Вообще, если кому-то не хватает страстей в описании нашей с Лариссой любви, то таких я могу ещё раз отослать… к своему роману «Да, смерть!» (http://www.raz-dva-tri.com/da.doc), написанному непосредственно в момент оных переживаний. Могу сказать одно: я любил её. Так, как мог вообще любить к тому возрасту, к тому времени, на том этапе прохождения своего жизненного пути. Это было искренне, и я готов повторить это на Страшном Суде, что, собственно говоря, в данный момент и делаю (смайлик надевает капюшон своего чёрного плаща. Внутри капюшон — красный…:)).
В воскресенье вечером, 6-го апреля 2003-го года, я отвёз Лариссу на Курский вокзал. Фирменный поезд, не помню, как он называется, «Москва-Харьков» уже поджидал её на перроне. Мы, не стесняясь искреннего пафоса, в последний раз крепко-крепко обнялись и слились в долгом поцелуе. Потом она вошла в вагон. Проводница закрыла двери, но поезд ещё стоял. Мы смотрели друг на друга через стекло. Я курил. Смотрел на неё и курил.
Когда-то, на тот момент уже лет восемь назад я так же курил и смотрел на уже занявшую место у окна в 400-м автобусе, на Зеленоград, Иру-Имярек, Лисеву мою, Девочку Мою Единственную. А потом череда повседневных событий спустя пару лет привела к тому, что в первых «Новых праздниках» (http://www.raz-dva-tri.com/novye prazdniki.doc) я искренне, от всей, извините, души, написал вот это: Конечно, было бы здорово, если бы мы с ней прожили всю жизнь вместе, и еблись только друг с другом, но куда ей с ее темпераментом. Да еби я ее хоть целыми сутками, ей все равно всегда нужны будут новые ощущения, она все равно останется при своих инфантильных идеях грехов, покаяния и прочей хуйни, выливающейся в новых мужчин, вливающихся в неё неукратимым потоком. А если даже и не в новых мужчин, то в какую-нибудь другую хуйню. Какая же ты дура! Как же я это все ненавижу! Как же я ненавижу весь этот ебаный мир, породивший тебя, меня и позволяющий тебе до сих безнаказанно разгуливать с моей крышей хуй знает где, делать с моей крышей всё, что твоей инфантильной душе угодно: ебаться с другими, ставя мою крышу на самое видное место, и в оргазмических своих стонах смотреть моей крыше в глаза и испытывать этот свой ёбаный перверсивный кайф от того, что в голове у тебя полный пиздец (метущаяся душа, ёбтыть), а в пизде у тебя хуй, принадлежащий не мне, что доставляет тебе чувство болезненной-болезненной радости; а потом этот не-мой хуй оказывается у тебя во рту (это у тебя всегда получается «на ура»), и ты здорово, почти на автомате, управляешься с ним, опять же глядя моей крыше в глаза, вспоминаешь мой хуй, мой язык, мои руки; при этом твой непосредственный партнер — он тоже, блядь, тебя вполне занимает; ты сосёшь ему хуй и в какой-то момент находишь для себя, что уздечка, или ещё какая-нибудь там хуйня похожа на какой-то там третий хуй, бывавший в тебе ещё до меня или где-то между мной и хуём непосредственным, каковой непосредственно у тебя во рту; и ты начинаешь рефлексировать на темы третьего хуя, и рефлексируешь долго, продолжая сосать; а потом твой сегодняшний партнер, каковому ты сосёшь хуй, что-то такое проделывает с тобой, чтобы стимулировать тебя к продолжению минета, а то что-то ты по его мнению потеряла темп (слишком задумалась о двух других хуях), и эта его стимуляция напоминает вдруг тебе уже четвертого твоего ёбаря, например, твоего бывшего мужа, и ты немедленно начинаешь думать о нём, вспоминать уже его хуй, и его манеры. Наконец у твоего приятеля происходит эякуляция, и степень её интенсивности напоминает тебе что-то там ещё. И так до бесконечности.
Сейчас я смотрел на уезжающую Лариссу и… чувствовал себя… Ирой. А в ней… видел себя. Такой вот «Аксолотль». Если помните, был такой рассказ у Хулио Кортасара. Он вообще очень любил всякие трансперсональные штучки. По молодости лет, когда я читал его впервые, я не понимал его глубины. Мне всё это очень нравилось, но воспринималось мною как безусловно красивая и изящная, но лишь фантасмагория. Времена изменились.
Наконец… поезд сначала еле заметно тронулся, но постепенно набрал ход и увёз-таки Лариссу из Москвы обратно в Харьков. (Киевляне в сердцах часто называют Харьков Хряковым, полагая его насквозь москальским городом. Не знаю, не знаю.)
Я остался на Курском вокзале один. Я купил себе бутылку пива и пошёл к пригородным поездам. Я обещал приехать к Да. Она не прекращала письменно меня об этом просить в последнюю пару дней.
Я не могу сейчас однозначно сказать, хотел ли я её видеть в тот день или нет. Нет, не могу сказать однозначно. Наверное, если бы совсем не хотел, не поехал бы.
