– Вы бы лучше в медпункт зашли к нашему Вадику: у вас кровь на голове запеклась.
– Потом.
Шаров поманил пальцем одного из пацанят, тот мигом подскочил, Шаров сказал ему что-то, пацаненок устрекотал и через минуту вернулся с фельдшером Вадиком. Вадик, молодой человек двадцати пяти лет, был сельский наполовину: в детстве жил с родителями здесь, потом вместе с ними уехал в районный городишко Полынск, там закончил медицинское училище и приехал фельдшером в Анисовку. Полагался тут еще и врач, но врача вот уже третий год залучить не могут. А у Вадика в Анисовке свой интерес, но мы о нем расскажем после.
Вадик пришел с чемоданчиком.
– Что случилось?
– Да вон, с головой у человека не в порядке! – показал Шаров. – В смысле – травма. Как бы заражения не вышло! – И при этом он как-то странно подмигнул Вадику.
Вадик не понял, однако сказал именно то, чего от него ждал Шаров:
– И очень даже просто! Надо противостолбнячный укол сделать, промыть. Зашить, может быть.
– И полежать денька два, – поддержал Шаров.
– Лежать не обязательно, но меры принять надо. Ну-ка, постойте.
Кравцов остановился, Вадик влез на придорожную кочку, осмотрел его голову.
– Шить не надо. Но укол и промыть – обязательно.
– Сам промою, – сказал Кравцов. – Дайте спирту какого-нибудь.
При слове «спирт» все присутствующие мужчины, за исключением непьющего Геворкяна, переглянулись и с надеждой посмотрели на Кравцова. Тот эти взгляды понял и сказал Вадику:
– Хотя после. Надо дело сделать.
И они пошли дальше и пришли к администрации в следующем составе: Мурзин, Куропатов, Шаров, Суриков, Кравцов, тетя Оля, Геворкян, Цезарь, Вадик с чемоданчиком и не три, не четыре, а восемь или десять пацанят и девчушек – то есть почти все детское население когда-то обильной детворой, а теперь сильно в этом смысле обезлюдевшей Анисовки.
Женщины, увидев Сурикова, обрадовались, но узнав, что он арестован, возмутились.
– Вы кто такой? – спросила Кравцова одинокая учительница Липкина, похожая с виду на обычную деревенскую тетю, разве что с соломенной широкополой шляпой на голове, которую деревенская тетя носить вряд ли станет. (Впрочем, это не факт: во многих деревнях тети даже уже и в шортах ходят. Цивилизация везде проникла.)
– Ваш новый участковый, – ответил Кравцов.
– А чего это вы самоуправством занимаетесь? Хватаете человека без суда и следствия. Ну, выпил, с кем не бывает.
Кравцов, надеясь на сочувствие женщин, объяснил, за что он заковал Василия. Но вместо сочувствия услышал общий смех.
– Ах, ужас! – кричали женщины. – Бабу задел, надо же! Тогда сажайте их всех, участковый! И кто, главное, нас на рынок повезет?
Кравцов обратился к Шарову:
– Разве другого транспорта нет?
– Такого нету! – сердито ответил Шаров. – Не имеется приспособлений для перевозки людей!
– Ну, пусть кто-то другой отвезет.
– А кому это я автобус дам? – удивился Суриков. – Он мой! И ключи, между прочим, куда-то затерялись, – на всякий случай предупредил он. – Хотел поправиться и найти, а вот не дают!
Женщины шумели, кричали, требуя отдать им Сурикова, но Кравцов был непреклонен.
– Понятно! – догадалась вдруг симпатичная Нюра. – Молодой человек хочет себя мужчиной показать! На своем поставить! Понимаю!
– Это мне нужно в последнюю очередь! – ответил ей Кравцов.
– Разве? Не хотите, то есть, мужчиной себя показывать? – огорчилась Нюра. – Надо же! А мы-то надеялись! Ну, раз так, пойдем отсюда, ждать нечего!
И все помаленьку разошлись.
9
Все разошлись, и Кравцов остался наедине с проблемой, то есть с Суриковым. Он позвонил в районный отдел милиции с просьбой прислать машину. Там пообещали, но не раньше, чем завтра утром.
Шаров, слышавший этот разговор, сказал не без ехидства:
– Ну, жди теперь до утра, раз ты такой упертый!
Кравцов откликнулся на это горячо, с болью в душе, странной для такого молодого человека, да к тому же, напомним, милиционера:
– Не упертый я, Андрей Ильич! Как вы не понимаете?! Нельзя так: захотел – взял, захотел – отпустил. Я по закону его взял – и отпустить могу только по закону... Мне самому не очень приятно. Но ведь он жену душил и бил по лицу! Он на меня с кулаками полез. А был бы топор в руках – полез бы и с топором!
– Ты скажешь...
– Не скажу, а так и есть! Знали бы вы, сколько по тюрьмам сидит за такие вот бытовые дела: спьяну или с похмелья родственника – кулаком, ножом, топором, вилкой!
