Он поднялся на смотровую вышку, маковка которой уже была освещена солнцем. Темно-зеленый лес, похожий сверху на вздыбленное море, уходил к горам. Отдельные его волны, как-то раз нахлынув, застыли навечно на бурых ребрах хребта. Там, среди водоразделов, стремнин и плато, выставлены мишени танков, орудий и долговременные оборонительные сооружения, создан мощный узел сопротивления «противника». Громов точно знал координаты целей.
По ним и будут выпущены боевые ракеты. Сегодня из этих эрпурсов... А завтра... Земля ведь движется, и злые люди еще ходят не по тем земным дорогам, по которым им следовало ходить. Ходят в темноте и бряцают оружием и ждут, ждут момента... «А завтра мы будем сильнее. Не бряцайте, господа! Зря! Завтра мы будем сильнее».
Лес шумел, гул его крепчал. На вышке стало ветрено. Громов спустился в будку управления пусками. На стене висела карта, исчерченная условными знаками: стояли различные приборы и телефонные аппараты. Сюда, в это удобное, светлое помещение, скоро поднимутся и маршал, и Гросулов, и их помощники, и начнутся пуски.
Громов был убежден: ракетчики сработают хорошо. Он вновь вышел на открытую площадку. В бинокль начал искать расположение установок, рубежи пусков. Видимость была отличной. Однако сколько ни пытался обнаружить расчеты, не смог этого сделать. «Здорово замаскировались!» — восхитился Громов.
К вышке приближался Бородин. Пока он подходил, поднимался по ступенькам крутой лестницы, Громов вернулся мыслями к Наташе. «Уж лучше бы не сходились. Разошлись — и баста!.. Встретились: земля большая, а дороги узкие... A-а, чего я о ней, поумнеет», — отмахнулся от дум: он умел быстро подавлять в себе то, что сию минуту считал не главным, к тому же не хотел, чтобы о личных, семейных неурядицах кто-либо догадывался, тем более Бородин, с которым так хорошо служилось.
— Погляди-ка, комиссар, как наши умеют маскироваться, — передал он бинокль Бородину. — Замечательно!
— Мать моя! Их не найдешь!.. — воскликнул Степан. И погодя немного начал докладывать о проведенной партийно-политической работе. — Все это я видел, командир, вчера терся там до самого поздна. Думал: приехал маршал, Гросулов, их помощники, вызовут замполита! Не позвали. Слава богу, рассудил, значит, тихая комиссия, коль шума нет. Ну я и поднажал с Савчуком. Что я должен тебе сказать: приняли мы ефрейтора Цыганка в кандидаты партии, конечно, пока на бюро, сержанта Добрыйдень из кандидатов в члены оформили. Славные хлопцы! Оба изъявили желание поступить в военное училище. Одессит опять напомнил о своей Тоне. Не знаю, есть она у него или нет, но краткосрочный отпуск он заслужил. Правда, далековат этот город Одесса от нашего гарнизона. Но парня он дал армии хорошего. Может, самолетом оформим?.. Потом, конечно, командиру накладут по шее. Но за такого солдата можно один раз и пострадать. Или ты против? Молчишь — значит, подошло. — Он рассказал, что ракетчики взяли обязательство произвести пуски не ниже оценки «хорошо», и что вообще в подразделениях настроение приличное, боевое, и что он мог бы об этом доложить вчера, но возвратился поздно, когда Громов уже спал.
— Хотел разбудить. Презабавный случай произошел у нас. Сергей. Оказывается, нашему Малко удалось пробраться в маршальскую палатку. Без смеха слушать нельзя. В общем, Малко поговорил с маршалом. — Бородин так рассмеялся, что на глазах у него выступили слезы.
— Кто же тебе рассказал? Сам Малко?
— Он, он. Причем рассказывал серьезно, говорит: на всю жизнь эту встречу запомню, говорит: все внутренности перевернул маршал, и главное, говорит — не ругал, не шумел, так тихонько, по-простому разговаривал...
— Переживает?
— Конечно, переживает, наказание тяжелое. Не хотелось бы об этом вспоминать, да приходится и еще придется не раз... А утро-то какое, какое утро, как по заказу для пусков, светлое, безоблачное. — Бородин снял фуражку и, подставив лицо навстречу солнцу, застыл в такой позе. Громов позавидовал этой перемене, невольно сорвалось:
— Почему тебя женщины любят?
Степан сразу посуровел, но погодя немного заставил себя улыбнуться:
— А я их боюсь, командир, женщин-то, вот они и бросаются на боязливого да тихого. Ты чего вздумал меня пытать на самой вышке, зря, ни к чему, да еще с самого утра. Люди богу молятся с утра, а ты о женщинах...
Громову стало неудобно, и он, чтобы сменить тему разговора, нарочито спохватился:
— Чуть не забыл тебе сказать, Степан. Есть приказ о присвоении очередных воинских званий нашим офицерам. Шахову присвоено звание инженер-капитана, Узлову — старшего инженер-лейтенанта. Мне, Степан, полковника дали.
