Мы едем по длинной темной улице. Здесь ни парка, ни церкви. Только жилые дома по обе стороны от дороги. Мы проезжаем на два красных светофора, потом миссис Паттерсон поворачивает налево, и мы съезжаем с небольшого холма. Потом она снова поворачивает налево. Это улица миссис Паттерсон. Я ее узнаю. Пруд справа от нас. Дом миссис Паттерсон немного дальше и тоже справа.
Я пытаюсь нарисовать себе всю дорогу, от дома миссис Паттерсон до школы. Налево, налево, направо, налево, налево. Светофоры. Парк. Церковь с тыквами. Пруд.
Я понимаю, что справляюсь плохо. Я умею ходить в больницу, в полицейский участок и на автозаправку, но я хожу медленно. Машины ездят быстро. Тяжело запоминать дорогу, когда едешь в машине. И поворотов больше, потому что едешь дальше, чем идешь.
Машина сбавляет скорость, миссис Паттерсон сворачивает направо на подъездную дорожку.
— Приехали, — говорю я. — Дом наверху холма.
— Ладно, — кивает Освальд.
Мы едем вверх, к дому. Миссис Паттерсон нажимает кнопку на дистанционном пульте, и открывается дверь гаража. Она въезжает в гараж и снова нажимает кнопку. Дверь гаража закрывается.
— Пора спасать Макса? — спрашивает Освальд.
— Еще нет, — говорю я. — Мы должны подождать несколько часов. Как ты думаешь, ты сможешь прождать так долго?
— Я не разбираюсь в часах. Не знаю, несколько — это много или мало?
— Все нормально, — говорю я. — Сначала я проверю, как дела у Макса, потому что я могу пройти сквозь дверь в его комнату. Но ты скоро его увидишь.
Миссис Паттерсон захлопывает дверцу машины. И только от этого звука я вспоминаю, что Освальд все еще сидит в машине и теперь не может из нее выбраться.
Я допустил еще одну ошибку.
Все шесть лет, что я живу на свете, я прохожу сквозь двери и потому забываю, что Освальд не умеет.
Еще одна.
— В чем дело? — спрашивает Освальд.
С тех пор как миссис Паттерсон захлопнула дверцу, я не сказал ни слова.
— Я все испортил, — признаюсь я. — Я забыл предупредить тебя, чтобы ты вышел.
— Ох!
— Ладно, — говорю я. — Я что-нибудь придумаю.
Но, успокаивая его, я рисую себе, что будет дальше. Единственный воображаемый друг, который умеет дотрагиваться до вещей в реальном мире, исчезает в этой обычной машине в этом обычном гараже, запертый, не в состоянии совершить подвиг, который собирался совершить.
— Я могу попробовать открыть дверцу, — говорит Освальд.
— Не получится, — говорю я. — Я видел, с каким трудом ты позвонил в дом Макса. Ты не сможешь одновременно нажать на ручку и толкнуть дверцу.
Освальд смотрит на ручку и на дверцу. Он кивает и говорит:
— Может, она вернется.
Это может быть. Миссис Паттерсон оставила сумку на заднем сиденье и может за ней вернуться. Но Освальд слишком быстро исчезает. Надо, чтобы она быстрее вернулась, иначе Освальд может ее не дождаться.
— Перебирайся сюда, — говорю я ему. — Если она вернется, то за этой сумкой. И она откроет вот эту дверцу. — Я показываю на дверцу рядом с сумкой. — Нужно быть наготове.
Освальд перебирается на заднее сиденье. Меня до сих пор удивляет, что Освальд такой большой и так легко двигается. Он садится между мной и сумкой. Какое-то время мы сидим молча и ждем.
— Может, тебе лучше сходить к Максу, — предлагает Освальд. Голос звучит так, будто Освальд за миллион миль. Тихо и глухо.
Я думал, что нужно посмотреть, как там Макс, но боюсь уйти из машины. Я боюсь, что, пока меня не будет, Освальд исчезнет. Я смотрю на него. Его видно, но еще видно все, что за ним. Сумку с вещами. Дверца машины. Грабли и полотенце на стене в гараже. Когда Освальд сидит неподвижно, я вижу грабли и полотенце лучше, чем его.
— Со мной все будет в порядке, — говорит Освальд. Он как будто читает мои мысли. — Просто посмотри, как там Макс, и возвращайся.
— Ты исчезаешь, — говорю я.
— Знаю.
— Я боюсь, пока меня не будет, ты исчезнешь.
— Думаешь, что, если ты уйдешь, я исчезну быстрее? — спрашивает Освальд.
— Нет. Просто не хочу, чтобы ты умер в одиночестве.
— О-о!
Мы снова молчим. У меня такое чувство, будто я сказал что-то не то. Я стараюсь найти правильные слова и наконец спрашиваю:
— Тебе страшно?
— Нет, — говорит он. — Не страшно. Грустно.
— Грустно? Из-за чего?
