— С кем ходили? — спрашиваю.
— Ну, с Иркой…
— И все?
— С ним тоже. Мы помирились, Леш… Но ведь у тебя все и так будет хорошо, правда?
Все будет не просто хорошо — офигенно! Да и сейчас все зашибись! В моей жизни, как в компьютере, происходит апгрейд. Устанавливаются обновления, открываются новые возможности, расширяется база данных… Ребята! Все, кому я дорог или хотя бы не безразличен, поверьте, со мной не может произойти ничего дурного! Расслабьтесь и ждите — я скоро к вам вернусь! Лучше сходите пока за коньяком и апельсинами, чтобы отпраздновать нашу встречу… Верю ли я в Бога? Просто я знаю, что есть кто-то, кто каждую секунду за мной приглядывает. Как когда-то в детстве — мой отец. Может, это и есть мой отец. А еще рядом с ним мои друзья, что тоже ушли… Они и со мной тоже рядом. И во мне.
На очередном утреннем обходе, просмотрев на компьютере мои показания и заметно повеселев, Павел Владимирович разоткровенничался и рассказал, что по его наблюдению тяжелобольные перед смертью тоже испытывают облегчение. Как будто кто-то им дает новые силы и надежду. Я вспомнил, как по-праздничному взвинчен был отец в свой последний день. Он без конца разговаривал, быстро и отрывисто. Как гениальный сумасшедший пианист Джефри Раша в фильме «Блеск», повторял по несколько раз одно и то же, путался, жестикулировал, по-дружески обращался к кому-то, кто, как ему казалось, стоял на балконе, отец хотел нас познакомить. Мне приходилось то и дело вставать, открывать балконную дверь палаты, показывать, что там никого нет. В тот последний день лицо отца изменилось, как будто он начал превращаться в кого-то. Это было и страшно, и, как ни странно, любопытно… Может, это было началом его перерождения? Но в кого? Возможно, в того, кого я не мог видеть, но кто уже стоял на балконе, дожидаясь нового лица. Ну, что ж, в таком случае этому на балконе крепко повезло. И хорошо бы, чтобы этот парень тоже был я…
Ночью приснилось, как будто я прихожу в какой-то бар, а там можно почистить кровь. Мне моим же десантным ножом с зазубринами вскрывают вены, сцеживают кровь в ведро, уносят в подсобку чистить. В высокий пивной стакан тут же наливают из пивного крана здоровую свежую кровь. В стакане пена. Я не знаю, что с ней делать. Бармен в красном халате и красной марлевой повязке, судя по голосу — Олег Шкловский — берет стакан, со знанием дела сдувает розовую пену на пол, протягивает мне…
— Пей, Родя! Это отборная, очень мягкая и душистая кровь местного разлива, думаю, все пять звезд! Пей и выздоравливай, дружище! У нас у всех из-за тебя графики летят…
Через семь дней после поступления в реанимацию я сбежал. Случилось это так: мне позвонила мой агент, и сказала, что меня очень хотят видеть на пробах в Москве. Главный герой — Ангел. Он спускается с небес, как Бэтмен, как Спайдермен, как Агент 007, чтобы творить справедливость и спасать только что умершие души… Сама постановка вопроса меня сразу зацепила. Никогда еще мне в руки не попадался такой материал. Да и не снимают в России про Ангелов. Когда съемки — неизвестно, но попробоваться надо в ближайшие два дня.
— Понимаю, ты в больнице, в другом городе, но я не могла тебе не сообщить, — сказала агент. — Они очень хотели именно тебя.
— Интересно, почему. Разве я похож на ангела?
— И я у них это спросила, — засмеялась агент. — А они, мол, ничего не знаем — телеканал заказал…
— Какой телеканал?
— Не сказали, но дали понять, что самый главный.
— Первый что ли?
— Ты повторил сейчас мои слова — не знаю, они многозначительно промолчали.
По моей просьбе агент по интернету переправила на местную студию текст, к вечеру он был у меня. Я на одном дыхании прочитал сценарий и понял — от таких ролей нельзя отказываться, даже в реанимации. Особенно в реанимации!
Меньше, чем через час я уже мчался на такси домой через зияющую черную дыру вечернего города и думал о моем Ангеле. И меньше, чем еще через час, по дороге в местный аэропорт, и потом в зале ожидания, и в самолете, и в такси по дороге из Шереметьево, и ночью во сне, во вспышках одурманенного антибиотиками сознания, я думал о моем Ангеле.
…И когда меньше, чем через сутки попадаю черт знает куда, в спальное Медведково, где в крохотном офисе неизвестной крохотной компании-производителя назначены пробы, и оказываюсь перед камерой, чтобы чуть позже, в оцифрованном виде, предстать на суд продюсеров некого «самого главного канала», мне требуется получить ответ на пару непростых вопросов.
