— Четырех. — Старшой засмеялся. — Зато шуму подняли на целых двадцать.
— А сколько часов у вас вышло сверхурочных? — сказал он.
— Тебе-то что? — Старшой засмеялся. — Этой работы мало, хочешь еще?
Но позднее, когда они шли к сараям, он добавил:
— А вообще-то вчера тебе дело тоже нашлось бы. Завтра надо начинать новое поле. Значит, сегодня придется задержаться, чтобы его обкосить.
Однако старшой с Гордоном ушли на второе поле сразу после обеда, и Колин с костлявым остались работать одни. Костлявый сразу этим воспользовался и подолгу лежал под изгородью, лишь иногда оставляя ее тень, но уж тогда работал быстро, так как Колин в одиночку успевал сделать довольно мало.
— Нет, они побольше от нас потребуют, знаешь ли.
Подниматься и спускаться по склону приходилось все меньше — половина снопов была уже сложена в копны. В середине поля солнце пекло сильнее, чем на колее или по краям, пыль поднималась гуще, запах соломы казался сильнее и удушливее. Его одежда насквозь пропиталась потом. Поджившие было ладони снова кровоточили.
В рощицу у подножия холма пришли играть какие-то ребята. Он увидел их, когда они еще шли по дороге со стороны скрытого деревьями дома. Они принесли с собой ялик, перетащили его через изгородь и спустили в пруд. Около часа он слышал их крики, видел блеск воды — над деревьями время от времени взлетали столбы брызг. Наконец, когда они с костлявым дошли до изгороди, он поглядел на пруд.
На середине его был островок, заросший куманикой. У самой воды виднелось большое гнездо. Из рощицы тянуло запахом гнили.
Трое мальчиков в ялике гребли к островку. Двое были в плавках, и один из них, пока Колин наблюдал за ними, прыгнул в воду и под вопли двух других принялся энергично толкать ялик вперед, осыпая их градом брызг.
Один из оставшихся в ялике был в майке и шортах, Колин узнал Стэффорда: встав на середине ялика, он отдавал команды второму мальчику в плавках, который никак не мог справиться с веслом.
— Левей! Левей бери! — крикнул Стэффорд пловцу, который изо всех сил колотил по воде ногами.
Ялик ткнулся в берег, и Стэффорд, наклонившись, ухватился за ветку. Он удерживал лодку, пока второй мальчик вылезал на берег. Пловец, все еще в воде, поднялся на ноги. Плечи у него были в черной грязи.
Стэффорд отпустил ветку, схватил весло и оттолкнулся.
— Эй, Невил, — крикнули двое на острове. — Э-эй! Нее-е-вил! Греби назад.
Стэффорд, стоя в ялике, оперся на весло. Отголоски его смеха замерли под деревьями.
— Эй! Свинья ты! — кричали мальчики на острове.
На темном фоне деревьев их ноги и торсы казались совсем белыми.
— Эй, Невил, плыви назад!
Стэффорд опустил весло в воду, нащупал дно и подтолкнул ялик к берегу.
— Да Невил же!
Стэффорд захохотал, ялик качнулся. Мальчики принялись брызгать в его сторону.
— Да ну же, Нев! Плыви назад.
Стэффорд помотал головой и, все еще смеясь, опустился в ялике на колени.
— Тут такой ил, что вброд не перейти, — сказали мальчики.
— А вы доплывите, — сказал Стэффорд.
— Так мелко же, — сказал один из мальчиков.
Стэффорд снова встал, утирая глаза.
— Свинья ты. Пригони лодку назад.
— Сами пригоните.
— Ну, брось, Нев, имей совесть, — сказали они.
— Сколько дадите? — сказал он.
— Сколько тебе надо?
— А сколько у вас есть?
— Да откуда же? — Они указали на свои плавки.
Стэффорд выбрался на берег и сел рядом с яликом.
— Ну, брось, Нев, имей совесть.
Возможно, Колин переступил с ноги на ногу или кто-то из мальчиков на острове посмотрел в его сторону.
Стэффорд обернулся. Несколько секунд он растерянно смотрел на него. Потом приставил ладонь к глазам.
— Привет, — сказал Колин и кивнул.
Стэффорд встал, продолжая растерянно смотреть на него. Мальчики на острове снова закричали:
— Кто это, Нев? Давай плыви сюда!
— А, так это ты, — сказал Стэффорд негромко. Его голос словно угас. — Что ты здесь делаешь? — добавил он.
— Работаю, — ответил Колин и показал на поле позади себя.
— Как работаешь?
Он снова показал на поле.
— Копны складываю.
— Зачем?
— Деньги нужны.
Стэффорд повернулся к ялику. На поле он даже не посмотрел.
— Значит, работаешь?
Колин кивнул.
