К моменту, когда Эмилия Фрэсс покинула булочную, Гийом Ладусет не только упаковал для нее все пирожные — включая и те, что хранились в подсобке на завтра, — но и решительно отклонил попытку владелицы замка расплатиться за них. Ему не хотелось, чтобы Эмилия поняла, что он не знает, как работает касса, и что в арифметике он полный профан. В результате коробок оказалось столько, что Эмилии пришлось подгонять машину, дабы увезти все домой.
Ликование свахи от того, что его хитроумный план удался, не смогли омрачить ни безудержный гнев постоянных покупателей Стефана Жолли, когда выяснилось, что в булочной не осталось ни одного пирожного, ни возмущенные протесты из-за его ошибок при подсчетах цены за хлеб. Ведь Гийому не только удалось передать Эмилии нужное mille-feuille, но и устроить так, что и вся остальная выпечка тоже попала к ней, а значит, исключена любая, даже малейшая вероятность ошибки. Столь велико было возбуждение Гийома Ладусета, что он закрыл булочную на полчаса раньше, когда не смог более выносить даже мысли о том, чтобы писать очередную расписку.
Шагая мимо места, где некогда возвышался каменный крест — пока церковь не сочла деревню более его недостойной, — Гийом мысленно представил себе Эмилию Фрэсс в просторной столовой замка. Вот она сидит за большим столом, красивые ноги отдыхают на прохладном полу pisé, и подносит к губам mille-feuille. Он видел, как любовь всей его жизни обнаруживает письмо, спрятанное меж слоями теста, и читает, поначалу недоверчиво и приходя в восторг с каждой новой строчкой. Восхищенная изысканностью стиля, равно как и изобретательностью и непревзойденным романтизмом способа доставки письма, она, без сомнения, прекратит дальнейшие поиски любви, ибо тут же сделает выбор в пользу сочинившего его поэта. Когда же они с Эмилией поженятся, она откроет ящичек прикроватной тумбочки, достанет жестянку из-под пастилок от кашля с надписью «Доктор Л. Гюйо» и положит туда его ответ. И два письма, как и их авторы, не разлучатся более никогда. Столь зачарован был Гийом Ладусет этой идиллической картиной, что, задрав брючину, дабы выяснить причину непонятного зуда, великодушно простил комаров, чьи сатанинские укусы испещрили его волосатые лодыжки. А когда он остановился перед своим домом — рассмотреть неприглядный шлепок прямо у входной двери, — то даже пожалел несчастную птаху, набившую брюхо вишней с его любимого дерева, ведь бедняжке пришлось справляться с весьма непростой задачей — пропустить через себя целых четырнадцать косточек.
Войдя на кухню, Гийом Ладусет обнаружил, что счастье лишило его аппетита. Но решил тем не менее пообедать — иначе это было бы против природы. После нескольких ломтиков коровьего языка, миски дубоволистного салата и двух порций «Кабеку» сваха позволил себе небольшую сиесту. У гостевой спальни он притормозил и завернул внутрь — задернуть шторы от солнца, бьющего в комнату прямой наводкой. Бросив взгляд в окно, сваха вдруг заметил, что ужасные корнишоны Ива Левека куда-то исчезли. Преисполненный великодушия, он дал себе слово после сна непременно заглянуть к соседу и выразить соболезнования. Свахе также не терпелось узнать, как прошло свидание дантиста с Дениз Вигье, ибо после их золотоискательской экспедиции тот так и не появился в брачной конторе.
Ив Левек запустил сваху в дом с явной неохотой. Соседи прошли к грядке, где когда-то росли пресловутые корнишоны, и, пока они смотрели на пожухлые трупики, покоившиеся на компостной куче, Гийом Ладусет едва сдерживал желание в очередной раз заметить дантисту, что сажать их следовало, когда Луна проходила созвездие Овна.
Мужчины присели за белый пластмассовый стол под зонтиком в саду, и Ив Левек подробно описал свое утро с мерзостной бакалейщицей. Гийом тем не менее похвалил дантиста, услышав, что тот заплатил за Дениз Вигье и не забыл сделать комплимент ее платью. Он даже отметил умение Ива Левека принимать подарки — после того как узнал, что тот быстренько прикарманил найденный бакалейщицей самородок. Настроение свахи было настолько приподнятым, что он даже не выговорил дантисту за то, что тот столь необдуманно отверг кандидатку лишь из-за легкомысленного поведения ее бабки во время войны. Гийом просто напомнил соседу, что он не продвинется ни на йоту в поисках любви, если не сосредоточится на утиной ножке, не забудет про то, что прогоркло, и не пожмет плечами, обнаружив маленькую зеленую пуговку.
— А что она сама тебе рассказала? — поинтересовался дантист.
— Дениз Вигье, в отличие от некоторых, полна оптимизма. Даже не прочь встретиться еще раз. На твоем месте я бы согласился.
