– Черт возьми, да тут можно перепачкаться, – фыркнул Алексей Иванович.
Он подобрал полы пальто и сложил на брюшке, чтобы не коснуться рабочих.
– Да, только снаружи, – заметила Шушаник серьезно.
– Съел? – шепнула Антонина Ивановна брату. – Надо быть поосторожней с этой девушкой.
– Она довольно пикантна, – ответил Алексей Иванович.
Антонина Ивановна строго посмотрела на брата и сдвинула брови. Шушаник внушала ей симпатию и уважение. Она показалась ей цветком, случайно выросшим в этом черном мире. Сегодня, пристальней всмотревшись в девушку, Антонина Ивановна в душе укоряла себя, что при первой встрече отнеслась к ней небрежно и насмешливо. Нет, она не похожа на женщин ее домашнего круга. Впервые по приезде Антонина Ивановна заметила одухотворенное женское лицо, отмеченное печатью умственного развития.
Желая проникнуть в душевный мир Шушаник, Антонина Ивановна заговорила с нею о рабочих, об их жизни, их запросах и нуждах. Девушка бесхитростно рассказывала ей все, что знала, нисколько не сгущая красок. Антонина Ивановна искренним обращением привлекала ее и, сама того не сознавая, подчинила девушку обаянию своего умственного превосходства. Она представлялась Шушаник редким существом, по капризу судьбы занесенным в грубый практический денежный мир и уступавшим только одному Смбату. Шушаник не ошибалась: по образованию, воспитанию, положению в семье Антонина Ивановна во всем городе была исключением. Потому-то, быть может, и стала жертвой пересудов у всего городского общества.
По знаку Заргаряна рабочие разместились за столами, образовав несколько темных квадратов. Антонина Ивановна, под руку с Шушаник, обходила столы, прислушиваясь к разговорам, иногда просила девушку перевести какое-нибудь слово. Присутствие «господ» не стесняло рабочих. Они, устраиваясь поудобнее, неустанно шутили, балагурили, смеялись. Всем хотелось потешиться вволю, а этому лучше всего помогало вино.
Давид подходил к столам и то и дело повторял:
– Ребята, пейте сколько хотите, – вина и водки вдоволь. Только, смотрите, не напиваться!..
Рабочие осушали бутылку за бутылкой и острили по поводу выпивки на жаргоне, понятном одному лишь населению нефтяных промыслов.
– Братцы, – говорил один, показывая на горло, – труба моя засорилась, а ну-ка расширитель сюда!
– Отверни-ка кран, дай наполнить чан! – подхватывал другой.
– Ребята, хорошенько нагревайте котлы, такой топки больше нам не видать…
– Полегче, как бы паром не обдало головы!..
– Поверни-ка барабан!..
Среди рабочих армян был почтенный старик по имени Гаспар. Когда-то сельский староста, богатый крестьянин, он знал, как обращаться с «благородными». Он по очереди предлагал тосты за «господ» и кричал «ура». Толпа подхватывала его возгласы, подымая полные стаканы. Когда был предложен тост за инженера Суляна, воцарилось неловкое молчание. Рабочие лицемерить не могли. Некоторые едва пригубили, а многие и вовсе не стали пить.
– Низкий человек, – шептали они друг другу на ухо, – честности в нем нету.
Улыбающийся Сулян, подбоченясь одной рукой, другой крутя ус, подобострастно неотступно следовал за Микаэлом. Инженер собирался просить Смбата через Микаэла, чтобы фирма Алимянов выделила ему акции организуемого нефтяного общества.
У ворот остановился экипаж Смбата. Черное море заволновалось. Все поднялись. Явился человек, который с того дня, как ступил на промысла, старался улучшить жизнь рабочих. Ах, до чего изменился хозяин за последнее время! Лицо покраснело, даже отекло, глаза опухли, налились кровью. Как быстро отразились на нем бессонные ночи и крепкие напитки!
– Ур-ра-а!.. – закричала толпа по знаку Распара.
Смбат подал рукой знак, чтобы продолжали обед, но в душе был рад этим проявлениям признательности и уважения. Он подошел к Микаэлу и спросил, доволен ли тот его распоряжением.
– Нет! – отрезал Микаэл.
– Почему?
– Я не люблю фальши.
– Фальши? – удивился Смбат.
– Да, все это я считаю фальшью. На их же деньги устраиваете пиршество и воображаете, что оказали великое благодеяние.
– Я вовсе так не думаю.
– Нет, думаешь! Все вы, «демократы», скроены по одному шаблону. А я – буржуа, я не люблю таких вещей.
Он отошел. Смбат, удивленный, посмотрел ему вслед и пожал плечами.
