Поначалу многие бойцы боялись лошадей. Они опасливо поглядывали на них издали и на предложение подойти поближе лишь улыбались, смущаясь собственной робости, и махали руками. Йону, который был назначен начальником кавалерии, пришлось употребить весь свой авторитет, чтобы заставить их забраться в сёдла. Постепенно боязнь исчезла, а многим верховая езда даже настолько понравилась, что их приходилось едва ли не силком стаскивать с уставших лошадей.
Сатир исполнял свои обязанности терпеливо и аккуратно, Белка же время от времени не могла отказать себе в удовольствии бросить всё, сорваться в галоп и понестись куда-нибудь сломя голову, так что пыль столбом уносилась в небо. Пронёсшись по саванне, она возвращалась назад, к ожидавшему её Сатиру и ученикам-неграм, хохотала в небо взахлёб, поднимала коня на дыбы, обнимала его за гордо выгнутую шею и была совершенно счастлива.
Вскоре русская троица взяла на себя обязанности пастухов и почти перестала появляться в лагере. Белка прихватила с собой английские справочники по медицине и по вечерам у костра продолжала самообразование. Временами она просила, чтобы кто-нибудь проверил её знания.
— Да мы и английский-то почти забыли, как мы тебя проверять будем? — вопрошали Эльф с Сатиром.
— Ну, как слова читаются, вы ещё помните? Я буду по-английски отвечать, а вы смотрите, чтобы хоть примерно похоже было.
Когда ей надоедало читать, она заставляла друзей прикидываться ранеными и училась делать перевязки.
— Туго заматываешь, — жаловался Эльф.
Белка сверялась с книгой.
— Всё правильно, здесь так и написано — давящая повязка. Так что, терпи.
В травах саванны трещали цикады. Всхрапывали спутанные лошади. Шумели под ветром акации, роняли листья Белке на плечи. Пела, сгорая в костре, веточка. Доносился издали дьявольский хохот гиен. Перекликались негры-пастухи. Чёрная, густая, как патока и беспамятство, африканская ночь затопила саванну.
Сатир откинулся на спину.
— Звёзды здесь какие огромные… — сказал он, покусывая сухую травинку. — Как норы…
Белка смотала бинты, сложила в сумку. Улеглась рядом с Сатиром, отняла у него травинку и, сунув её в уголок рта, прочитала:
В Африке звезды очень яркие,
Как глаза
Долгожданной любимой
Нежданной смерти.
В Африке звезды острые,
Как пролетающие навылет
Пули и меткие слова,
Несовершённые великие дела.
В Африке звезды цепкие,
Как последняя надежда,
Бесполезная любовь,
Наивные желания…
До столицы повстанческая армия добиралась двое суток. Двигались в основном по ночам, днём же отсиживались в небольших лесах, что встречались по пути. Асфальтовых дорог избегали, чтобы не привлекать лишнего внимания. Конное подразделение зачастую вообще шло вдали от любых дорог, поскольку лошадь для Африки — животное необычное, а слухи, там, как и везде, распространяются необычайно быстро.
Русской троице это путешествие было по душе. И если б их не тревожило то, чем оно должно закончиться, они бы чувствовали себя совсем хорошо. Чтобы не давать разрастаться своим страхам и волнениям, старались побольше разговаривать, пытались представить себе, что ждёт их впереди, подбадривали друг друга.
— Война, если уж ты пошёл на неё, если ты веришь в её справедливость, должна быть праздником. Таким отчаянно опасным, может быть, последним в твоей жизни, но праздником. Торжеством жизни, — рассуждала Белка. — Всякие гуманисты любят потрепаться о бессмысленности войн, о святости жизни, но это же чушь собачья! Всё зависит от того, за что ты воюешь. За что ты отдаёшь свою жизнь и за что отнимаешь чужую.
— Белка, у нас в отряде комиссара нет, — улыбаясь, обратился к ней Сатир, — не хочешь попробоваться? Мы бы с Эльфом тебя поддержали, если б до голосования дошло.
— А что, у вас проблемы с боевым духом? — поинтересовалась она. — Хорошо, я подумаю.
Она пришпорила своего рослого вороного жеребца и лёгким галопом понеслась вперёд. Эльф невольно залюбовался ею: спина прямая, словно клинок шпаги, голова гордо и чуть нахально откинута назад, на губах играет еле заметная, как у Джоконды, улыбка. Одной рукой она небрежно держала повод, другой придерживала АКМ. Конь раздувал чёрные, будто закопчённые, ноздри, выгибал крутой дугой шею, выпячивал бугристую грудь.
— Жанна д'Арк, — сказал Сатир, глядя ей вслед. — Только, её не канонизируют. Зато, легко могут сжечь.