— Мне грустно из-за того, что ты больше не будешь моим другом. Грустно, что я больше не увижу Джона и Тини. Грустно, что я больше не смогу ездить в лифте и на автобусе. Грустно, что я не стану другом Макса.
Освальд вздыхает и опускает голову. Я снова пытаюсь найти правильные слова, но он заговаривает снова:
— Но когда я исчезну, мне не будет грустно. Меня просто не станет, и все. И потому мне грустно сейчас.
— Почему ты не боишься?
Это неправильный вопрос для Освальда, но правильный для меня, потому что я боюсь, хотя я-то не исчезаю. Я знаю, что плохо так говорить, не подумав, но не могу с собой ничего поделать.
— А чего мне бояться? — спрашивает он.
— Того, что будет после того, как ты умрешь.
— А что будет?
— Я не знаю, что будет.
— Тогда чего бояться? — спрашивает Освальд. — Я думаю, что, наверное, ничего не будет. А если там лучше, чем ничего, то тоже хорошо.
— А если хуже, чем ничего?
— Нет ничего хуже, чем ничего. Но если там ничего нет, я об этом все равно не узнаю, потому что меня тогда тоже не будет.
В этот момент Освальд кажется мне настоящим гением.
— А как же то, что не будет тебя? — спрашиваю я. — Весь мир будет жить дальше, но без тебя. Как будто тебя и не было. А потом наступит день, когда все, кто тебя знал, тоже умрут, и тогда будет словно тебя вообще не было. Разве от этого тебе не грустно?
— Такого не будет, если я спасу Макса. Если я его спасу, я останусь здесь всегда.
Я улыбаюсь. Я не верю в то, что сейчас сказал Освальд, но я улыбаюсь, потому что мне нравится его идея. Хотел бы я в нее поверить.
— Иди к Максу, — говорит он. — Обещаю, я не исчезну.
— Не могу.
— Если начну исчезать, я посигналю. Хорошо? Я уверен, что смогу нажать на сигнал.
— Хорошо.
Я поворачиваюсь, чтобы выйти из машины, но потом останавливаюсь.
— Правильно, — говорю я. — Ты можешь посигналить.
— И что?
— Перебирайся на переднее сиденье, — говорю я, — и нажми на сигнал.
— Зачем?
— Я думаю, это твой шанс.
Освальд перебирается на водительское место и кладет обе руки на клаксон. Я с трудом вижу его руки и со страхом думаю, что раз он исчезает, то и его способность дотрагиваться до вещей тоже исчезает.
Освальд нажимает на клаксон. Мышцы на руках напрягаются, тело дрожит от напряжения. Две вены на шее набухают и темнеют, хотя и стали почти прозрачными. Освальд стонет, стон звучит глухо. Проходит секунда, и я слышу сигнал. Сигнал воет секунды три и умолкает.
Когда сигнал умолкает, Освальд расслабляется и вздыхает с облегчением.
— Теперь готовься, — говорю я.
— Хорошо, — сквозь зубы отвечает Освальд.
Мы ждем. Кажется, что мы ждем очень долго.
Десять минут. Может быть, дольше. Мы смотрим на дверь, которая ведет из гаража в дом. Дверь не открывается.
— Нужно повторить, — говорю я.
— Ладно, — говорит Освальд, хотя по его лицу я вижу: он не уверен, что сможет сделать это еще раз.
— Погоди, — говорю я. — Миссис Паттерсон сейчас могла зайти к Максу. Она могла не услышать. Пойду посмотрю, где она. Я не хочу, чтобы ты зря тратил силы.
— И я не хочу, — отвечает Освальд.
Миссис Паттерсон оказывается в кухне. Она моет губкой сковородку и снова напевает песню про стук молотка. Посудомоечная машина открыта, внутри стоят тарелки и стаканы, в подставке — вилки с ложками и ножами. Возможно, она только что пообедала вместе с Максом.
Я возвращаюсь в гараж, подхожу к машине, но Освальда там не вижу. Он исчез. Как я и боялся, Освальд исчез, пока я был в доме.
Но потом все же вижу. Он почти невидимый, но живой. Освальд моргает, и я вижу его черные глаза, а потом и очертания его большого тела. Я решаю, что мы не должны ждать, пока миссис Паттерсон не уснет. Нужно спасать Макса немедленно.
Я сажусь в машину:
— Все отлично. Она в кухне. Когда она выйдет, она откроет дверцу машины, чтобы проверить сигнал. Она захочет посмотреть, почему он вдруг загудел. А ты сразу же выбирайся из машины и постарайся как можно быстрее войти в дом. Нельзя, чтобы ты остался в гараже.
— Ладно, — говорит Освальд.
Я сижу рядом, но едва его слышу.
Освальд снова кладет руки на руль. На этот раз, перед тем как нажать на сигнал, он привстает с места. Он наваливается всем весом своего тела. Его почти прозрачные мускулы снова вздымаются. Вены на шее набухают. Он стонет от усилия. Проходит целая минута, прежде чем сигнал наконец начинает гудеть. На этот раз он гудит всего одну секунду, но этого оказывается достаточно.
