Но Расул-мама уже не слушал, он спешил за оружием.
Мечта Расула-мама осуществилась: вместе с Гути он отправился к месту боев.
Они поднялись на вершину холма, заняли позицию…
Он просил у бога этих минут. И вот они вместе с Гути в окопе, вместе воюют с врагами.
Сколько раз Расул-мама видел в мечтах себя и Гути на крытом алым шелком паланге[Паланг — большая деревянная кровать с узорными ножками: в переносном смысле — свадебное ложе.].
Расула и сейчас не покидали мечты: «Гути… когда я стану отцом? Когда бог пошлет нам сына?..»
Гути сердится: «Мужу не надо так говорить! Сын ли, дочь — все в руках божьих. Сейчас и женщины делают мужские дела. Видишь, я вместе с тобой…» Стрельба вернула Расула к действительности.
* * *
Англичане залили страну кровью. Шли ожесточенные бои.
Но ничто не могло заглушить любовь Расула-мама. Он смотрел на нежные руки Гути, сжимавшие винтовку, однако робость по-прежнему ему мешала признаться в любви.
Однажды в раскаленный солнцем окоп пришла весть, что в их направлении движется со своими солдатами капитан Роберт, прославившийся своими зверствами, и им приказано взять его в плен, если же не удастся — убить.
— Гути! — сказал Расул. — На задание пойду я. А ты оставайся здесь и следи…
Девушка повернулась к Расулу, взяла за руку, посмотрела ему в глаза. И оба сразу все поняли.
— Расул-хан! — помолчав, ласково произнесла девушка. — Я знала, что в самом дальнем уголке сердца ты хранишь любовь ко мне. Я поклялась принадлежать лишь тому, чьи руки обогрены кровью врага. И сегодня… Мечта моя осуществилась.
Расул вздрогнул. Пламя любви вспыхнуло с новой силой.
— Ах, Гути… Как долго я ждал этих слов! Ночи не спал. Считал звезды в небе!..
Он в волнении выскочил из окопа, побежал и вскоре исчез из виду…
Гути осталась одна. Стрельба шла где-то далеко: это стреляли афганские воины. Гути радовалась, что ее любимый гази[Гази — борец за мусульманскую веру, победитель.] Расул, даст бог скоро притащит врага живого или мертвого и прославится.
Расул сдержал обещание, данное любимой, убил капитана Роберта и, взвалив его на спину, побежал к своему окопу.
Вдруг среди многих выстрелов он узнал один, который вызвал у него улыбку.
«Это наверняка стреляет моя Гути, — сказал он себе. — Слышу по звуку. О боже!..» — и он чуть ли не бегом устремился к холму, где был их окоп.
— Гути-джана[Джан (джана — ж. р.) — милый, любимый. Заменяет в языке пушту ласкательный суффикс]. Я убил капитана. Вот он, смотри!
И тут Расул-мама замер на месте. В глазах потемнело. К горлу подкатил комок. Он открыл было рот, но голоса не было. Расул-мама беспомощно опустился на колени, сбросил тело на землю и зарыдал:
— Гути!.. Я… сдержал свое слово… Вот мертвый капитан Роберт… Гути… Почему ты бросила меня одного? Почему не дождалась? — Расул-мама был безутешен. Потом вдруг поднялся, взглянул на небо и крикнул: — Будьте вы прокляты, чужеземные захватчики! Пусть здравствуют доблестные афганские патриоты!
Перевод с пушту Л. Яцевич
— Следуйте за мной… Если хотите видеть собственными глазами то, о чем слышали. Только осторожно, не мните цветы, не ломайте кусты… Не бойтесь… Опасаться нечего… Вам ничто не грозит… Я знаю, ваши глаза не привыкли к темноте, а ноги к этим острым камням… Ну, вот мы и добрались.
Еще издали мы увидели могилу Бернарда, освещенную лампой. Любовь Хелен к убитому жениху до сих пор ярко пылала в ее сердце.
Хелен и Бернард страстно любили друг друга. Узнав о гибели жениха, Хелен упала, словно пораженная молнией.
— Тише… Я слышу чьи-то шаги… Наверное, это Хелен. Придется и нам по обычаю зажечь на могиле лампу… Молчите. Присядьте здесь у могилы Бернарда и послушайте печальный рассказ о нем…
В тот день, когда с огромным трудом и тяжелыми потерями мы достигли наконец этих голых исполинских гор, рядом со мной шагал Бернард, верный друг, которого сейчас, увы, уже нет с нами. Он был высоким и крепким, с золотой шевелюрой и румяным лицом. К тому времени капитан Грин повысил его в чине, и он стал сержантом.
Однажды, проходя мимо палатки Бернарда, я хотел заглянуть внутрь, но вдруг услышал, как он объясняется кому-то в любви.