— Поздравляю. Сергей. Это очень хорошо! Теперь в нашей части будет свой полковник. А ну-ка повернись... Так, вполне заслужил! От всей души говорю: заслужил!
— Но это еще не все, Степан... Я дал согласие перейти в штаб артиллерии округа...
— Как дал? Почему не посоветовался! Кто тебя уломал?.. А как же мы будем без тебя? Об этом подумал? Заместитель начальника штаба. Кто такой заместитель вообще, забыл о нашем разговоре?.. Эх, Сергей. Сергей... Аль надоел я тебе, скажи честно, без зигзагов, прямо.
— Прямо? Могу прямо. Ты очень хороший товарищ, человечный замполит, с тобой служить приятно, даже радостно. Мне предложили должность начальника штаба. — Он хотел сказать, что это не главное, причина его перехода на другую работу, главная причина — Наташа, которая рано или поздно может их столкнуть, но, подумав, сказал об этом отдаленнее: — Да и Наташа уже давно настаивает, чтобы я сменил место службы. — Его лицо вспыхнуло, стало пунцовым. Он повернулся к перилам и долго рассматривал иссушенное солнцем дерево. И когда почувствовал на лице холодок, отошел от перил, сказал: — Что ж ты молчишь? Одобряешь?
Бородин прошептал:
— Пожалуй, ты прав, начальником штаба иди, да не забывай о своей родной части. — И, сбегая вниз, почти во весь голос: — Черт побрал бы этих бешеных, чумных, сами не умеют жить и другим не дают! — С земли позвал: — Пойдем завтракать, командир, товарищ полковник!..
Едва они сели за стол, как появился рассыльный от генерала Гросулова и доложил, что Громова и Бородина срочно вызывает маршал.
У палатки их встретил Гросулов. Несмотря на раннее время — до боевых пусков осталось еще два часа, — он был одет по форме, гладко выбрит и даже, как заметил Громов, подстриг свои седеющие виски. Он, попыхивая трубкой, сказал:
— Маршал пригласил вас на завтрак, прошу.
Стол уже был накрыт: среди холодных закусок и горячих блюд возвышался сверкающий пузатенький самоварчик, литров на пять, окруженный блюдечками со стаканами. Из-за перегородки появился маршал, одетый в летнюю форму. Ои поздоровался с каждым за руку и почему-то задержался возле Бородина, рассматривая его, будто впервые увидел. Хотел что-то сказать, но лишь качнул головой, наверно, подумал: ничего себе вымахал!
Талубаев сел первым, сказал:
— Прошу, Петр Михайлович, — показал на стул рядом с собой. — Прошу, товарищи, отзавтракать. — Он взял вилку и чуть наклонившись, начал есть, изредка бросая взгляд то на Громова, то на Бородина, которые чувствовали себя не совсем свободно. Степан съел кусочек колбасы, положил вилку на край тарелки. Громов намеревался последовать его примеру, но в это время маршал сказал:
— Андрей, нет ли у тебя другой закуски, колбаса не нравится нашим хозяевам.
Бородин, беря вилку, поспешил:
— Товарищ маршал, очень вкусно, не надо другой, — и поднажал так, что первым опустошил тарелку.
— Вот теперь вижу настоящего солдата. Петр Михайлович, он что, такой робкий?
Гросулов ответил:
— Только за столом. Я его знаю с тех пор, когда он был секретарем партийного бюро. Ничего, не постеснялся разъяснить одному старшему начальнику, что такое правда и что означает кривой взгляд на нее.
— Кто был тот начальник? — спросил маршал, принимаясь за горячее блюдо.
— Был такой... полковник Гросулов.
— Неужели вам, Петр Михайлович, разъяснил? — Глаза маршала заблестели, и он, как бы желая услышать от Громова подтверждение, повернулся к нему.
Сергей понял это, хотел было сказать, но Гросулов опередил:
— Громов тогда в госпитале находился, а Бородин командовал частью. Производили первые боевые пуски. Первые, пожалуй, во всей армии.
— Помню этот случай, помню, — сказал маршал. — Вы же мне, Петр Михайлович, рассказывали о нем, еще с удивлением подчеркивали: скажите пожалуйста, политработник, а как лихо округлил боевые пуски. Еще тогда вы говорили: Бородин — готовый командир.
Именно тогда Гросулов этого не говорил, не говорил потому, что в те годы он не очень-то был расположен хвалить политработников, чаще обходил их. Сказал он маршалу о Бородине как о подходящей кандидатуре на место Громова три дня назад, в штабе округа. И теперь он рад, что маршал возвращается к этому разговору.
Талубаев налил всем чаю.
— Если кому хочется курить — пожалуйста. — Он принес пепельницу, поставил ее на середину стола.