И первый, самый главный: «А что, если быть Ангелом — наказание?»
— Что вы имеете в виду? — настораживается режиссер проб, девушка лет тридцати, избегающая смотреть в мои воспаленные болезнью и страстью глаза, а точнее — воспаленные болезненной страстью.
— Ну, допустим, ваш герой в земной жизни работал, например, в бухгалтерии клинической больницы уездного городаN — ежедневно брал там взятки с заезжих сериальных актеров за предоставление отдельных палат, сверхновые швейцарские и немецкие антибиотики, индивидуальный подход и возможность посещения в неурочное время. Он жил с ощущением, что к плечам его привинчена незримая полочка, на которой постоянно находятся миллионы пузырьков с чужой мочой, то есть, можно сказать, вся моча мира давила ему на плечи, а это, как вы понимаете, груз не малый! Чтобы расслабиться и отомстить миру за «обиду», этому парню приходилось быть изобретательным — он коварно мочился из окна на прохожих, устраивал пьяные оргии с подсыпанием ядов в вино случайным гостям, длинными и острыми иголками пронзал восковые куклы Президента и Премьер-министра, а потом прилипал к экрану телевизора и ликовал, если ему казалось, что колдовство действует!.. Если Бог — это не красивая метафора, то наш «бухгалтер» после смерти однозначно бы огреб! Считается, что грешника на том свете ждут черти, раскаленные сковородки и все такое. А вдруг, грешников в наказание превращают в ангелов?! Допустим я Ангел (я взял со стола игровой бокал с соком, поднес ко рту) — смотрите, вот, я делаю глоток, а вкуса не чувствую потому что я Ангел! Если это вино, то я и ни черта не опьянею, потому что я Ангел! И не почувствую вкус и запах женщины, если что, потому что я Ангел — ангелы же бесполы! И, как собака, буду видеть мир черно-белым, потому что ангелы, как известно, видят мир, как собаки! Вот я и говорю — может, быть Ангелом наказание?
Да, и как этот Ангел будет одет? Еще не думали? Если меня утвердят, пусть мой Ангел носит длинное широкое пальто, чтобы под полой можно было прятать трубу. Труба пусть будет обязательно розовая — я сам об этом позабочусь. И в брюках или джинсах пусть красуется вот этот ремень — приподнимаю футболку, чтобы они увидели мой древний ремень от Версаче, с приметной позолоченной пряжкой, что я специально для проб откопал в чулане. Почему розовая труба и именно этот ремень? Если меня утвердят, я все вам расскажу в подробностях…
А если меня не утвердят — такое ведь тоже возможно — я напишу и сниму свою историю. И там Ангел-хранитель будет спасать лишь того, кто сам хотя бы однажды кого-то спас. Потому что, по-моему, чтобы иметь Ангела-хранителя, надо и самому хоть раз в жизни побыть для кого-то Ангелом-хранителем! А как вы думали? Хотите быть спасенными — спасайте! Впрочем, может, все так и работает, и я просто пока не знаю…?[11]
P.S.
«Будьте со мной осторожнее. У меня злопамятный ангел-хранитель. И вечно пьяный бес-искуситель»[12]
До самолета есть немного времени. Надеваю спортивный костюм, сажусь в джип, еду в Серебряный бор. Спортом заниматься рано. Но и не заниматься не могу. Отяжелел. Кровь закисает. В мозгу застой. Тело требует нагрузки.
Оставляю машину на просеке в лесу. Темно и в воздухе морось. Пахнет мокрой землей и сосновой корой! Сначала быстро иду по тропинке, но, не могу удержаться и перехожу на бег. Потихоньку. Осторожно. Как по минному полю…
— Как твое здоровье? Ты поправился? — спрашивает девушка, сидящая в самолете сразу за мной. — Я играю главную женскую роль в параллельном проекте, где режиссер Бонч-Бруевич, поэтому знаю…
В салоне Боинга много свободных мест. Пересаживаюсь к ней.
— А у нас тоже жесть, — делится. — Мне во время холостого выстрела частицы пороха попали в глаз. А партнер получил прикладом в челюсть. Еще меня пытались заставить спрыгнуть с дерева с четырехметровой высоты — еле отвертелась! И у Бонч-Бруевича постоянные перепады настроения — то орет на всех, то заигрывает. Назло срывает актерские графики. Пригрозил мне, что, если я полностью не освобожу для него ближайший месяц, он сократит мою роль. Кажется, он сильно измотан — нервная система у него ни к черту…