Неужели Бернард не один? Я недоумевал. Что за тайна? С кем он говорит о любви? Я был молод, и в сердце шевельнулась зависть. Тихонько отогнул край палатки и увидел на койке Бернарда. Он объяснялся в любви маленькому портрету в металлической рамке, который то подносил к губам и покрывал поцелуями, то прижимал к груди. «Дорогая Хелен! — говорил Бернард, — я не знаю, что ты делаешь в эту минуту. Ах, Хелен! Так хочется хоть на денек-другой оказаться возле тебя и покрыть поцелуями твои ножки! Как это сделать? Своими просьбами я так надоел капитану, что он не выдержал и посадил меня на гауптвахту. Хелен! Что за страна! Песок и галька гвоздями впиваются в ноги. В войсках — никакого порядка… Каждый боится шаг ступить в одиночку, даже, извини, по нужде ходят вместе. Хелен! Столько страшных смертей довелось мне увидеть, что дрожь пробирает. Многие из нашего отряда собираются покинуть эту страну. Что за народ здесь? Цепляются за каждую пядь земли, считают ее священной и клянутся: «Земля моя любимая! Пока я жив, буду свято тебя хранить!» Жаль, Хелен, что ты их не знаешь… Женщины и девушки этого племени все владеют оружием, метко стреляют.
Для этих людей великая честь принять во имя своей земли любые муки, умереть! Воевать против такого народа — бессмысленно. Боюсь, Хелен, что мне не дождаться счастья встречи с тобой, что смерть своими костлявыми лапами схватит меня и бросит в небытие».
Бернард зарыдал, но вскоре сон смежил ему веки. Я был взволнован до глубины души. Хотел войти и утешить Бернарда, но мимо пробежал Джек, выкрикивая: «Смерть!.. Кровь!..» Я бросился к ставке капитана Грина.
Трудно описать, что я там увидел. Грин лежал в луже крови… Почти бездыханный, его губы едва шевелились, он с трудом приоткрыл глаза… Мы окружили капитана и во все глаза на него смотрели — может быть, он что-нибудь скажет. «Бернард», — только и успел он произнести дрожащими губами, и душа его рассталась с телом.
Бернард приказал готовиться к бою.
Протрубил горн, и Бернард повел нас в атаку на крепость. Мы собственными глазами увидели то, о чем не раз слышали, но во что трудно было поверить. Мы стали зрителями страшных сцен, декоратором там была смерть, а декорацией — кровь, черные камни и белый песок. Мы видели отважных юношей, которые шли с улыбкой на смерть. Многим не было и двадцати… Одетые во все белое, подпоясанные красными платками, они что-то кричали, повергая нас в трепет. От этих криков содрогались горы, вздымавшиеся до самого неба:
— Аллах акбар! Аллах акбар!
Бой барабанов возвестил о нашем поражении, кровопролитие прекратилось. Я огляделся. В живых осталось всего несколько человек. Среди погибших были юноши в белом, подпоясанные красными платками — добровольные смертники.
Перевод с дари Л. Яцевич
— Эй, Джимми!.. Джимми!.. Вернись!.. Не ходи туда!.. Эй, Джимми!..
Но он не вернулся, и пролилась кровь безумцев. Он решил во что бы то ни стало добраться до скал, и ни уговоры, ни грозящая опасность не смогли его остановить.
Он ускорил шаги и чуть ли не бежал.
Через несколько минут он уже был наверху, залег в надежном укрытии, помахал нам рукой и крикнул:
— Скорей!.. Скорей давайте сюда!..
Я пригляделся. Там все было спокойно. С занятой позиции просматривался весь район. Короче говоря, мы быстро поднялись, мгновенно заняли новые позиции, и я приступил к обзору местности.
Край светлого, почти белого неба был окрашен багрянцем. Дул ласковый прохладный ветерок, слегка шевеля кусты. Вздымавшиеся горы походили на страшного дива, все зажавшего в своих лапах. Вершины в предутренней дымке, казалось, набросили на себя жемчужносерую кисею. Тишину нарушал лишь щебет нескольких птиц, круживших в воздухе.
Край неба стал постепенно бледнеть, исчезли последние алые облака, и из-за горизонта выглянул смеющийся лик солнца. Когда первые лучи коснулись земли, я обратился к солдатам:
— Ну-ка, Джордж, и ты, Джек, берите с собой человек пятнадцать, займите позиции с правого фланга на высоте, только не выпускайте из поля зрения расщелину… Вы, Грин и Говард, оставайтесь наблюдать. А я с остальными попробую добраться до той скалы.
Мы стали медленно спускаться и вскоре подошли к скале, которая, издали казалось, таила в себе опасность. Мы с облегчением вздохнули, перевели дух и с большой осторожностью начали подъем. До высоты оставалось всего несколько шагов, как вдруг мы заметили красный лоскут — алую чадру, а на нем — меч.