— Да… То ли Жанна д’Арк, то ли всадник Апокалипсиса. Поди её, разбери. Красавица… Святая… — пробормотал Эльф.
Рассвет играл красноватыми бликами на стали автоматов, белые лица русских становились похожими на лица индейцев. Подходила пора искать дневное убежище в лесах.
Последняя стоянка была километрах в пяти от Томе — столицы Дого. Там Сатир впервые увидел купленный Йоном автобус. Тот не ехал, а скорее ковылял, громыхая плохо проклёпанной жестью и грозя развалиться в любую минуту.
— Йон, ты уверен, что эта рухлядь сможет двигаться дальше? — спросил Сатир, завидев транспорт.
— Сюда же доехали… — неуверенно возразил тот.
— Ага… — сказал Сатир. — Будь я бизнесменом, никогда бы не взял тебя в партнёры. — Потом подумал и добавил. — И это лишнее доказательство того, что бизнес и человеческие взаимоотношения несовместимы.
— Точно. Когда люди занимаются бизнесом, они перестают быть людьми.
— И всё-таки, хорошо, что мы на лошадях! — с удовольствием сказал Сатир, приподнимаясь в стременах и оглядывая окрестности.
Выступать решили утром. Исходили из того, что пока повстанцы доберутся до дворца, наступит жара, охрана разомлеет от зноя и попрячется, а значит, захватить здание будет намного легче. Про недобросовестность охраны было известно из надёжных источников, которые до сих пор сохранились у Руги среди чиновников правительства и обслуги дворца.
Перед началом операции бывший президент произнёс перед повстанцами речь, из которой русские ничего не поняли, и наступление на столицу началось.
Город быстро приближался. Президентский дворец находился в самом центре. Автобус, отчаянно сигналя, понесся по узким улочкам. За ним следом неслась конница. Из-под колёс и копыт разбегались в стороны куры, дети, велосипедисты, редкие машины. Один грузовичок, гружёный по самые борта живой рыбой, не успел свернуть к обочине и автобус вышвырнул его с дороги. От удара грузовичок перевернулся. Груз разлетелся огромным трепещущим веером. Улица мгновенно превратилась в русло реки из которой в одну секунду ушла вода. Всюду прыгали и извивались мокрые рыбины, открывали рты, задыхались, обнажали розовые нежные жабры, которые тут же забивались горячей пылью. Чёрная детвора в линялых лохмотьях гомоня, как стая птиц, бросилась собирать добычу. Из кабины вылез, держась за разбитую голову, старый водитель и сел, опёршись о грязное днище опрокинутого грузовичка. Седой негр равнодушно смотрел на радостно лопочущих детей и зажимал рану на голове. Сквозь пальцы его медленно ползла, словно выдавливалась, тёмная кровь.
Президентский дворец, который сейчас занимали полковники, был обнесён мощной кирпичной стеной. Главные въездные ворота охрана всегда держала запертыми и прошибить их автобусом тоже было нереально, поэтому решили прорываться сквозь задние ворота, которые были не такими мощными. Их протаранили на полной скорости, весело и дребезжаще вопя сигналом. Повстанцев в автобусе здорово тряхнуло. Охрану ворот расстреляли на ходу из автоматов. Автобус по инерции прокатился еще два десятка метров и остановился. Мотор заглох, и из-под капота повалил то ли дым, то ли пар. Конница, словно речной поток, обтекла умершую машину и понеслась к президентскому дворцу, до которого было метров триста.
Дворец, построенный ещё при колониальном режиме, очень напоминал американский Капитолий: такой же безупречно белый, те же два крыла, тот же купол с флагом, только всё это было уменьшено раза в три по сравнению с оригиналом. В амбразурах подвала и на крыше были установлены крупнокалиберные пулемёты. При необходимости на пулемёты можно было поставить прицелы ночного видения для стрельбы в темноте.
Повстанцы рассчитывали молниеносным броском достигнуть левого крыла Капитолия, взорвать дверь или окна и прорваться внутрь. Поначалу всё шло гладко и ничто не нарушало тишины кроме топота сотен копыт по стриженой лужайке. Взмыленная конская лава неслась к ослепительно-белому, словно выстроенному из мела, зданию, под горячими лучами гордого и жестокого африканского солнца. Эльф оглянулся на друзей. Белка, сидела на коне, немного наклонясь вперёд и, не мигая, смотрела перед собой. Лицо её заострилось, на открытый лоб легли тонкие, как лезвия, морщины. Локтем она прижимала к себе автомат. Во всём теле чувствовалось напряжение сжатой пружины. Сатир, был как всегда спокоен и даже немного расслаблен, словно выехал на полуденную прогулку, а не на штурм президентского дворца.
