— Что тут произошло? — спросил Макэлпин, когда сыщик поравнялся с ним. Тот и не взглянул на него. Высокий мальчишка-разносчик с сумкой через плечо кивнул на сыщика головой и с видом знатока, который видит всю механику насквозь, шепнул другому мальчику, помладше:
— Это Бушар. Я его уже раньше видел, — добавил он.
— Какой Бушар… не знаю я никакого Бушара.
— Дурак! Тот, что облавы делал на игорные дома.
— А, Которого с работы выгнали?
— Его не выгнали, а намылили шею.
— Сынок, — позвал Макэлпин старшего мальчишку, но тот не обернулся: он во все глаза глядел, как сыщик усаживается в машину. До слуха Макэлпина долетали обрывки разговоров. Женский голос сказал:
— Вот зверь. Бывают же такие.
— Сегодня просто жарко. Можно было без пальто идти.
— А разве это в первый раз? — сказал мужчина.
— Но ведь не на улице же случилось.
— В наши дни и от знакомых можно ждать чего угодно.
— Раньше такого не было. Ну и времена!
Макэлпин взял высокого мальчишку за плечо.
— Что тут произошло, сынок? — спросил он.
— Девушку одну убили, — нетерпеливо отмахнулся тот.
— Ага… изнасиловали и убили, — зашептал меньший мальчик. — Говорят, так прямо голую и бросили. Ух ты! Как ее фамилия-то… Салмонсон?
— Не, вроде Сандермен!
— Ага… Она на фабрике работала.
Мальчишки моргали глазами: яркий свет солнца бил в их запрокинутые испуганные лица. Толстая женщина в зеленом пальто, выслушав то, что они рассказали, повернулась к Макэлпину в надежде, что и он кое-что добавит. Макэлпина так качнуло, что он чуть на нее не свалился. Его трясло, руки и ноги совершенно обессилели. Ему казалось, что он выбирается из толпы, а на самом деле он лишь медленно переминался с ноги на ногу, и не было у него ни слов, ни мыслей, только дрожь колотила его, и он не мог ее унять, и все глядели на него.
— Извини, — сказал он, протянув руку и мягко отстраняя мальчика с пути. С трудом передвигая ноги, он побрел по улице.
Приближаясь к перекрестку, он ощутил, как все, что попадает в его поле зрения, причиняет ему боль: магазин на углу, проехавший мимо трамвай, тающий снег, гудение автомобилей и даже ширина улицы Сент-Катрин. Боль была острой, почти физической — он чувствовал, как что-то ноет в его теле.
— О боже, — простонал он. — Пегги… боже мой… нет, нет!
Ему почему-то казалось, что все дело только в том, что он немного опоздал; приди он чуть пораньше, и он застал бы ее.
Да и сам перекресток… в нем тоже есть что-то неприятное. Макэлпин озирался, лихорадочно дрожа и вспомнил: он стоит здесь на углу и сквозь кашу снежинок следит за торопливо ускользающим прохожим, а тот, добравшись до угла, скрывается среди выбеленных снегом, призрачных фигур, которые, как духи зла, скитаются по улицам. А вот и Пегги вышла из дому и тоже растворилась в этом холодном, блеклом мире, за снежной пеленой. Охваченный звериным ужасом, он прошептал: «Они сцапали ее. Сцапали». И задрожал всем телом.
Он поспешил прочь и, сам не замечая как, добрался до гостиницы «Ла Саль», где собирался этим утром позавтракать вместе с Пегги. Он выпил виски, немного расплескав его из-за дрожи в руках, потом взял еще одну порцию и все повторял шепотом: «Ну почему я не остался с ней? Почему не остался?..»
Вскоре до его сознания дошло, что именно здесь и именно в это время он должен был бы сидеть с Пегги, но ей уж никогда тут не сидеть; и он вскочил, швырнул на стол деньги и убежал. Перейдя через улицу, он вошел в подвальчик на углу. Бармен, молодой, светловолосый парень, нет-нет, да и поглядывал на странного клиента. Закрыв глаза, клиент сидел на табурете, и каждый раз, когда подносил рюмку ко рту, он откидывался всем телом назад, запрокидывая голову и выпячивая подбородок.
— Подать вам еще одну? — спросил наконец озадаченный бармен.
Макэлпин поднял веки, и такая тоска была в его глазах, что бармен остолбенел. «Чего он на меня так смотрит?», — подумал Макэлпин. Он испугался, как бы бармен не спросил его: «Почему вы не остались с ней вчера вечером?»
Блуждая ощупью в потемках своего сознания, он попытался настигнуть ее; он шарил в потемках, творя косноязычную молитву.
«О господи, — молил он, — я этого не приму!» Душа его рвалась вслед за ней в царство мертвых, он хотел настигнуть Пегги, взять за руку и смело крикнуть ее ангелу-хранителю: «Где же ты был? Как мог такое допустить?.. Мы расстались с любовью. Ты знаешь — я ушел из-за того, что уважал ее, хотел, чтобы все было по-хорошему. И допустить, чтобы стремление к добру стало причиной ее смерти?.. Где же ты был? Где же ты был?»
