Заподозрив, что муж мог пуститься на поиски своих любимых яблок, мадам Ладусет поспешно надела бледно-голубое платье, чулки и туфли и вышла в ночь, благоухающую чудными ароматами. Она блуждала в темноте по пустынным улочкам, заглядывая поверх садовых оград. Но мсье Ладусета нигде не было. Тогда старушка решила наведаться в заброшенную каменоломню, приспособленную под выращивание шампиньонов. Однако вместо мужа, привычно ворочающего лопатой средь куч конского навоза, ее встретила угрожающая табличка «Стой! Проход воспрещен!» на заколоченных досками воротах. Допуская, что супругу могло прийти в голову поболтать со своим отцом, пока тот прилаживает подковы к копытам подвешенных на стропах коров, старушка направилась в деревенскую кузницу. Но, прибыв на место, обнаружила, что большая часть крыши давно обвалилась, а под тем немногим, что от нее осталось, укрыты четыре тюка сена. Придя к заключению, что муж улизнул к своему приятелю на скотобойню, она двинулась туда, но буйно разросшийся сорняк, цеплявшийся за голенастые ноги мадам Ладусет, не позволил ей открыть дверь. Убежденная, что ее благоверный наверняка потягивает вино в одном из деревенских баров, она обошла все три, но поняла, что по-прежнему функционирует лишь один «Сен-Жюс», да и там все ставни закрыты.
Мадам Ладусет уже почти покинула площадь Пляс-дю-Марш, но тут внимание ее привлекла смутно знакомая, уморительная штуковина у стены. Помня, что здесь можно неплохо подухариться, она моментально прекратила поиски мужа и потянула на себя дверь. В памяти еще не истерлась картина недостойного поведения ее пернатой свиты в тот предыдущий раз, и потому мадам Ладусет, решительно отказав голубям в праве составить ей компанию, шагнула в кабинку одна. Птицы остались снаружи и угрюмо постукивали клювами по пластмассовой двери, пока старушка в восторге стояла под теплыми струями, переполнявшими ее туфли. Лишь через два часа, когда вода стала неприятно прохладной, мадам Ладусет и ее пернатая тень воссоединились.
Вторым, кто в то утро открыл дверь муниципального душа, был Стефан Жолли. Две минуты и двадцать три секунды он наслаждался чуть теплой водичкой, после чего та вернулась к своей прежней безжалостной температуре на весь оставшийся день. Сия короткая передышка лишь еще больше взбесила булочника, которому вновь пришлось подниматься ни свет ни заря, дабы ликвидировать последствия катастрофы, учиненной Гийомом Ладусетом. Стефан Жолли с самого начала чувствовал себя неспокойно, оставляя булочную в руках свахи, — особенно когда, буквально выставленный другом из своего же собственного жилища, прибыл в Брантом на два часа раньше условленного срока. И все же, убивая время четвертой чашкой кофе и давясь круассаном чужого приготовления в salon de thé,[38] булочник решил, что ради любви стоило рискнуть.
Оплатив внушительный счет, Стефан Жолли направился к любопытному мостику XVI века: вместо того чтобы перекинуться через Дрону прямо, тот изгибался углом, как собачья лапа. Не увидев никого, кто подходил бы под описание свахи, булочник занялся изучением познавательной таблички, где объяснялось, что своей необычной формой мостик обязан потребности сопротивляться довольно стремительному — временами — потоку реки. Стефан Жолли прошел к середине моста и, встав у перил, стал глядеть на уток, скользивших по отражению величественного аббатства, а ныне — городской ратуши, где лишь неделю назад сочетался браком один из его приятелей. Под омерзительные крики ослов, что доносились из Сада монахов, Стефан Жолли, уже в который раз, задал себе вопрос: почему из восьми братьев и сестер именно он — единственный, кто до сих пор не женат? Воображение рисовало булочнику картины его будущей свадьбы. Он думал о сосне, что согласно обычаю (когда женится или выходит замуж последний ребенок в семье) ставят перед домом молодоженов, — сосне с обтесанными ветками, венцом из цветов и листьев и подвешенными к нему пластмассовыми бутылками с водой. Жениху вручают патрон, которым тот должен попасть в одну из бутылок, хотя на самом деле патрон набит перьями, и они осыпают гостей мягким снегопадом. Булочник увидел бутыль с вином, что закапывают рядом с сосной и откапывают, когда у молодых родится их первый ребенок. У мальца, разумеется, будут такие же маленькие ручки, как и у его отца, и пусть ему никогда не стать пианистом-виртуозом, зато суждено познать другую, ни с чем не сравнимую радость, — радость, которую испытываешь, раскатывая круассан, сворачивая pains au chocolat с двумя тоненькими палочками шоколада, украшая пирожные кремом или отправляя лопату с хлебом в старинную печь, построенную в Перигё в 1880 году.
