— Вы кто такие? Я вас не знаю! — ощетинился Богдан, опасливо поглядывая на девушку-милиционера, которая, шипя змей, приближалась к нему, источая флюиды такой ненависти, от которой у вора-рецидивиста похолодело в желудке.
— Вера Степановна, не надо! — остановил ее Гор, — Не надо. Он не нарочно…
— Как же, — ответила она, и глядя в упор на преступного Мамедова предупредила, — если он умрет, я тебе, чурка немытая, сердце вырву!
— Вера Степановна, ну уж это вам совсем не к лицу! Спасем мы вашего майора.
Услышав это, Богдан быстро моргнул и воровски огляделся, но нигде ненавистного врага своего не увидел. Настороженно поглядывая на Верочку он встал и с тоской умалишенного, окинул взглядом колышущиеся воды. Тут к нему подошел Нистратов.
— Ты меня помнишь? — вкрадчиво спросил он.
— Нет! — отрезал Богдан.
— А ведь ты мой… — обреченно закивал Елисей, пытаясь родить в своей душе чувство приязни к уголовнику. Однако никак это у него не получалось, — Альтерстент! — выдохнул он.
— Чево? — физиономия Мамедова вытянулась, словно к подбородку ему подвесили гирю, — Кто, кто?
Судорожно досрочноосвобожденный пролистнул в памяти справочник тюремных жаргонных понятий, и слова такого в нем не нашел, однако всем сердцем чувствовал, что означает оно непременно что-то пакостное и противоестественное. Он ощетинился и грозно замахнулся на Елисея сухонькой ручонкой с венчающим ее маленьким жилистым кулачком.
— Убью! — пригрозил он.
— Ты не так меня понял… — оправдался Нистратов, улыбнувшись как-то совсем уж нелепо, от чего стал вдруг похож на известного всей стране певца Маросеева, главным талантом которого являлась его притягательно-тошнотворная «голубая» репутация.
— Не подходи, пидрило! — испуганно заявил Мамедов пытаясь отступить. Тут он нащупал сзади ботинком что-то твердое, металлически звенькнувшее на ступенях и неестественно выгнувшись, не глядя, схватил тяжелый предмет, имея целью поразить им посягнувшего на его мужскую честь врага. Однако предмет оказался не только необыкновенно тяжелым, но вдобавок еще и запредельно холодным. Обжигающе ледяным. У рецидивиста моментально онемели руки и он импульсивно откинул от себя страшную находку.
С шипением младенец-Загробулько коснулся воды, раздался булькающий звук и он начал погружаться в глубину, стремительно и неудержимо, словно скоростной лифт, оставляя за собой шлейф мелких пузырьков.
— Вифа-ааа!!! — закричала Верочка истошно и бросилась следом, но тут же ее подхватил Гор и она, рыбкой затрепыхавшись в сильных мужских руках, увидела лишь, как исчезает в сгущающейся глубине синее облачко, мерцая голубоватыми бликами будто чудесный, недостижимый теперь никогда, бриллиант.
Пламя, возникшее в результате взрыва в отсеке № 113, грандиозного сооружения «Плаком», как об этом не мечтал генерал Жирков, не причинило ни малейшего вреда Василию, холодильнику и белокрылому ангелу. За долю секунды до взрыва, троица растворилась в воздухе и молниеносно перенеслась в свою квартиру, расположенную, как и прежде, в ничем не примечательном, двенадцатиэтажном доме, стоящем в одном из районов столицы. Этого, однако, никто из присутствующих на допросе не заметил. Все были уверены, что с преступниками покончено навсегда.
— Мы доведем это дело до конца! — рассерженно Василий прохаживался по комнате взад-вперед. Мысли его хаотически метались, но волю гневу он не давал.
Холодильник, задумчиво привалившись к стене с обоями, выцветшими от времени, гулко стонал, а ангел, кружа возле него, прикосновениями своих чудесных пальцев лечил ему побои. Вмятины, как только прикасался к ним небесный сын, нагревались нежным теплом и словно просыпающийся с утренним солнцем бутон цветка, расправлялись, становясь гладкими и чистыми.
— Болваны! — ругался Василий, глядя в окно на бродящих по улицам прохожих.
— Дело не в них, — успокаивал его ангел.