Желая переменить тему, Ив Левек сходил в дом и вернулся с подносом, на котором красовались две миндальные tartelettes, одну из которых он тут же поставил поближе к гостю. Сваха был искренне поражен — и не только потому, что дантист за всю жизнь ни разу не угощал его ничем, кроме грецких орехов и фиг, от которых попросту не знал, как избавиться. Гийома удивило другое: ведь сегодня утром в булочной Ив Левек даже не появлялся.
— Откуда это у тебя? — Сваха взял пирожное своими тонкими пальцами, откусил и провозгласил с полным ртом: — Как вкусно!
— Из замка.
— Из замка? — не понял Гийом.
— Ну да. Говорят, ты продал все пирожные Эмилии Фрэсс. Она, разумеется, не знала, что с ними делать, и стала их раздавать. Для тебя не секрет, как быстро у нас в деревне расходятся слухи. Нужно было всего-то подняться к замку — и вернуться назад уже с полной коробкой выпечки.
Вот тогда-то Гийом Ладусет и осознал, что любой из жителей Амур-сюр-Белль может в данный момент читать его любовное послание к Эмилии — письмо, которое он не решался написать долгих двадцать девять лет. Миндальная тарталетка тут же вернулась в тарелку: бедняга ощущал лишь едкий вкус ужаса.
К несчастью для обитателей Амур-сюр-Белль, первым, кто обнаружил, что горячая вода вновь вернулась в муниципальный душ, была мадам Ладусет. Старушка приковыляла в душевую кабинку под утро, разбуженная цоканьем коготков целой труппы сонь меж потолочных стропил в ванной. Забыв, что муж ее давно на том свете, мадам Ладусет приняла шум за грохот его костей о деревянные половицы и решила, что опальный супруг дома и спит себе под мокрым голубым ковриком. Она вылезла из постели, собираясь положить ему на грудь тяжелую семейную Библию и прекратить этот нестерпимый грохот, но обнаружила, что находится не в их фамильном гнезде с его вечным кассуле на плите, а в крошечном домишке в центре деревни, где вместо сада лишь пара горшков с фуксией, изъеденной слизняками настолько, что листья стали похожи на кружева. Однако чужим оказался не только дом. Приподняв влажный коврик, мадам Ладусет не обнаружила под ним ни малейшего намека на мужа.
Полагая, что супруг встал посреди ночи, чтобы тайком отрепетировать свои акробатические трюки, она метнулась на кухню в стремлении защитить свои драгоценные тарелки. Однако и там оказалось пусто, а когда мадам Ладусет заглянула в буфет, вместо свадебного фарфора взору ее предстал лишь дешевый набор фаянса на четыре персоны. Решив, что муж украдкой глотает где-то ножи, она выдвинула ящичек с кухонной утварью, но даже самые острые из них оказались на месте.
Заподозрив, что муж мог пуститься на поиски своих любимых яблок, мадам Ладусет поспешно надела бледно-голубое платье, чулки и туфли и вышла в ночь, благоухающую чудными ароматами. Она блуждала в темноте по пустынным улочкам, заглядывая поверх садовых оград. Но мсье Ладусета нигде не было. Тогда старушка решила наведаться в заброшенную каменоломню, приспособленную под выращивание шампиньонов. Однако вместо мужа, привычно ворочающего лопатой средь куч конского навоза, ее встретила угрожающая табличка «Стой! Проход воспрещен!» на заколоченных досками воротах. Допуская, что супругу могло прийти в голову поболтать со своим отцом, пока тот прилаживает подковы к копытам подвешенных на стропах коров, старушка направилась в деревенскую кузницу. Но, прибыв на место, обнаружила, что большая часть крыши давно обвалилась, а под тем немногим, что от нее осталось, укрыты четыре тюка сена. Придя к заключению, что муж улизнул к своему приятелю на скотобойню, она двинулась туда, но буйно разросшийся сорняк, цеплявшийся за голенастые ноги мадам Ладусет, не позволил ей открыть дверь. Убежденная, что ее благоверный наверняка потягивает вино в одном из деревенских баров, она обошла все три, но поняла, что по-прежнему функционирует лишь один «Сен-Жюс», да и там все ставни закрыты.
Мадам Ладусет уже почти покинула площадь Пляс-дю-Марш, но тут внимание ее привлекла смутно знакомая, уморительная штуковина у стены. Помня, что здесь можно неплохо подухариться, она моментально прекратила поиски мужа и потянула на себя дверь. В памяти еще не истерлась картина недостойного поведения ее пернатой свиты в тот предыдущий раз, и потому мадам Ладусет, решительно отказав голубям в праве составить ей компанию, шагнула в кабинку одна. Птицы остались снаружи и угрюмо постукивали клювами по пластмассовой двери, пока старушка в восторге стояла под теплыми струями, переполнявшими ее туфли. Лишь через два часа, когда вода стала неприятно прохладной, мадам Ладусет и ее пернатая тень воссоединились.
