Я попрощался со всеми друзьями, попрощался с Да, которая по понятным причинам воспылала неожиданною любовью к мероприятиям с моим участием и на сей раз не преминула почтить «Правду-матку» своим присутствием. Пока мы жили с ней вместе, она, ясное дело, клалА на всю мою жизнь с прибором. Я, в общем, на неё не сердился, потому что к моменту нашего с ней интимного знакомства уже твёрдо усвоил на массе предыдущих примеров, что милости от женской природы ждать не стоит, хотя, конечно, иногда всё это меня доставало. В особенности, когда в стадии ежевечернего алкогольного опьянения Да бралась объяснять мне, как на её замутнённый взгляд, мне следует себя вести в тех или иных моих же делах, о которых, она, ясно ежу, не имела никакого понятия. Когда же наступало утро, и её взгляд на мир прояснялся, она говорила: «Хрюша, извини меня, пожалуйста! Это вчера была не я. В меня как будто кто-то вселяется!» Ну да не суть.
Я всем сказал «до свидания», немного поболтал у метро с Марковым, которого давно не видел, о Цифрах и Зодиаке, и отправился возвращать Марковскому клавиши.
Ещё не было полуночи, когда я вышел на станции «ВДНХ», с нового, недавно построенного, выхода на Аллею Космонавтов. До Ваниного дома мне оставалось пять минут пешком.
Я пошёл себе через эту самую аллею. Вокруг не было ни одного человека, но я же, сами понимаете, не кисейная барышня, и мне и в голову не приходило, что в этом раскладе есть хоть какая-то опасность для такого «лося» как я.
Вдруг навстречу мне вынырнула одинокая фигура паренька лет 23–25. Когда мы поравнялись с ним, он попросил у меня зажигалку. И тут произошла почти классика жанра. Я протянул ему зажигалку и в ту же секунду… получил удар в зубы. Паренёк же вдруг заголосил благим матом (пожалуй, это тот самый случай, когда уместно сказать «заблажил»): «Ты охуел! Ты мне, менту, анашу предлагаешь!?.» И в ту же секунду я получил в зубы снова.
Это старый приём: орать какую-то бессмысленную деморализующую хуету. В какой-то мере так поступают даже самцы обезьян, и это почти всегда действенно.
Всё, что сейчас я описываю так долго, на самом деле происходило гораздо быстрей. Я только и успел, блядь, подумать, что же, блядь, делать-то — ведь у меня, блядь, Ванины клавиши болтаются на левом плече, а за спиной у меня рюкзак (рюкзак я купил вместе с Никритиным у того же метро «Царицыно», когда мы репетировали наш «семейный» проект — он тоже тогда купил себе на том же лотке какой-то прикольный портфельчик:)) со всякой фурнитурой для «Правды-матки», примочка «драйв-дисторшн» Вовы Афанасьева, три собственных книжки «Душа и навыки» да совершенно чудовищная по концентрации внутренней правды о себе и о Священной Истории рукопись под названием «Enter» (там, в частности, было написано, что тогдашнее 29-е марта — последнее, мол, 29-е марта в моей жизни, но я вот не помню поставил ли я там год:)) — скинуть мне всё это на землю или же нет? Ещё раз повторяю, что подобные душевные метания в «реальности» происходили во мне в сто раз быстрее, чем я их сейчас описывал, ибо были они не размышлениями, а односложными, хоть и противоречивыми импульсами. Да и вообще, время в таких обстоятельствах течёт принципиально иначе.
Уже в следующую секунду «откуда ни возьмись» появилась вторая особь, уже покрупней. В первый миг он сделал вид, что хочет нас разнять и вообще выяснить, в чём дело. Надо быть феноменальным тупицей, чтобы сразу не понять, что он был именно напарником, я бы даже сказал, подельником первого паренька, но… что значило в той ситуации моё понимание? Увы, безвыходные ситуации бывают не только в кино, и, думаю, что не погрешу против истины (то есть Абсолютной Точки), если скажу, что безвыходными являются, если копнуть поглубже, абсолютно все ситуации, в какие мы попадаем в течение всех своих идиотских жизней, ибо смотри пункт первый: БЫТИЕ — ИЛЛЮЗИЯ, ибо жизнь по отдельности — это заведомая идиотия, ибо смотри пункт третий: «ТЫ» НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
Прошло ещё три-четыре секунды после появления «подельника», и им удалось наконец сбить меня с ног вместе с Ваниной «JP 8000» и с моим рюкзачком, где лежали три «Души с навыками» и рукопись «Enter».
Пока я летел к земле с высоты собственных метра восьмидесяти, я успел подумать ещё две вещи: «Вот тебе пожалуйста и Вторая Голгофа! Вот и Заземление! — и вторая, — Катя же мне и это предсказывала! Вот оно! Свершилось, ёпть!..»
