Ваня покрутил руками у себя на груди с громким звуком, как будто работает сломанный дребезжащий моторчик.
— Все, Ан-Леонидна! Выключил! Ой, Ан-Леонидна… Здравствуйте!
— Здравствуй, Ваня!
— Роза Александровна, здравствуйте!
— Ваня, — начала я терять терпение, — ты где Розу Александровну видишь?
— Как? — удивился Ваня. — Она же сейчас по коридору идет, вы не слышите?
Я невольно прислушалась.
— Нет…
Сережа как раз в качестве старенького истребителя упал на пол и пополз по направлению к доске.
— Серег, ты чё, не долетел? — спросил Ваня. — Хочешь, я тебе масла долью? У меня много в танке…
Ничего себе! Полтора месяца все было тихо и спокойно, а тут — на тебе!
Тем временем зареванная Маша Перетасова, всхлипывая, протянула мне телефон.
— Простите, не знаю, как вас зовут, — сказала мне Машина мама. — Я — Машина мама.
— Я поняла. Здравствуйте.
— Вы, говорят, недавно в школе. И совершенно не умеете работать с детьми, особенно с необычными. В нашем классе все дети нуждаются в особом подходе.
— Я знаю.
— Не перебивайте меня, пожалуйста! — повысила голос Машина мама. — Моя дочь долго болела, и с ней нужно быть очень внимательной и осторожной. Вы меня поняли?
— Послушайте, ваша дочь закатила истерику на пустом месте. И она не одна в классе. Здесь еще одиннадцать человек.
— Что? Что вы сказали? Истерику? Моя дочь… Да у нее… Да как вы смеете? У нее астматический синдром! Ей нельзя волноваться! Вы довели ребенка до слез! И говорите — «истерику»?
— Простите, у меня урок. Если хотите, приезжайте и заберите Машу.
— Да я вас… Вы вылетите завтра из школы!
Маша тем временем села на подоконник и громко, очень громко запела «Не росла-то та березынька… не росла-то во лесочку». Надо сказать, пела она не слишком хорошо, но уверенно.
— Ты занимаешься где-то пением? — спросила я ее.
Маша, абсолютно не обращая внимания на меня, продолжала голосить, да так, что когда Гриша, маленький темноволосый мальчик, практически не умеющий читать, что-то сказал, я не разобрала ни слова. Что мне делать? Выводить детей в коридор? А если пойдет Роза и спросит, что мы тут делаем? Или не Роза, кто-то из учителей? Скажу, окно в кабинете сломалось, дует.
— Давайте потихоньку встанем, — очень громко и отчетливо проговорила я, чтобы меня услышали остальные дети, — и пойдем в коридор, посмотрим одно дерево в нашем ботаническом саду.
Все, кроме Маши и Али Стасевич, поднялись. Встал с пола Сережа. Бубня что-то и размахивая руками, встал Ваня. Маша же, продолжая петь, внимательно следила за нами с подоконника. Аля качалась и приговаривала:
— Где я?.. Где я?.. Где я?..
— Аля! — Я подошла к девочке.
Тоненькая, беленькая, с неславянским разрезом светлых глаз. Каких только причудливых переплетений рас и национальностей не бывает. Милая белая кореяночка с волнистыми светлыми волосиками, Аля Стасевич.
— Аля! Ты меня слышишь? — Я очень осторожно, едва касаясь, потрогала ее за плечо.
— Ой! — вскрикнула Аля. — Кипяток! Кто налил на меня кипяток?
До этого урока Аля сидела тихо, даже что-то отвечала, улыбалась, ничего подобного не устраивала. Что, она правда в каком-то состоянии? Видит что-то свое сейчас? А как это проверить? Вызвать школьную медсестру? Что-то мне кажется, та понимает не больше моего. Одинаково дает всем детям на голодный желудок баралгин, если они сдуру ходят к ней с головной болью или животом.
— Алечка, тихо, успокойся, ты меня слышишь? Пойдем, все дети тебя ждут!
Перетасова, увидев, что все внимание переключилось на Стасевич, заорала так, что я была уверена: слышно стало в других кабинетах и, может быть, на другом этаже.
— Где я… Что со мной? Кто налил на меня кипяток? — приговаривала Аля. — А! А! Больно, больно… Не лейте кипяток, не надо… А! А!..
— «Ой, тары-бары да растабары, снежки белы да выпадали, охотнички да выезжали…» — орала Маша.
Брызнуть на них холодной водой? На обеих? Боюсь. А вдруг у них какой-то диагноз, такой, что им шок противопоказан? Сердце или на самом деле астма? Мать же Машина сказала, зачем ей врать?
— Так… — Я посмотрела на терпеливо стоящих детей. — Потихонечку выходим в коридор.
— Здравствуйте, — сказал мне Ваня.
— Здоровались уже, выходи вместе со всеми. Ты-то хотя бы пока не придуряйся!
Аля услышала мои последние слова. Она свернулась клубочком на стуле, закрывая голову руками.