— Ну, еще увидимся. — Стэффорд влез в ялик и оттолкнулся от берега.
Костлявый на поле окликнул его. От сараев по колее ехал автомобиль, подпрыгивая и пыля.
Он пошел назад и уже складывал копну, нагибаясь к снопам, когда автомобиль остановился и из него вылезли фермер, старшой и кривоногий.
Они работали до самого вечера. Фермер копнил вместе с ними. В шесть часов он сходил к автомобилю и принес термос с чаем. Они сидели в тени изгороди, пили чай из жестяных кружек и ели бутерброды, которые он тоже привез с собой.
Много раньше, почти сразу после того, как подъехал фермер, из рощицы вышел Стэффорд. За ним шли два мальчика и несли ялик. Они посмотрели туда, где он работал рядом с четырьмя мужчинами. Стэффорд шел немного впереди, мальчики продолжали оглядываться на него, но Стэффорд вышел на дорогу, не повернув головы. Он исчез за деревьями, скрывавшими дом. Мальчики, совсем белые на темном фоне, с трудом перетаскивали ялик через изгородь.
— Нев! Нев! — услышал он их голоса.
Когда он добрался домой, уже давно смерклось. У его велосипеда не было фонарика, и он ехал в прохладной тьме, полузакрыв глаза. Его жизнь обрела новую инерцию. Он мог думать только о рядах копен, о поле, где им предстояло работать завтра, потому что на прежнем все снопы были уже в копнах — он мельком увидел его в сумерках, проезжая мимо. Он смыл пот и пыль и лег спать, отмахнувшись от аханья матери и вопросов отца.
Он оцепенело вытянулся на кровати и сразу заснул.
На этой ферме он проработал семь недель: восемь полей были обкошены и сжаты, снопы сложены в копны. С другой фермы привезли красную молотилку, которую тащил трактор со шкивом, таким же большим, как задние колеса. Один раз он увидел двух мальчиков с островка — они катили на велосипедах по дороге, которая вела от большого дома мимо сараев к шоссе. Они как будто не заметили его. У обоих были каштановые волосы. Они ехали и весело пересвистывались. Иногда он слышал их крики, доносившиеся из-за деревьев, окружавших дом.
Пшеница была обмолочена. В конце седьмой недели, в субботу, они работали сверхурочно, и поздно вечером фермер сказал, чтобы он больше не приходил.
— Ты парень дельный, ничего не скажешь, но у меня тут весь хлеб уже убран.
Фермер отдал ему деньги здесь же, на поле.
Утром он взял велосипед и снова отправился на поиски — заглянул на фермы, где уже справлялся о работе, побывал на новых, еще дальше от поселка. Поздно вечером, когда он уже возвращался и до дому оставалось три-четыре мили, он увидел поле, где работал трактор со сноповязалкой, но никто не копнил. Он свернул к усадьбе, до которой было несколько сотен ярдов, и договорился, что утром начнет работать.
Усадьба стояла у подножия холма, за ручьем, и к дому надо было идти через мостик. Фамилия фермера тоже была Смит.
— Придется тебе одному потрудиться, — сказал он. — Разве что я завтра кого-нибудь подыщу. Мне два поля надо сжать, а копнить некому.
Однако на следующее утро у ворот стояли двое мужчин в темно-коричневой военной форме — один высокий, худой, с длинными черными волосами, другой маленький, широкоплечий, коротко остриженный блондин с белесыми глазами.
— Это Фриц, — сказал фермер, показывая на низкого, — а это Луиджи, — добавил он, указывая на черноволосого, который согнулся и потряс ему руку. — Оба военнопленные, так что, если они попробуют сбежать, ты уж мне скажи. — Фермер засмеялся, и несуразная пара засмеялась вместе с ним. — К шести им надо быть в лагере, так, коли они упрутся, тащи их к воротам. — Он повернулся к нему, подмигнул и сказал быстро и невнятно: — Они ничего, я их и прежде брал; только не гляди, как они работают.
Следующие две недели он копнил с итальянцем и немцем. Первый был пехотинцем и попал в плен в пустыне, второй — летчиком, и его сбили над южной Англией. При нем они объяснялись знаками и жестами, но, оставаясь с ним с глазу на глаз, и тот и другой начинали говорить по-английски — довольно бегло и лишь с легким, словно насмешливым акцентом.
Как-то на поле приехал отец. Колин увидел, что он прислонил велосипед к калитке и стоит возле изгороди.
Он медленно пошел к нему, утирая лицо.
— Вот, значит, где ты работаешь.
Поле было на нижнем склоне холма, за усадьбой. В ясную погоду на горизонте виднелся город — шпиль собора, башня ратуши с конической крышей. Но этот день был пасмурным, и дальний край широкого поля терялся в тумане.
