— Знаете, — Петрович исподлобья взглянул на Володю, — работать одно, а учить — другое. Нет у меня к этому таланта.
— Нет, так нет, — незнакомец равнодушно пожал плечами, — спасибо, Владимир Иванович, дальше я сам пройдусь, посмотрю свежим взглядом, — он вышел и закрыл дверь, оставив Володю наедине с Петровичем.
— Это что за хрен? — спросил Петрович, но Володя испуганно прижал палец к губам.
— Новый директор завода. Ходит, знакомится, — прошептал он, и подойдя ближе, учуял запах, исходивший от кладовщика, — а ты знаешь, — Володя прищурился, сделав, как ему казалось, грозное лицо, — он сказал, первое, с чем надо бороться — это пьянство на производстве! — уверенно выдвинул ящик стола, — а у тебя здесь что?
— Что надо, то и у меня, — проворчал Петрович.
— Моё дело, предупредить, — Володя вышел, хлопнув дверью, а Петрович уселся за стол.
— Вот ведь, хрен моржовый, — запросто обратился он к Генеральному Секретарю, — учить меня ещё будет!
Тем не менее, мысли продолжали крутиться вокруг нового директора, и вдруг он понял, что совсем не случайно зашёл в свой склад. Если б он не спрятался, а сидел за столом со стаканом в руке!.. Такой стресс требовалось снять немедленно.
Петрович выглянул в цех, и убедившись, что начальства нет, торопливо налил полстакана и торопливо выпил. Волнение, действительно, тут же прошло. Он закурил, довольно глядя на Брежнева, который тоже не испугался нового директора.
…А ничего б и не случилось, — подумал Петрович злорадно, — не зря все говорят, что я везунчик. Ведь если вспомнить…
Вообще, Петрович любил вспоминать (а, собственно, чем ему ещё заниматься, если ни настоящее, ни будущее не сулили ничего нового?) Странно только, что воспоминания начинались не с детства, а с Любы. То ли в его детстве не было ничего примечательного, то ли просто ничего не отложилось в памяти — зато потом события вспыхивали на дороге жизни, словно фонари вдоль ночной трассы. Тьма, тьма — свет, тьма, тьма — свет… И пусть они не всегда хорошо начинались, но непременно имели удачный конец.
Он тогда как раз уходил в армию. И кто б мог подумать, что красивая девчонка, только поступившая в институт, станет ждать его? Он даже не отвечал на её письма, чтоб не разочароваться потом, но она, глупенькая, дождалась.
Естественно, он женился на ней. А какой дурак откажется от такого счастья, если даже бабки, вечно сидевшие у подъезда и невзлюбившие его с детства, твердили лишь о том, как ему повезло — «охмурить такую девку»?
Потом Люба заставила его поступить в институт — только какой из него студент?.. Зато когда устраиваясь на работу, Петрович гордо написал в графе «образование» — «незаконченное высшее», его планка сразу поднималась над теми, кто писал «среднее» и даже «среднее специальное». Наверное, поэтому ему предложили должность мастера…
…Эх!.. — Петрович вздохнул, — был бы сейчас на Володькином месте… А оно мне надо? Это Любка мечтала, чтоб я шёл в начальники, карьеру делал… Тогда б я, точно, не оставил пальцы на этом грёбаном станке, — он посмотрел на изуродованную руку, но её вид давно уже не вызывал никаких эмоций, — я ж хотел идти грузчиком, в мебельный — там тогда такие деньжищи заколачивали!.. Только, вот, посадили их потом всех, и Витьку-дружбана тоже… Хотя сесть я мог и здесь, если б не Любка… Петрович совершенно не помнил той драки, и не помнил, как в руке оказалась пустая бутылка — ощущать себя он начал с жуткого похмелья уже в камере.
По закону ему должны были б дать три реальных года, а получил он год условно, и только вернувшись домой, понял, что это не суд у нас самый гуманный, а просто в квартире не осталось, ни телевизора, ни магнитофона, ни мебельной стенки…
Петрович с вызовом посмотрел на Генсека и для убедительности пояснил вслух:
— Вот, Леонид Ильич, Любка — это не Светка, и не Галка, и не Ирка! Эти б, сучки, меня сразу бросили — сиди, мол. Они и так меня бросали, когда кончались деньги… — тема была не самой приятной, и Петрович, завершая её, погрозил Генсеку пальцем, — а с Любкой я живу до сих пор. О, какую жену я себе выбрал!.. — отвернулся, вглядываясь в прошлую жизнь.
…А рожать она взялась, прям, как кошка, — Петрович усмехнулся, — две штуки подряд!.. Он попытался представить лица детей, теперь уже выросших и разъехавшихся по разным городам, но в памяти возникали, то сохнущие на тесной кухне пелёнки, в которые всё время приходилось тыкаться лицом, то очереди за молоком, то визг и плач младшей, когда старший отбирал у неё игрушки.