Антонина Ивановна все время наблюдала за толпой. Преждевременно увядшие лица, согбенные спины, впалые груди вызывали у нее сострадание. Ее осаждали непривычные мысли и чувства. Под мрачной внешностью она видела еще более мрачный душевный мир, жаждавший искорки света. И думалось ей: почему бы не помочь этим несчастным? Для чего же люди получают образование, если не могут или не хотят внести хоть слабый луч света в это темное царство?
Она впервые упрекнула себя за то, что до сих пор придавала такое значение различию племен и религий. Ей стало стыдно при мысли о том, что она говорила Смбату в минуты раздражения. А наговорила обидных слов она немало. Но разве она упрекала его без причины? Нет, почему винить только себя – Смбат ведь оскорбил ее!
Ее обычно хмурое лицо постепенно прояснялось, голубые глаза светились непривычным блеском. В мыслях ее возникали героини любимых романов, прочитанных в юности, которыми она когда-то увлекалась. Вот тот самый мир, идею помощи которому вынашивали лучшие люди ее народа.
Сердце Антонины Ивановны забилось от этих высоких гуманных чувств. Теперь она способна была простить свекрови, золовке и всем родственникам, таким чуждым ей. Она видела смесь людей разных племен и языков, страдающих одной и той же болью и горестью. Черная пелена сажи и нефти одинаково покрывала их всех, создавая грустное единообразие. Только ничтожная душа может под этой мрачной гладью находить какие-то различия: одних любить, других ненавидеть, помогать одним, отворачиваться от других.
– Много бывает несчастных случаев на промыслах? – обратилась Антонина Ивановна к Шушаник.
– Много.
– Большей частью, конечно, от пожаров?
Шушаник объяснила, что помимо пожаров, вообще жизнь на промыслах подвержена многим случайностям. Например, вчера одному оторвало палец, позавчера приводным ремнем задушило неопытного рабочего. А уж нечего говорить про обычные заболевания, дающие чудовищный процент смертности.
– Я слышала, вы оказываете большую помощь рабочим, а они обожают вас как доброго гения, – проговорила Антонина Ивановна полуиронически, полусерьезно.
Шушаник в невольном смущении отвернулась. Никогда не думала она придавать значение тем незначительным услугам, которые ей приходилось иногда оказывать рабочим.
– А знаете, – продолжала Антонина Ивановна, глядя ей в глаза, – мне кажется, вы бы могли при желании многое сделать для рабочих. Например, вы можете убедить Микаэла Марковича в необходимости открыть больницу.
– Я не имею права вмешиваться в его дела.
– Это, конечно, так. Но неужели для того, чтобы сделать доброе дело, надо ссылаться на право? Я тоже не имею права, однако буду вмешиваться… И от вашего имени тоже. Нет уж, пожалуйста, пожалуйста… Мне кажется, что он вашу просьбу удовлетворит скорее, чем мою. Да, да, я буду просить и от своего и от вашего имени, если бы даже вы мне и не разрешили. Ага, вы покраснели, – значит, я права.
Давид подозвал Шушаник: надо было готовить стол для гостей, прибывших из города.
Четверть часа спустя гости были приглашены в отдельную комнату. Срафион Гаспарыч предложил тост за процветание фирмы Алимянов.
– Дай бог, чтобы эта фирма процветала, ширилась и кормила тысячи людей, – заключил он свое слово.
– Наша фирма никого не кормит и не кормила, – вставил Микаэл с непонятным озлоблением.
– Ну, уж об этом позволь мне судить, – возразил Срафион Гаспарыч загадочным тоном.
– Нет, дядя, ты не знаешь… Да и сегодняшний обед, на мой взгляд, не что иное, как комедия…
Все с удивлением посмотрели на Микаэла. Смбат не знал, чем объяснить его странную выходку.
– Да, именно комедия! – повторил Микаэл с большим раздражением. – Я тут не вижу искренности.
– Микаэл, – сказал Срафион Гаспарыч, – ты еще молод. Слушай, что я тебе расскажу. Когда я был уездным начальником, его превосходительство, Виссарион Прокофьевич Афанасьев, царство ему небесное… однажды…
Единодушные крики рабочих прервали оратора. Давид передал им слова Срафиона Гаспарыча, и они ответили дружным «ура».
– Ну и радуйтесь! – вскочил Микаэл и, выбежав из комнаты, крикнул: – Замолчи, глупая чернь!..
Завтрак длился недолго. Ели стоя. Странное поведение Микаэла отбило у всех аппетит. Антонина Ивановна вышла на балкон, взяла под руку Микаэла и начала с ним беседовать.
– Ну, ребята, вставайте! – крикнул Давид. – А теперь посмотрим, кто из вас может стать на работу.
Рабочие двинулись за ним и вышли на улицу.
– Дядя Гаспар, – обратился Давид к бывшему старосте, – ты старый пастух, отдели-ка козлов от овец.