— Нет в них, — сопротивлялся Василий, — Это их вина, что они болваны! О чем они думают? Чем живут? Слушают бездарную музыку, не осознавая даже, что от этого разжижается мозг! Смотрят целыми днями телевизор. А зачем? Образовываются? Живут в ключе событий? Анализируют программы? Да они сами программы! Шестеренки в отлаженном механизме системы! Работа, дом и сияющий экран. Вот и вся жизнь. А что они там видят? Кого они ценят и любят, кого уважают? Этих телемонстров? Да если капнуть каждого поглубже — пустота! В голове одно только — жрать и хапать! Вся их цель это вещи! Это не люди, это принадлежности вещей! Каждый только и делает, что потребляет! И непременно стремиться потреблять больше других! Ка-че-ствен-не-е! Как будто это есть смысл жизни. Они доказывают себе и друг другу, что что-то значат путем приобретения бесполезных вещей. У кого вещь дороже, тот и лучше! Железная логика! Идиоты! А сами они что есть? Без всех этих машин, дубленок, сотовых телефонов и банковских счетов? К чему они идут? Они хотят престижа? А что есть этот престиж? Та же видимая показуха, золотая обертка… Антураж. Признание своего величия слепой и безмозглой толпой? Толпой состоящей из них самих — тупоголовых уродов! Почему они всегда хотят превосходства над друг другом? Почему люди, унижая ближнего, делая его несчастным, полагают, что сами становятся от этого счастливее. Разве может быть счастлив один жирующих среди сотни голодных вокруг него?
— Дело в том, что в глубине души, люди ненавидят друг друга, — спокойно ответил ангел.
— Ненавидят? Но за что? Ведь они все одинаковы!
— В том то и дело что нет. Все они разные. Совершенно разные. И мир, их объединивший, не удовлетворяет потребностям ни одного! — сказал ангел, опустив глаза.
— Как же они могут быть разными? — не понял Василий.
— Очень просто. Этому есть масса доказательств.
— Например?
— Например то, что приходят люди в мир по одному и уходят так же.
— И все?
— Как это ни банально, но отпечатки пальцев так же уникальны для каждого. Даже у однояйцовых близнецов папиллярный узор не идентичен.
— И что это доказывает?
— Это доказывает что каждый — целая вселенная со своей шкалой ценностей, со своими правилами и законами. Изначально люди друг другу чужды…
— Так почему же они живут в этом мире вместе?
— Таков был великий замысел! — изрек ангел.
— Чей замысел?
— ЕГО! БОГА! — ответил ангел затуманив взор.
— Но в чем смысл этого замысла? Это что эксперимент на приспособляемость?
— Никто не знает. На прямую, лично, с НИМ на эту тему никто никогда не общался, мы только исполняем ЕГО волю…
Василий задумался.
— А как же Иисус? Как может быть, что с ним никто не общался?
— Он был человеком.
— Иисус? Он что не Бог?
— Он сын Бога. Посланник. Ты должен был слышать об этом, — ответил ангел улыбаясь.
— Ну да. Конечно. Но я думал, что он и есть, сам бог.
— Нет. Не он.
Василий замолчал. Он был крайне удивлен.
— Вы никогда ЕГО не видели? Настоящего Бога?
— Нет.
— То есть совсем-совсем? Но как-то он перед вами должен представать?
— Для меня БОГ это сияние любви и тепла, я могу только ощущать его. Он разливается во мне негой и благодатью, — ответил ангел, блаженно зажмурившись.
— Но тогда мне не понятно, как все это работает? Кто за все в ответе? Объясни мне цепочку?
Теперь задумался ангел. Было видно, что он вовсе не пытается что-то скрыть, а наоборот и сам теперь заинтересован.
— Это очень сложно…
— Но ты попробуй, — поддержал холодильник. Теперь, излечившись, он снова стал бодр и свеж. Бока его блестели новизной, будто он только что был отполирован заботливой домохозяйкой.
— Когда зарождается человек, — начал ангел, — из великого ничто, появляется сознание. Оно проникает в эмбрион и готовиться к выходу в объективный мир. Это сознание несет в себе невероятное количество информации, оно обладает колоссальными знаниями и заключает в себе все, что ему необходимо для жизни в вечности.
— В вечности?
— Да. Сознание бессмертно, но я говорю о другом сознании… ээ-э… это совсем не то сознание, каким обладают люди.
— Как так? Ведь ты сказал, что сознание попадает в эмбрион? Следовательно, человек развившийся из этого эмбриона и является носителем этого сознания?
— Это и так и не так. Мы, высшие создания, ограничиваем сознание человека при его рождении. Как мы это делаем, я словами доступными людям объяснить не смогу, но в любом случае, в итоге получается некий энергетический информационный субстрат называемый — «кирпичом сознания». Это есть строительный материал, из которого построена «стена сознания»…
— А я? — нервно дернулся холодильник, — Как же я? Где мое сознание? Ведь холодильники не рождаются такими как я?
