Снимки, лежавшие отдельно, собраны были, очевидно, случайно — изображенные на них лица выглядели незнакомыми и чужими, я знаю такие фотографии, они всегда собираются отдельной кучкой, их никто не хочет помещать в семейный альбом, хотя и выбрасывать обычно не решаются, возможно, потому что выбрасывать изображения живых людей вообще не очень хорошо, так что их, эти подаренные, или пересланные по почте, или сделанные любителями неизвестно для чего фотокарточки, просто оставляют лежать в груде им подобных, никому не нужных изображений мало кому знакомых людей. Я просмотрел их без внимания и сразу же отложил в сторону.
А вот остальные фотографии были собраны тщательно и заботливо, воспроизводя историю Тамариной семьи и в некоторой степени обозначая ее будущее. На первых, старых фотокарточках, в основном черно-белых, в некоторых местах надтреснутых, где-то поцарапанных и исписанных чернилами, изображены были какие-то безумные южные пейзажи, белоснежные шапки горных вершин, черепица на крышах, высокие окна и каменные стены, разбитые дороги и другая экзотика, посреди которой стояли уверенные в себе мужчины и исполненные достоинства юные девушки со смоляными волосами и белыми зубами. Они смотрели на меня, кто угрюмо, кто с улыбкой, кто напряженно, а кто легко и невнимательно. Я пытался распознать в их лицах черты Тамары, но Тамара была совсем другой, чем-то она отличалась от этого горского населения, возможно, усталым выражением глаз, возможно, солнцезащитными очками. Хотя были это, без сомнения, близкие ей люди, как-то связанные с ней, что-то раньше держало их вместе, и я пытался разглядеть эти незаметные, на первый взгляд, мелочи, которые могли бы выдать тайну их странной семьи, внимательно присматривался к одежде, к подписям и датам, рассматривал широкие бульвары, по которым прогуливались молодые женщины с пышными прическами, и горячие набережные с застывшими на фоне моря мужчинами в старомодных плавках, советские автомобили и смешные детские игрушки, заводские проходные, университетские аудитории, школьные коридоры, вагонные купе и комнаты, полные веселых лиц, которые смотрели в объективы фотокамер, заглядывая по ту сторону времени.
На снимках, датированных серединой шестидесятых, появились две девочки, на первый взгляд, схожие между собой, но на самом деле совсем разные — у старшей был серьезный сосредоточенный взгляд черных глаз и какой-то причудливый медальон на шее, младшая всё время смотрела куда-то в сторону, не обращая никакого внимания на фотографа, и на голове у нее были нелепые ленты, которые делали ее смешной, хотя и более женственной. Я сразу узнал Тамару с Тамилой. Возле них, за их спинами, сбоку или где-то сверху всегда толклись взрослые — мужчины и женщины, большая дружная семья, в которой им посчастливилось расти. Взрослые фиксировали, казалось, каждый шаг девочек — сестры ходили в детский садик (ужасная мебель советских воспитательных учреждений, неимоверных размеров воспитательница в летнем халате, новогодние костюмы, танцы, игры и щемящая безнадежность хорового пения), ездили за город (животные и подсолнухи, солнце в озерной воде и детский визг, который отображается даже на фотопленке), отдыхали с родителями на море (выгоревшие пейзажи, цветное изображение, поблекшее, как флаги), учились в школе (форма, похожая на тюремную, государственные праздники, декламация стихов, первые экзамены, подружки, которые неожиданно вырастали), менялись от фото к фото, становились всё более похожими на себя теперешних, взрослых и несчастных, таких, какими они были сейчас, в этой жизни, посреди этого времени.
На школьных снимках Тамара всегда была окружена подружками, стояла обычно в центре, взяв кого-нибудь под руку. Если же стояла одна, то с независимым видом, держа в руках школьные букеты, портфель или еще что-то весомое. Взгляд ее был взрослым, она выглядела старше, чем на самом деле, к концу школы у нее было сформировавшееся тело молодой женщины, она носила украшения, что администрацией, очевидно, осуждалось, но не запрещалось. Тамила, наоборот, выглядела неуверенной и по-детски недоразвитой, даже на фотографиях, сделанных в последних классах, носила какие-то растянутые свитера, банты и стоптанные туфли, на снимках всегда стояла сбоку, в углу, пытаясь незаметно выйти из кадра.