Пока он мог возмущаться, ему удавалось спрятаться от одиночества. Но тут бармен, заметив, что он с каждой рюмкой все сильнее и сильнее запрокидывает голову, спросил в упор;
— У вас что-то случилось, приятель?
— А?
— Вам вроде бы не по себе?
— Ничего со мной не случилось, — сказал Макэлпин.
Его угнетал обвиняющий взгляд бармена, и он расплатился и вышел, но взгляд бармена преследовал и на улице. Он побрел куда глаза глядят, но каждый раз оказывался на какой-нибудь улице или перекрестке, где он когда-то бывал вместе с Пегги, и от этого ему стало так невыносимо больно, что захотелось бежать с этих улиц бегом. Он вернулся в «Ритц» и долго сидел у окна в каком-то отупении. Зазвонил телефон, он снял трубку, но, услышав чей-то голос, ни слова не понял и положил ее. Немного погодя телефон зазвонил снова.
— Что это с тобой Джим? — обиженно сказал Фоли. — Я звоню, а ты трубку бросаешь. Держи себя в руках. Я уже видел газеты: первые полосы так и пестрят. Теперь послушай-ка…
Фоли сказал, что для Макэлпина очень важно не оказаться замешанным в эту историю и сделать так, чтобы, пока ведется следствие, его имя не попало в газеты. Для этого нужно уклоняться от встреч с репортерами и просто любопытными, то есть прежде всего покинуть гостиницу. Макэлпину пришлось дать слово, что он тотчас же переедет из гостиницы в квартиру Фоли на Юнивер-сити авеню и будет там ждать. Швейцар его впустит, добавил Фоли.
Машинально, двигаясь словно во сне, Макэлпин уложил свой чемодан. Забыв предупредить портье, он сразу спустился в вестибюль с чемоданом.
— Вы нас покидаете, мистер Макэлпин? — изумился обворожительно-любезный портье.
— Да, мне написали из дому, — сказал Макэлпин и стал ждать, когда кассир выпишет ему счет.
— Надеюсь, ничего плохого не случилось.
— М-мда… — уклончиво отозвался Макэлпин.
— Мы будем рады снова видеть вас, мистер Макэлпин, — сказал портье, протягивая ему руку.
Макэлпину пришлось обменяться с ним рукопожатием, и портье почему-то слишком долго не отпускал его руку. Чего он так вцепился? У входа в гостиницу стояло такси.
Через десять минут он был уже в квартире Фоли. Он улегся на кровать, закрыл глаза. Хотелось плакать, но слез не было. Как все в нем пусто, только сердце колотится…
— Пегги… боже мой, — прошептал он. — Милая, где ты?
Он понял, что не сможет усидеть тут в четырех стенах. Встал, вышел, снова принялся бродить по улицам. Яркий, резкий свет солнца затоплял Сент-Катрин. Было еще только два часа, и мимо пробегали, радуясь теплому солнцу, принесшему им ощущение свободы, девушки в распахнутых пальто и с развевающимися на ветру цветными шарфами, а он глядел на каждую, терзаясь своим одиночеством. Над мокрыми тротуарами поднимался парок. На углу Пил и Сент-Катрин он остановился в смятении: в лице каждой девушки, в каждом юном лице он видел Пегги; нескончаемой вереницей плыли они мимо, и он отвернулся, потрясенный, потому что все они глядели на него с грустным упреком.
Кэтрин вернулась домой после хождения по магазинам только к самому обеду. Свалив покупки на столик в прихожей, она нечаянно сбросила на пол вечернюю газету, подняла ее и прочла заголовки, сообщавшие о смерти Пегги Сандерсон.
На первой полосе вечерки помещалась и фотография Пегги. Превзойдя самих себя, репортеры где-то раздобыли фотокарточки выпускного курса колледжа, где училась Пегги. Трудно было поверить, что этой паиньке школьнице посвящены и длинная статья и подборка интервью. Речь в них шла о скандале, разгоревшемся в ночном клубе на улице Сент-Антуан, и о том, как наутро девушку нашли в ее комнате, голую, изнасилованную, с синяками на горле, оставленными пальцами убийцы. Вне всякого сомнения, эта девица была сомнительной личностью, и жизнь она вела довольно странную. Как заметила Кэтрин, обитатели Сент-Антуан отвечали сбивчиво и осторожно; да и что можно сказать о белой девушке с такими необычными наклонностями и в то же время привлекательной и красивой? Тем не менее все они с неохотой признали, что девушка им нравилась, и потому их задевало за живое, что она всегда одна. Беда только, что нравилась она слишком многим. Беды не избежать, когда столько мужчин неравнодушны к хорошенькой девушке. И лишь некая миссис Агню с искренней симпатией отозвалась о Пегги. Она сказала, что ей было все равно, кого жиличка водит в дом. Пегги всегда вела себя скромно и благородно, просто у нее было много друзей.
