Мы с папой сидим дома вдвоем. Мама ушла куда-то.
— Нарисуй мне лошадку, — пристаю я.
— Угу, маленький… — говорит он и продолжает читать свою газету.
— Сперва нарисуй, а потом будешь дальше читать.
Папа вздыхает, берет чистый лист, карандаш и рисует мне замечательную лошадь: с развевающейся гривой, крепкими ногами и длинным пышным хвостом. Мне ни за что так не нарисовать…
— Еще нарисуй ей травку.
Папа рисует траву у лошади под ногами.
— И еще речку, чтобы она ходила купаться.
В углу листа появляется речка с плакучей ивой на берегу.
Кто-то звонит в дверь, но это не к нам — к нам два звонка. К нам — два, к Луцким — три, к Ананьевым — четыре, к Наине Ивановне — пять, а один звонок — общий, это если приходят из домоуправления, или проверять счетчики, или чинить что-нибудь.
— Нин-ладимировна! — кричит за дверью тетя Настя. — К вам!
Папа откладывает карандаш и идет к двери. На пороге стоит военный — в длинной шинели и с рыжими усами.
— Вы ко мне? — удивляется папа.
— Да вот… Я из Германии, — объясняет военный, снимая фуражку. — Я к вам от Храпаля, от Петра Васильевича.
Папа заводит его в комнату.
— Присаживайтесь, пожалуйста.
— Спасибо, тороплюсь, — говорит военный. — Письмо вот он просил передать…
— Благодарю, — говорит папа. — Может, все-таки присядете?
— Не могу, поезд у меня, — отказывается военный. — Я тут проездом, в Москве. Полтора часа всего. Он уж очень просил письмо это вам передать. Петр Васильевич. Чтобы, значит, в самые руки…
— Да, благодарю, — повторяет папа.
— Неприятности у него случились… — Военный перекладывает фуражку из одной руки в другую, приглаживает волосы. — По этому поводу, значит… Так вы уж извините, я пойду. А то боюсь, опоздаю.
Он уходит, папа разрывает конверт и читает письмо.
Появляется мама, и вместе с ней в комнате появляется особенный запах мороза. Мороза и повлажневшего от снега кроличьего меха. Мама ставит на стул кошелку, принимается снимать боты.
— Светлана, помоги мне.
— У Храпаля арестовали жену, — говорит папа.
— Как — арестовали? Что значит — арестовали? Я не понимаю…
— Чего ты, Нинусенька, не понимаешь?
— Нет, ну как?.. Так вот, ни с того ни с сего взяли и арестовали? За что?
— Откуда мне знать за что. Очевидно, проворовалась.
— Как — проворовалась? Она же не на складе работает и не в магазине. Если я не ошибаюсь, она преподает в институте. Педагогическом, кажется. Он говорил, но я, конечно, не запомнила.
— Не важно, Нинусенька, какое это имеет значение… Провороваться можно в любом месте.
— То есть как — не важно? Человека арестовали, а ты говоришь: не важно.
— Не важно, за что. Нинусенька, ты меня извини, но с тобой стало совершенно невозможно разговаривать!
— Никто не заставляет, — обижается мама. — Если тебе так уж невыносимо со мной общаться — ради бога! — найди себе других собеседников — более толковых и более приятных.
Папа шумно вздыхает.
— Он прислал письмо. С оказией.
— Да, и что с того? Нет, ты видишь? Ты сам затеваешь разговор и тут же начинаешь возмущаться.
— Я не начинаю возмущаться, я пытаюсь тебе что-то рассказать, мой милый понятливый Кисик. А ты на каждом слове перебиваешь меня мудрыми замечаниями.
— Боже мой! Да что же это такое? Можно подумать, что я тебе навязываюсь со своими мнениями или замечаниями! — Мама отбрасывает боты в угол и берется за кошелку. — Если хочешь что-то сказать, то так прямо и скажи, без дурацких экивоков и, главное, без оскорблений. Да, так что же? — Она вытаскивает из кошелки бутылку молока, пакет с крупой.
— Ничего, — говорит папа.
— Ничего так ничего. — Мама щурится, разглядывая какую-то баночку.
— Нужно съездить к ним посмотреть. Дети остались одни.
— Ну, так съезди и посмотри.
— Я думаю, будет гораздо удобнее, если это сделаешь ты, — говорит папа.
— Чем же это удобнее?
— Женщине это удобнее. Ты можешь сказать, что ты их тетя. Откуда-нибудь из провинции.
— Новое дело! Тетя из провинции! С какой это стати я вдруг стану врать и прикидываться? Я в жизни этим не занималась. И главное, какой в этом смысл? Почему я должна выдавать себя за какую-то мифическую тетю? Тем более что ты даже не желаешь ничего объяснить по-человечески.