Дальше шли самопальные снимки с мутными лицами, размазанными волосами и суетливыми движениями. Тамара на них одета была в белый халат студентки медицинского училища, время от времени я узнавал дома и пейзажи, что выхватывались фотографом, и мог при желании даже вспомнить, где я в это время находился и чем занимался. Постепенно появлялось всё больше мужских лиц. Сначала это были какие-то безусые пэтэушники в черных коротких куртках с кассетными магнитофонами в руках, потом студенты, тоже в белых халатах. Потом мужчин становилось всё больше, были они взрослыми и солидными. В светлых рубашках и черных тяжелых пиджаках, стояли возле своих волг, сидели в ресторанах и пили коньяк, электронные часы, цветастые галстуки, серые стальные взгляды и изувеченные в боях кулаки дополняли картину. Все они останавливались возле Тамары, замирали на миг, чтобы отразиться на пленке и остаться в прошлом. Невероятная и легкая Тамара носила ужасные, модные в восьмидесятые прически, какие-то плащи и платья, короткие, почти отсутствующие юбки и светлые босоножки, которые часто держала в руках, стоя на горячем летнем асфальте. Глаза у нее были глубокие и нахальные, улыбка — нежная и снисходительная, тело проглядывало сквозь одежду и лишало разума всех этих преподавателей и дальнобойщиков, грабителей и комсомольцев, кооператоров и алкоголиков, которые крутились возле нее, пытаясь любой ценой попасть в один кадр.
Тамила появлялась время от времени, постепенно становясь похожей на женщину, но всё равно теряясь рядом с Тамарой. Вместе они уже почти никогда не фотографировались. Скорее всего, Тамила сама не хотела, чтобы их видели вместе, хотя всякое может быть. Тамила больше фотографировалась со старшими — с родителями, учителями, какими-то мужчинами и женщинами, которые приходились ей неизвестно кем. На одном снимке она стояла в летнем, звонком от солнца и зелени парке между двух пышных женщин, которые просто стиснули ее своими крутыми боками, так что Тамила полностью растворилась на фоне их пестрых платьев. Я ошеломленно узнал в женщинах Анжелу Петровну (густые пепельные волосы, вихрем взбитые вверх, пронзительный взгляд, осенняя тяжесть бюста) с Брунгильдой Петровной (горячая медь завивки блестит на солнце, бедра круто проступают сквозь исчезающую материю). На других фотокарточках попадались и Коча с Травмированным (отчаянная походка молодого налетчика и упругий торс звезды нападения), и Саша Питон с Андрюхой Майклом Джексоном, и множество прочих знакомых, друзей, одноклассников, соседей, родственников, бесконечная череда лиц и фигур, тени из прошлого, вся моя жизнь, вся моя память. И Тамара, всюду Тамара, с прищуренными от удовольствия и удивления глазами, с черными, как чай, волосами, без одежды в ночных волнах, в строгом костюме при вручении каких-то наград, в свитерах и куртках на рабочем месте, с зонтиками, очками и сумочками, во время путешествий и празднований, на свадьбах и поминках.
Он появился ближе к концу, среди последних снимков, она была взрослой разведенной женщиной, гораздо более привлекательной и умной, чем до замужества, как это обычно и бывает, у нее был уже немного усталый взгляд, немного припухшее от бессонницы лицо, несколько замедленные движения, легкое печальное настроение, она словно ожидала, что он появится, вот он и появился. Его вдруг стало слишком много в ее жизни. Он был с ней всюду, он загораживал ее собой перед камерами, словно вытесняя из кадра, чего раньше у нее ни с кем не было и что ее, судя по выражению лица, целиком устраивало. Складывалось впечатление, что ей требовалось его участие, его защита и присутствие, что она охотно поступалась местом в своей жизни, воспринимая это как должное и необходимое. Они были всегда вместе — в одной обстановке, в одно время, в одном кадре. Иногда где-то сбоку появлялось огорченное чем-то лицо Тамилы, она каким-то образом попадала с ними на одну фотокарточку, сама того не желая, и каждый раз выглядела при этом печальной и ослепленной. Потом что-то, очевидно, случилось, он вдруг исчез, непонятно было, почему его нет на следующих изображениях. А затем всё вообще смазалось и перемешалось — какие-то давние подруги, чьи-то старые лица, какие-то дома, чьи-то похороны, чужие города, зимние пейзажи, среди всего этого почти не было снимков Тамары, словно она не желала, чтобы кто-то видел ее в эти годы. Только в самом конце приклеили несколько относительно свежих карточек, на которых изображены были Тамара с Тамилой, такие, как сейчас — измученные, но горячие, подобные друг другу, но несхожие между собой. Они теперь держались вместе, дословно — держали друг друга за руку, прижимались друг к другу, пристально и внимательно глядя в объектив, не отводя от тебя своего взгляда, переплетя пальцы и касаясь друг друга одеждой и волосами. Были это странные женщины с темными глазами и таким же темным прошлым, смотрели они только на тебя, и видел ты только их, больше никого.