От Курского вокзала практически до нашего с ней дома ходит электричка. Вообще транспортная система Москвы намного удобней и разветвлённей, чем полагают те, кто пользуются лишь метро. Используя электрички пригородного сообщения, если конечно знать расписание их движения:), можно изрядно порой сокращать и упрощать себе путь, или же в считанные минуты, если знать расписание:), оказываться в таких местах, какие, если мыслить схемой метрополитена, находятся совершенно в другом конце города. Я давно уже знал об этом.
Я стоял в тамбуре, курил и пил пиво. В районе станции Царицыно мне позвонил Никритин. Примерно в том самом месте, где мы столько раз стояли с ним минувшей осенью и беседовали о Едином «Я». Зачем он звонил, не помню. По-моему, без какого-либо конкретного повода.
Я приехал. Да как обычно пила вино, но внешне была намного собраннее, чем в последние два года. Что и говорить, хули тут городить интеллигентные огороды, наша совместная жизнь в собственной квартире, один на один, плюс отсутствие у неё тогда работы, плюс моё тогдашнее неумение вовремя повышать на Женщину голос — всё это изрядно распустило её. Я не помню, о чём мы говорили. Отношения выясняли умеренно.
В конце концов она прямо спросила меня, буду ли я с ней спать. Я совершенно искренне сказал: «С удовольствием!»
На следующий день утром она ушла по каким-то делам, а я задержался на пару часов писать текст для каких-то ублюдков, за который мне обещали 200 баксов с таким видом (ублюдки-то — они ж ублюдки и есть:)), будто я врал им, что обычно работал от 300-т, а я не врал. К тому времени я действительно делал это крайне редко, потому что тупо вообще-то ненавижу подобный вид деятельности, но действительно именно за эти деньги.
Что и говорить, я всегда любил и люблю свой дом; уже за то, что он просто мой, хоть и маленький он (и лишь по той причине, что мать у меня — человек непростой, а мне всю жизнь её, дуру, жалко, хотя в этом она мне никогда не отвечала взаимностью (не сомневаюсь при этом, что, конечно же, тоже из лучших побуждений)), и в этом самом нашем с Да доме мне конечно же работалось лучше, чем в Отрадном. Однако я принял решение и твёрдо решил ему следовать.
Я пописал немного текст, он всё-таки упорно не шёл, и поехал на Бутырскую улицу, в редакцию газеты «День», куда меня обещали взять корреспондентом с лёгкой руки моего родственника Жени Шпакова. Им как раз нужен был человек, который бы постоянно ездил по городам и весям за оклад 600 $ (больше чем мне платили в «Слабом звене») + гонорары. Это мне весьма улыбалось. Ведь я ни на секунду не забывал, для чего вообще всё это затеяно; для чего страдания Да, Лариссы, да и мои, что греха таить, тоже:). Мне необходимо было далее расширять «агентурную сеть».
Практика, и, в частности, практика моих отношений с Лариссой, показывала, что мои расчёты верны. Действовать надо именно через Нижнее Сердце. Это правильно. Это возможно. Это эффективно. Главное — самому не увлекаться остротой чувств, что, конечно, сложно, ибо чувства действительно очень остры — что вы хотите, блокбастер — это блокбастер, а тем более с мелодрамой в одном флаконе — гремучая смесь:).
Как, почему, зачем, что оправдывало меня в своих же глазах — отсылаю вас опять же к главе VIII. Нельзя же всё время пережёвывать одно и то же! Я же, чай, не корова вам всё-таки:)! (Да и даже если Священная (шутка юмора:)).)
Моя интернет-вербовка шла полным ходом. Мы довольно трогательно переписывались с Евой из Тель-Авива, которую я перевёл с «евпатия», где всё это могла бы читать Ларисса, на своё личное «мыло»; с Настей из Новосибирска мы переписывались в открытую, и, кстати, Ларисса уже стала довольно часто со мной заговаривать о том, что Настя в меня влюблена и неужели же, мол, я этого не замечаю. Только вот Оксана Дубровская, девушка-психолог из Томска, весьма успешно держала дистанцию, хоть, впрочем, и не пропадала совсем (спустя пару лет, уже летом 2005-го, когда Оксана перебралась в Москву, она сама разыскала меня, и мы совершили с ней пару весьма милых прогулок — в продолжении я заинтересован уже не был — так что совсем из моей жизни не уходит ничего и никогда:). Так-то вот…). Короче говоря, подобная работа в газете «День» очень мне тогда подходила.
В качестве моего вступительного взноса мы договорились с ними о том, что через неделю я принесу им материальчик для рубрики, точного названия каковой я не помню, но что-то вроде «живёт такой парень». Я собрался сделать интервью с Андреем Родионовым, который в то время работал в красильне музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. О том, что, де, живёт такой себе парень, красильщик, отец не то троих, не то уже четверых сыновей, но вот, мол, он — не только красильщик, а ещё и не самый неизвестный поэт, русский Эминем и всё такое. Я даже действительно поехал к Андрею в красильню и довольно много всего записал в блокнотик про то, какие бывают типы красок, типы тканей; как начиналась его литературно-музыкальная деятельность — в своё время я работал в отделе информации «Независимой газеты» и пользоваться блокнотом умел хорошо. Не помню, выпили мы с ним в тот раз водки или нет. Оставалось, короче, тупо сесть с этим блокнотом за компьютер и сделать, собственно, материал, то есть работы от силы часа на полтора, если даже не будет никакого настроения. Однако судьба опять распорядилась иначе.