Иногда Петровичу казалось, что он готов убить этих чёртовых ублюдков, но ведь не убил же! А почему? Петрович вспомнил, как, разъярённый, стоял посреди комнаты, а жена прижимала к себе сына, ласково повторяя: — Смотри, Игрёк-то — вылитый ты… Потому, наверное, и не убил.
Петрович допил бутылку и сунул пустую в пакет, чтоб не оставлять улик.
…Чёрт с ними! Выросли, и ладно. Пусть живут, — решил он, — жалко мне, что ли?.. Взглянул на часы и поразился тому, что просидел на рабочем месте лишних пятнадцать минут. Вскочил, на ходу снимая рваный халат, ведь если он не успеет перехватить Сашку, то вечер, можно сказать, пройдёт впустую. Что ж ему сразу идти домой или тащиться к Дуське одному?..
— Смотри, чтоб без меня не бузил тут, — напоследок Петрович погрозил пальцем безмятежно улыбавшемуся Генсеку, и заперев дверь, вышел в пролёт, где уже давно наступила та, вторая — мёртвая тишина.
…Так-то, сволочи, — злорадно подумал он, взирая на затихшие станки, — вот и стойте тут, а я пойду к Дуське…
Впереди маячила фигура Сашки Никитина — с ним они когда-то ещё работали на соседних станках. Петрович устремился следом, неловко скользя на блестящем от масла металлическом полу; устремился к распахнутым воротам, за которыми светило яркое солнце.
— Санёк! — крикнул он, и Сашка остановился на самой границе света и тьмы, — к Дуське-то идём? Червонец у меня есть, а завтра всё равно получка.
— Ты ж и мёртвого уговоришь, — засмеялся Сашка, пожимая протянутую руку, — только по кружечке и всё, а то футбол хочу посмотреть. «Спартак» играет.
— И нужен он тебе? — удивился Петрович, — вот скажи, если «Спартак» выиграет, тебе что, зарплату прибавят или Валька чаще давать будет?
Сашка задумался, продолжая медленно шагать к проходной, а Петрович и не торопил его, ведь другой темы для разговора всё равно не было.
— А чёрт его знает, — минут через десять произнёс Сашка, когда они уже сворачивали на улочку, ведшую к Дуськиному ларьку. Петрович к тому времени успел забыть, о чём спрашивал, но это было и не важно — фраза получилась такой всеобъемлющей, что могла относиться к чему угодно, даже к жизни вообще.
Возле ларька, на бессменных ящиках расположились несколько работяг, зашедших поправить здоровье перед длинной второй сменой, и живописная группа студентов, не так давно тоже разнюхавших об этом замечательном месте. Студенты весело смеялись, разливая по стаканам вино.
…А чего им не смеяться? — Петрович вспомнил свои недолгие студенческие годы, — дурак был… Любка ж уговаривала… Кончил бы тот институт…
Мысль возникла спонтанно и несла в себе жалость не по каким-то упущенным возможностям, а, скорее, по ушедшей молодости, и Петрович вздохнул.
— Чего вздыхаешь? — спросил Сашка, которому просто надоело молчать.
— Я не вздыхаю, я — дышу, — Петрович достал смятый червонец, — «по полкружечки»?
Впоследствии подобные выражения стали называть «сленгом», то есть языком общения узкого круга людей, связанных общими интересами. В этот круг, естественно, входила и толстая Дуська. Взяв деньги, она до половины наполнила кружки бесцветным пивом, а остальной объём долила водкой из припрятанной под прилавком бутылки. Цвет при этом почти не менялся, зато убойная сила вырастала многократно, что являлось главным, когда у тебя в кармане последний червонец.
Сашка попробовал на прочность свободные ящики и сел, изучая покосившиеся частные домишки. Петрович в это время осторожно нёс кружки, вожделенно глядя на колыхавшуюся в них жидкость. Жизнь продолжалась, и цель в ней присутствовала, и, вообще, всё прекрасно!.. Пока не покажется дно кружки…
Петрович опустился рядом с другом, и сделав первый жадный глоток, закурил.
— Слышь, Санёк, ты нового директора видел?
— Ходил там какой-то, — Сашка равнодушно пожал плечами.
— Говорят, суровый мужик. С пьяницами бороться собрался.
— Дурак он тогда. А работать кто будет? Разве по трезвому кто пойдёт на такую зарплату?
— Это да, — Петрович сразу успокоился, и за себя, и за коллектив, да и за судьбу всего завода, — так с кем «Спартак» — то играет? — вспомнил он, желая сделать приятное человеку, вмиг разрешившему все его сомнения.