Стефан Жолли с трудом оторвал взгляд от соблазнительной форели, плывущей по течению Дроны, и снова огляделся. У таблички с информацией стояла невысокая темноволосая женщина в шортах. Он подошел к ней и спросил, не она ли та самая Вивьен, и женщина ответила, что она самая. И добавила, что он, вероятно, тот самый Стефан, она видела его на мосту, но не подошла, поскольку он совсем не похож на человека, которого описал ей сваха. Стефан Жолли поинтересовался, не разочаровалась ли она, и та ответила: «Совершенно нет».
Перейдя по мосту через Дрону, они направились к Саду монахов и доносившимся оттуда жутким ослиным крикам. Булочник спросил свою спутницу, откуда та родом, и Вивьен Шом ответила: «Из Сан-Фели-де-Мареуль или де-Бурдей» — и пояснила, что споры из-за названия не прекращались много веков, пока местный совет не постановил использовать оба. Когда же она в свою очередь спросила, откуда родом Стефан, булочник сказал: «Из Амур-сюр-Белль» — и подчеркнул, что уродливость деревушки сослужила ей неплохую службу, ибо в ней так и не поселился ни один англичанин. А потом добавил, что хоть, вопреки названию, с любовью в деревне довольно туго, их местный сваха старается изо всех сил. Но когда Вивьен Шом поинтересовалась, добился ли Гийом Ладусет хоть каких-то успехов, Стефан Жолли вынужден был признать, что увы.
Они нашли свободное место на травке в тени огромной магнолии и принялись наблюдать, как участники состязания объезжают круг в самодельных колесницах, запряженных осликами, под бурные восторги комментатора, восхищавшегося проворством этих милых животных, крепостью их шей и углом, под которым свисают их огромные уши.
Пока устанавливали полосу препятствий, Вивьен Шом и Стефан Жолли непринужденно болтали и радостно захлопали вместе с остальными зрителями, когда комментатор объявил, что состязание вот-вот начнется. Они смотрели, как первый участник в жилетке и черной фетровой шляпе проводит своего ослика, уже без колесницы, змейкой меж расставленными в линейку бочонками. Но стоило мужчине и его питомцу приблизиться к растянутому на траве листу зеленой полиэтиленовой пленки, как вместо того, чтобы пройти по препятствию, животное уперлось передними ногами и заартачилось, отказываясь сделать хоть шаг. Как ни тянул хозяин за вожжи, сдвинуть упрямую скотину с места ему так и не удалось, а ослик вдобавок еще и опустил свой косматый зад, дабы увеличить сопротивление. В конечном итоге парочке пришлось пропустить препятствие, но уже следующее — проход между деревянными досками — конкурсанты преодолели без всякого труда. Как, собственно, и третий этап, где животное заводится в центр круга и ему по очереди приподнимают все четыре ноги. Однако истинное свое лицо ослик продемонстрировал, когда его подвели к качелям в виде доски, уравновешенной в центре. Наотрез отказавшись даже ступать на доску, упрямец недвусмысленно выразил свое отношение к происходящему: задрал хвост и выдал мощный залп полупереваренного сена, которое шлепнулось на траву неприглядным шматком.
Комментатор объявил заключительный этап, где участникам предстояло объехать полосу препятствий в своих самодельных колесницах, и Стефан Жолли с Вивьен Шом, оба в прекраснейшем настроении, подались вперед, дабы ничто не препятствовало обзору. В восхищении они наблюдали, как женщина в длинной юбке заканчивает круг практически без сбоев, и подтолкнули друг дружку локтями, глядя на мужчину в жилетке и черной фетровой шляпе, который выступал следующим. Они хлопали, когда тот преодолел змейку из бочек (хотя и получил штрафное очко за то, что одну пропустил). Хлопали, когда он спокойно проехал по зеленой полиэтиленовой пленке, не выказав на сей раз ни малейшего намека на страх. Хлопали, когда пытался выполнить особенно сложный поворот и получил от комментатора выговор, поскольку пялился на хорошенькую зрительницу, вместо того чтобы следить за ослом. И устроили восторженную овацию, когда, вместо того чтобы отойти задом на пять шагов, перед тем как пересечь финишную черту, ослик рванул вперед, словно на корриде, — к неописуемому ужасу погонщика, трясущегося сзади в колеснице собственного изготовления.