— Нет-нет-нет-нет… — запричитала девочка, не очень громко, но страшно. — Нет, не бейте меня, нет, мне больно… Нет, отпустите мне руку… Темно… темно…
— Так, пойдемте! — Я подтолкнула мальчиков к выходу, сама взяла книжку Крылова.
— Ваня! — окликнула я в коридоре мальчика, который направился в другую сторону. — Ты куда?
— В столовую. Кушать хочу.
— Нет, в столовую мы пойдем на перемене. Пожалуйста, садитесь все и потише, на диванчики, почитаем басню. Очень интересная басня.
— Про пришельцев? — спросил Ваня.
— Нет, про свинью. Сережа, пока не летай, ладно? — попросила я, видя, что истребитель вознамерился перелететь на другой конец рекреации и начал громко заводить мотор.
Дети уселись на диванчик. Запереть, что ли, этих двух артисток? Да нет, нельзя, конечно. Вдруг что учудят? Я начала читать басню. Из кабинета слышалось пение. Дверь открылась. Маша пошла по коридору, завывая:
— «Не клонись-ка ты бярёзынька до долу-у-у-у! Не-е-е кы-ла-ни-ись!»
— Маш, ну хватит уже, иди к нам!
Заслышав мой голос, она взвыла еще громче:
— «Ты-ы бярё-о-о-озы-ынька моя-а-а-а…»
— О господи, да что же мне делать-то!
Маша дошла до конца коридора и повернула обратно. Из соседнего кабинета выглянула учительница, та самая Хрюшка, Виолетта Семеновна, которая недавно ругала Путина, Кондолизу Райс и всё на свете.
— У вас всё в порядке? — с интересом спросила она.
— Да! — кивнула я. — Не хотите с нами попеть? У нас урок русского фольклора.
— А у нас контрольная по физике! — рявкнула Хрюшка.
— Хорошо, мы будем потише, извините!
Понятно, что через минуту по коридору навстречу Маше уже шла Роза Нецербер.
— Ой, и кто же у нас тут так громко поет? — с улыбкой, от которой я бы залезла под стол. Роза, широко разведя руки, подошла к Маше.
Маша исподлобья взглянула на Розу, петь стала чуть тише.
— Березонька ты моя певучая! — сказала Роза, сгребла Машу в охапку и прижала к себе. — Перетасова ты моя, звезда наша! Вот какая у нас Зыкина в школе есть, Ан-Леонидна! А вы-то и не знали! Всего главного про нашу школу и не знали! К нам как префект едет, так мы нашу Машу на сцену! А Машуня как сарафаны-то наденет да кокошники… Ну царевна-Лебедь просто! Да, Машуня? Пойди-ка сядь к деткам!
Маша кивнула, перестала петь.
— Можно мне в туалет? — спросила она.
— Можно, только недолго. И приходи обратно. Ага?
Маша опять кивнула.
— Что вы тут в коридоре-то, а? — Роза внимательно посмотрела на меня.
— Не знала, что с ней делать, — негромко ответила я, отвернувшись от детей. — И там еще одна артистка сидит. Не знает, где она. Думает, что на нее налили кипяток.
— А на нее что-то налили? — быстро спросила Роза.
— Нет. Ну ты что?
— Хорошо. В класс идите, здесь не надо сидеть. Я звезду сейчас из туалета приведу. И зайду к вам.
Дети послушно потянулись обратно.
— Роз, — остановила я ее, — почему они тебя слушаются?
— А почему тебя муж любит?
Я вздохнула:
— Потому что я красивая.
Роза засмеялась:
— Вот и я — красивая! — Она похлопала меня по спине тяжелой рукой с идеальным маникюром. — Ничего, Данилевич, не робей! Прорвемся! И не таких детишек усмиряли.
— Что, бывает хуже?
— А то! Как там у тебя, кстати, с Громовским, улеглось?
Я не успела ответить, из туалета показалась Перетасова. Вся красная, наплакавшаяся, она шла медленно, как будто разгребая что-то перед собой руками.
— Иди в класс, — кивнула мне Роза. — Сейчас мы подойдем. Да, Маш? Как дела? Как здоровье?
— Нормально, — пробурчала Маша и попробовала пройти мимо Розы и мимо кабинета.
— А мы ка-ак сейчас кого-то… за ушко… да на солнышко… — промурлыкала Роза, перехватила Машу, крепко обняла ее и пошла с ней к окну, продолжая приговаривать.
Я зашла в класс. Аля Стасевич как ни в чем не бывало смеялась с мальчиками. Ну, прошла у нее темнота в глазах, и ладно.
— Внимание, пожалуйста! — Я похлопала в ладоши. — Кто хочет почитать басню?
— Я! — неожиданно сказала Стасевич. — Я, можно?
— Конечно, давай, выходи.
Аля начала читать басню, растягивая слова, пытаясь попадать в стихотворный ритм. Занимается, наверно, где-то, артистка.
— «Когда бы вверх могла поднять ты рыло…» — прочитала Аля.
Ваня и еще два мальчика громко засмеялись. Хорошо, значит, слушают.
