу? А как же! Конечно, пригласим! Уже приглашаю! Какой я хочу подарок?..
Тут в Долгих Криках и на той стороне реки, в Черных Грязях, во всех домах и на всех столбах вспыхнул свет. Люди, ошалев от счастья, выбежали на улицы с криком: «Свет дали! Ура! Свет дали!»
— Вот! — сказал Андрей в телефон. — Ты уже сделал подарок, спасибо!
Вечером в доме Алены было, конечно, застолье. Яркий свет электрических лампочек сиял над обильно накрытым столом. Мать Романа играла на гитаре и пела красивую цыганскую песню, цыгане-подростки ей подпевали. Настя и Тамара, мать Алены, накрывали на стол. За столом сидели Жуков, Марксен Владиленович, Алена, шофер-охранник и взрослые цыгане, родственники Романа.
А во дворе курили Андрей и Роман, и Андрей говорил своему будущему тестю:
— Против твоей мамы, которая приехала сюда в гости на несколько дней и скоро уедет, я ничего не имею. Но все остальные должны отсюда убраться завтра же утром. Ты меня понял?
Роман покорно кивал головой.
В доме за столом Жуков, слегка захмелев от вина и электрического света, потребовал:
— Аленка, тост скажи! Давай, наша золотая, скажи!..
Алена встала и оглядела гостей.
— Знаете, что я скажу? Вот я последнее время много поездила по заграницам. И очень скучала по России, очень. Не по всей России, я всю-то не видела, а по своей, вот этой, которая называется Долгие Крики. Может, у кого-то родина красивше называется, но мне и моя мила — вот эти десять домов, ты, Жуков, ты, Марксен Владиленович, ты, мамочка… Вы — моя родина. И я очень хочу, чтобы здесь было красиво и чисто, всегда — электричество и газ, и чтобы вы вообще жили как люди. Ведь здесь можно построить не эту ужасную нефтебазу, а курортную зону для иностранных туристов, только на наш манер — с русскими банями, катаниями на санях и с охотой на волков. Да, да, во всем мире люди огромные деньги платят, чтобы на волков поохотиться, а у нас тут волков — ой, прошлый раз я от них еле ноги унесла! Вот и приезжали бы сюда иностранцы на охоту, только надо построить для них охотничьи домики цивилизованные и сделать из нашего края заповедник, сохранить родную природу, которая будет сама себя содержать… Ой, а какой же я тост-то хотела сказать?
— За малую родину, — подсказал Андрей.
— Правильно. Давайте выпьем.
Все выпили, а Жуков, выпив и поставив стакан, заметил:
— Вот каких людей не хватает нам в правительстве! — И вздохнул: — Эх, была б ты, Аленка, губернатором…
— Да, доченька! — сказала и мать. — Все ты правильно говоришь… Но к сожалению, наша жизнь совсем другая. Спасибо хоть твой Андрюша свет нам включил. А насчет экологии… Мы тут как-то написали в газету коллективное письмо, так уже через день пришли сюда эти бандюганы и сказали Жукову: следующее письмо своими мозгами будешь подписывать. Так и сказали, никого не боясь. Вот наша жизнь, Алена.
Алена взглянула на Андрея. Тот кивнул и негромко пообещал:
— Разберемся…
А Марксен огорченно заметил:
— Да, власть сейчас, к сожалению, не наша…
— Как не ваша? — возмутилась Алена. — Это раньше за кого скажут, за того вы и голосовали. А сейчас выборы свободные. Нужно просто думать, кого выбираете! А не так, что он вам бутылку, а вы его во власть.
— Ну и хорошо, — усмехнулся Жуков, — вот мы тебя и выберем.
— А что? — поднял глаза Андрей. — Неплохая идея…
— Ой, клево, Ален! — воскликнула Настя. — С мигалками будешь ездить!
— Не дай Бог! — замахала руками мать. — Это опасно…
Но идея уже овладела массами, и Марксен сказал:
— За тебя, Алена, я всех сагитирую. А то мы снова на улице, балетный кружок не работает…
Андрей наклонился к Жукову, кивнул на Марксена:
— Ты его не обижай. Он хоть и пидор, но для Аленки кое-что сделал.
— Учту, — сказал Жуков.
Тут с шумом распахнулась дверь и вбежал почтальон Виктор с букетом цветов.
— Алена! С приездом!
— Садись, Витя, — сказала Алена. — Знакомься, это мой жених Андрей.
Виктор и Андрей посмотрели друг другу в глаза, и Виктор, смешавшись, вдруг подал Андрею цветы.
— Поздравляю…
В Москве, в тире Фонда поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса шли занятия по стрельбе. Председатель и другие руководители фонда — толстяк, седой, пожилой, моложавый — с позиции «стоя» синхронно стреляли по мишеням.
А отстреляв свои обоймы, отошли к задней стене тира. Здесь висела большая карта с ландшафтом, весьма похожим на тот торт, который в лесном домике на пирушке Серый вручал губернатору: те же деревни Долгие Крики, Черные Грязи и Хорёнки, те же дороги и та же река. Перед картой стоял Андрей с указкой в руках, показывал:
— Это экологически чистая зона. Леса, реки, старые деревни. Практически сплошной заповедник. Прекрасная охота на лосей, медведей и волков. Я связался с руководством фирмы «Диснейуорлд», там, в отделе развития, уже тоже наши эмигранты работают. Я им говорю: ребята, вы под Парижем «Диснейленд» построили? Построили. А теперь давайте под Москвой построим, но для взрослых: с русскими банями, русским раздольем, катаниями на санях и охотой на волков и медведей. Мы вам тут такую экзотику разведем — от Ивана Грозного до Андропова! А они знаете что попросили?
— Что? — спросил один из руководителей фонда.
— Они говорят: две вещи, — доложил Андрей. — Первое: чтобы еженедельно была ночь Ивана Купалы с голыми купальщицами — это для мужчин-иностранцев. А для женщин они хотят аттракцион «Русская жуть» — нападение мафии, в натуре.
— Ну, это мы запросто! — сказал толстяк.
— Но только с актерами! — пояснил Андрей. — Как спектакль…
Толстяк разочаровался:
— А-а…
— А что? — осторожно сказал пожилой и посмотрел на седого. — Мне это нравится…