— Нинусенька, что я могу тебе объяснить, если я сам ничего не знаю. А для тети вполне естественно интересоваться племянницами.
— Племянницами! Я их в жизни не видела!
— Две девочки — десяти лет и тринадцати.
— Если я могу быть их тетей, то ты с тем же успехом можешь назваться дядей. В конце концов, это ты его друг, а не я. Я с ним на кладбище не стрелялась.
— Хорошо, Нинусенька, не нужно.
— Нет, я просто отказываюсь тебя понимать. У детей есть отец. Почему бы ему не приехать и не разобраться во всем самому?
— Ты прекрасно знаешь, Нинусенька, что он находится в Германии и не может отлучиться самовольно без санкции командования.
— Так пусть добивается, чтобы отпустили!
— Он и добивается. Но в один день этот вопрос решиться не может.
— Да, но при чем тут я? Я с его семьей вообще никогда не была знакома. Наверно, есть какие-нибудь родственники…
— Если бы были родственники, то он, очевидно, не писал бы и не просил меня.
— И что вообще я могу сделать? Войти и сказать: здрасте, я ваша тетя? Надеюсь, ты не воображаешь, что я заберу этих детей сюда? У меня, слава богу, своих несчастий хватает. Еле на ногах держусь.
— Хорошо, Нинусенька, оставим этот разговор.
— Конечно, оставим. Тринадцать лет… Тринадцать лет — это уже достаточно взрослая девушка. Может позаботиться и о себе, и о сестре. Прасковью Федоровну в тринадцать лет замуж выдали.
— Твоя Прасковья Федоровна, Нинусенька, ты меня извини, и сейчас нисколько не отличается умом от тринадцатилетней. — Папа зажигает спичку, подносит к ней письмо Храпаля и, когда листок вспыхивает, бросает его в пепельницу.
— Тем более! В конце концов, есть соседи, которые, наверно, как-то присмотрят. Что такое? Что за вонь? — Она оборачивается. — Что ты жжешь?
— Нинусенька, я уже, кажется, просил тебя не задавать лишних вопросов. — Он аккуратно растирает карандашом пепел в пепельнице и сбрасывает его в бабушкин миртик.
— Павел, нужно что-то делать, — говорит мама.
— В чем дело, Нинусенька? — спрашивает папа.
— Ах, можно подумать, что ты не знаешь! В доме ни копейки денег. Нечем даже заплатить за электричество. Домработнице задолжали за два месяца.
— Но как же так? Нинусенька, я недавно принес тебе тысячу девятьсот рублей!
— Что ты выдумываешь? Какие тысячу девятьсот рублей? Когда это было?
— Четвертого числа. Выплатной день в «Известиях».
— А сегодня, слава богу, шестнадцатое.
— Извини меня, мой милый Кисик, но на эти деньги можно жить целый месяц. Даже больше.
— Что же я, по-твоему, выбрасываю? Или пропиваю?
— Не пропиваешь, а отдаешь теще. А она тратит черт знает на что!
— Глупости! На что она может тратить? Я даю ей на покупки. И она всегда отчитывается. Не могу же я сама таскаться по этим очередям, я тяжело больной человек!
— Я не говорю, чтобы ты таскалась по очередям. Но нельзя транжирить без оглядки.
— Транжирить?! Без оглядки? Что значит — транжирить? Без какой оглядки? Боже, что за нелепые обвинения! Я буквально во всем себе отказываю!
— Не знаю, Нинусенька. — Папа громко вздыхает. — Ты сама видишь, что я работаю день и ночь.
— Ты работаешь день и ночь, но от этого никакого проку!
— Я каждый месяц приношу тебе полторы-две тысячи.
— Что такое полторы тысячи?
— Это большие деньги.
— Это вообще не деньги! Половина тотчас уходит на раздачу долгов. Павел, ты обязан пойти на штатную работу. Если не в «Комсомолку», то куда-то в другое место.
— Нинусенька, я уже сказал тебе, что ни на какую штатную работу не пойду. — Он вытаскивает из пачки папиросу и закуривает.
Мне очень-очень его жалко.
— Так что же? Сдохнуть с голоду? — спрашивает мама.
— Не понимаю, к чему эти гротески.
— Гротески! — Мама хмыкает, садится на стул, но тут же снова встает. — Гротески!.. Хорошо, что же делать — пойду продам что-нибудь из вещей. Если нету другого выхода… Что же остается?
Папа вздыхает:
— Не знаю, Нинусенька… Попробую предложить еще кому-нибудь отрывок из романа. Поговорю с Николаем Петровичем, может, он согласится заказать дополнительную передовую.
— Да, с этим пропойцей!
— Он не пропойца. Он редактор газеты и депутат Моссовета.
— Это не мешает ему быть пьяницей.
— Прекрасно, не буду с ним говорить.
— Надо искать какое-то разумное решение.