Когда я упал на землю, от первых же ударов ногами по голове я потерял сознание.
Наверное, я был, в прямом смысле слова, не в себе минут пять. Может меньше. Я ничего не помню. Это не было ни сном, ни пребыванием в каком-нибудь иномире — только Абсолютная Пустота. Просто какое-то время меня не было. Вот и всё.
В конце концов, я очнулся. Не сразу понял, где я, но довольно быстро всё вспомнил. На ноги я вставал довольно долго, воспользовавшись помощью любезно предоставленного мне Господом Миров близрастущим деревом, по стволу которого я и поднялся. Я оглядел место своего падения, в глубине души надеясь всё-таки обнаружить клавиши и рюкзак, но их, конечно же, не оказалось.
Карманы мои не тронули. Поэтому при мне остался мобильник, паспорт и даже двести рублей. Я, шатаясь, прошёл каких-то всего-то метров пятьдесят до метро и увидел, что прямо передо мной стоит такси. Как будто оно меня-то как раз и дожидалось:).
Я сунул в окошко свою окровавленную морду (крови, кстати, пролилось немало, голова — такое уж кровеобильное место — так что я считаю, Заземление вполне состоялось:); всё, смею надеяться, смешалось как надо), объяснил суть проблемы, и меня согласились отвезти в моё съёмное Отрадное. На часах по-прежнему не было полуночи.
Минут через 15–20 я уже вошёл в квартиру. Хозяйка, Галина Петровна, слава богу, уже спала. Я умылся, позвонил Ване, сказал, что клавиш его больше нет, после чего принял залпом не то пять, не то семь таблеток анальгина и мгновенно уснул.
На следующий день прознавшая об этой истории Да сразу сказала что-то вроде «приезжай болеть ко мне». Не без акцента, прямо скажем, на «ко мне», то есть в нашу с ней квартиру. На пару дней я действительно «к ней» приехал.
Уже с ней, с моей дорогой дружиной, мы снова съездили на Аллею Космонавтов, подали для проформы заяву в близлежащее отделение милиции (хуй знает, а вдруг бы нашли. Вряд ли конечно, но всё же…) и сходили в травмпункт, где обнаружилось, что у меня всё-таки сломан нос — мелочи жизни.
Вообще, повторяю уж не помню, в какой раз, вся эта драматическая история про Да, Лариссу и Заземление более подробно и по горячим следам изложена в моём романе «Да, смерть!». Могу сказать одно: на словах и Да и Ларисса собирались ехать на Голгофу вместе со мной; обе засвидетельствовали свою решимость и желание быть в мой последний час рядом со мной. Знаете что, я на полном серьёзе склонен думать, что если б в том злоебучее лето 2003-го года я всё-таки поехал бы туда, они бы действительно сделали это. Насчёт Да немного сомневаюсь, но Ларисса — точно.
Узнавшая о моей «беде» мама упросила меня съездить всё же обследоваться в клинику к моему дяде, довольно известному детскому невропатологу, профессору Скворцову. Я сделал это. Там обнаружилось, что у меня проблемы с сетчаткой. Меня направили в «доктор Визус» на Тверской. Мама дала своему непутёвому сыну триста баксов (сразу скажу, что я ничего такого в этом не вижу, ибо родственники мои на самом-самом деле совершенно объективно должны мне ещё тысяч десять долларов, которые они заиграли у меня при продаже нашей общей квартиры на Малой Бронной, коей я был собственником «в равных долях», в 2002-м году, а поскольку речь идёт именно о деньгах за квартиру, то в пересчёте на сегодняшние цены они должны мне и вовсе как минимум тысяч 50, ну да Бог им судья:), то есть я сам, но… я на убогих долго зла не держу) — так вот, мама дала мне триста баксов, и сетчатку мне благополучно приварили на место. Делается это так.
В глаза закапывается анастетик, ибо все, полагаю, знают, что любые механические воздействия на слизистую глаз очень болезненны. Через пять-десять минут, когда капли начинают действовать, на глазное яблоко надевается такой специальный окуляр, который является как бы стыковочным узлом между твоим глазом и, так сказать, уже непосредственно «гиперболоидом». Подбородком ты при этом жёстко упираешься в специальную подставочку, чтобы голова твоя была неподвижна при операции.
Когда все необходимые приготовления закончены, в тебя, прямо вовнутрь твоего мозга, ударяет луч лазера — ослепительно белый Абсолютный Свет…
То есть даже не то, чтоб белый и не то, чтоб в тебя ударяет, а просто всё то время, пока длится операция, ты как будто находишься внутри Солнца.
Это очень странное ощущение. С одной стороны, ты вроде сохраняешь способность мыслить, чувствовать и осознавать своё «я», но с другой — вроде как ничего больше, кроме Света, и нет…
Наконец мне всё сделали.