– Так уж и много? – усомнился Шаров.
– Большинство!
Андрей Ильич пожал плечами. По его лицу было видно: не поверил. И даже не тому, что много сидит, скорее наоборот: если за это сажают, то почему все не сидят? Ведь невозможно же в жизни прожить так, чтобы совсем никого не задеть и не обидеть!
– Один вопрос! – сказал он. – Куда ты до утра Сурикова денешь?
– Неужели не найдете машину, чтобы отвезти? Эта вот чья? – показал Кравцов в окно на старый «Москвич», стоящий во дворе администрации.
– Главбуха нашего, Юлюкина.
Главбух, пожилой мужчина болезненного вида, сидел тут же, и Кравцов обратился к нему с просьбой отвезти в райцентр.
– Дела у меня, – сказал тот неохотно.
– Хорошо. Тогда это не просьба. Я имею право воспользоваться вашим транспортным средством в служебных целях. Понимаете?
– Понимаем, – кивнул Юлюкин. – Пользуйтесь на здоровье!
– Ключи, пожалуйста, дайте.
– А нету. Дома лежат.
– Как же вы приехали сюда?
– А я не приезжал. Она неделю уже стоит. Бензин кончился. И тормоза не в порядке. Не на ходу она...
– Ясно. Андрей Ильич, а вы ведь на какой-то служебной машине ездите наверняка?
– Само собой. Но я же сказал тебе: она в ремонте. Это в городе хорошо: на улицу вышел, руку поднял, повезут куда хочешь. А у нас проблемы!
– Ладно! – решительно сказал Кравцов. – Оставлю пока Сурикова здесь на вашу ответственность, извините, а сам пойду за транспортом. Думаю, машин в Анисовке – не одна!
10
Машин в Анисовке не одна и не две, а довольно много. Село ведь, между прочим, большое, и называлось оно раньше центральной усадьбой совхоза, в который административно входили, да и теперь входят, еще небольшие села Ивановка, Дубки и пустошь, называемая «Красный студент»: здесь когда-то был одноименный сельскохозяйственный техникум. Все это, кстати, а не только Анисовка, составляет «куст», его участковый должен милицейски обслуживать.
Но в тот день, будто нарочно, все машины оказались, как и «Москвич» главбуха, не на ходу. Ничто по селу не едет, ничто не нарушает покоя Камиказы, которая впервые в своей жизни за весь день ни разу не выбежала за ворота. Но нет: вон мелькнул в проулке голубой «жигуленок». Кравцов устремился туда. Дошел до двора, заглянул и ничего не понял: только что ехала машина – и вот стоит без колес, а хозяин рядом вытирает руки о ветошь и, не дожидаясь вопроса, объясняет:
– Совсем резина лысая стала. Менять буду!
И все же удалось Кравцову застать один автомобиль в полной исправности. Это Кублакова на мужниной «шестерке» собралась в город. Кравцов подошел, представился. И не успел даже изложить свою просьбу, Кублакова сурово сказала:
– Мне машина самой нужна.
Кравцов посмотрел на большой, крепкий дом и решил попробовать другой вариант:
– А с вашим мужем можно поговорить?
– Можно. На том свете.
– Это как же? – не понял юмора Кравцов.
Но это был не юмор. Кублакова с привычным горем пояснила:
– Утонул он.
– Ага! – воскликнул Кравцов. – Так вы – Кублакова, жена, то есть вдова бывшего участкового? Любовь Юрьевна, кажется?
– И мне кажется, – странно ответила женщина. И уехала.
Такой вот короткий разговор, но что-то в нем показалось Кравцову загадочным. Что-то в глазах Кублаковой было настораживающее. И он пообещал себе впоследствии осмыслить этот диалог и найти в нем зацепку для дальнейшего расследования.
И вернулся в администрацию.
11
Он вернулся в администрацию, где Суриков дремал, сидя на полу у стены, и спросил у Шарова, сколько до райцентра.
– Пятнадцать километров! – ответил Шаров, а Суриков тут же очнулся и заявил:
– Пешком не пойду! Не имеете права!
– Имею.
– Не имеете! У меня плоскостопие, между прочим, в армию еле взяли. Я километр если пройду, у меня ноги судорогой сводит!
– Ладно, – сказал Кравцов. – Будем ждать до утра.
– Только не здесь! – предупредил Шаров. – Здание администрации для арестов не предусмотрено!
– Ну, у меня в доме переждем, – покладисто, но упрямо сказал Кравцов.
И вывел Сурикова из администрации, а у крыльца его поджидал местный правдолюбец Дуганов. Лет двадцать назад его выбрали то ли партийным, то ли профсоюзным главарем, он побыл им года два, очень переживал за дело и заработал даже невроз. Давно кончились партия и профсоюз (которые, сказать по правде, в деревне никогда всерьез и не начинались), но Дуганов не может успокоиться: боль за общее дело не прошла, да и невроз остался: он прицепляется к человеку легко, а отцепиться не может иногда до самой смерти.
