Пока Торпекый размышляла о любви, Гатоль шел, согнувшись под тяжестью огромной охапки клевера, и тоже размышлял: «Зови ее Торпекый! Она любит мой рубаб! Подумать только! Просто влюбилась в меня. Удивительная вещь любовь! Привела дочь хана в худжру батрака. А вдруг хан увидел бы свою дочь с батраком? Батраку тогда конец. Торпекый любит меня. И отец ее знает об этом, но молчит. Он добр ко мне. Может отдаст Торпекый за меня? Вот тогда я ее и спрошу: «Торпекый! Обед готов? А она мне в ответ: «Да, отец такого-то!»[В семьях пуштунов супруги при обращении называют друг друга: «отец такого-то» или «мать такого-то», произнося после слова «отец» имя первенца.]
Я стану зятем хана, буду ходить в сопровождении вооруженных слуг. Попробуй потягайся со мной. И двоюродный брат Лал-мир выделит мне тогда мою долю земли. А станет увиливать, я расправлюсь с ним так, что сам хан удивится».
Тут он со всего размаха налетел головой на калитку и, крикнув, свалился на землю, не в силах пошевельнуться под тяжестью клевера. Хан как раз вышел во двор и заметил лежавшего в беспамятстве Гатоля.
— Гатоль! Эй, Гатоль!
Голос хана привел батрака в чувство.
— Ей-богу, хозяин, я умер, — сказал он, открыв глаза.
— Что с тобой? Жрать ты горазд. Как сядешь, так целый ман готов умять, а как до работы дело доходит, поясница болит! Вставай, черт тебя подери! Тащи клевер! Мне не нужны такие бесстыжие батраки!
На шум выскочила Торпекый:
— Папочка! Что случилось?
— Погляди на этого дармоеда! Развалился на траве и лежит! Больше ни куска не получишь! То на рубабе бренчишь, то на траве валяешься!
— Нет, папочка! Не греши! Ведь после дождя скользко, немудрено и упасть. Гатоль — парень сильный и предан тебе, — говоря это, Торпекый помогла Гатолю подняться.
— Клянусь, хозяин, ноша была не такой уж тяжелой, просто я сильно ударился головой о калитку.
— Как это тебя угораздило?
— Не заметил.
— За что ни возьмешься, все у тебя вкривь да вкось, — проворчал хан. — Собирай-ка свои манатки и иди на все четыре стороны.
— Нет, папочка. Грешно тебе. Он бедняк. А бедняков надо жалеть. Тогда бог наградит. И потом Гатоль вырос у нас, он свой человек. Не гони его.
— Ладно, прощу его на сей раз ради тебя. Но если он снова что-нибудь натворит, выгоню!
— Нет, хозяин! Все будет в порядке! — обещал Гатоль.
— Ладно, насыпь быкам клевера в ясли, пусть наедятся. А я пойду в нижнюю деревню, к Ладжмир-хану, дело у меня к нему есть.
— Слушаюсь, хозяин. Счастливого пути.
Гатоль стал перетаскивать клевер, а Торпекый уселась возле яслей.
— Послушай, Гатоль, — спросила она, — как же это ты налетел на калитку?
— Да так, хозяюшка. Во-первых, скользко после дождя, а во-вторых, задумался.
— О чем же ты думал?
— О чем может думать батрак? Я думал о быках да верблюдах.
— Ах вот оно что! — насмешливо протянула Торпекый.
— Да, хозяюшка! Все мысли мои о быках, только о них! Потому, хозяюшка, что хан очень любит быков.
— Это верно, что хан любит быков. А я, поверь, люблю тебя. И не в силах вырвать тебя из своего сердца, если бы даже очень старалась. Пусть мы ссоримся, а душа моя полна тобой. Видишь, ты задаешь корм скоту, а я сижу рядом.
— Что-то я не пойму!
— Чего не поймешь?
— Ты говоришь, что любишь меня. Что это значит?
— Это значит, что мы с тобой люди. А люди крепки любовью.
— Что ты называешь любовью?
Гатоль поднял глаза на Торпекый и вскрикнул, нечаянно обрезав палец серпом.
— Боже! — вырвалось у девушки. — Зачем ты посылаешь людям такую тяжелую участь? Будь прокляты эти быки! Один — хозяин, другой — батрак, всю жизнь мается, — Торпекый вздохнула, оторвала лоскут от чадры и завязала Гатолю палец.
— Хозяюшка! Еще недавно ты хвалила тяжелую работу, а сейчас ее проклинаешь. Выходит, я прав, что ничего нет хуже жизни батрака!
— Нет, не прав. Что плохого в том, что человек трудится, зарабатывая себе на пропитание? Это куда благороднее, чем просить милостыню, жертвуя своей честью, протягивать руку за какими-то жалкими грошами. Ведь многие, словно трутни, ждут подаяний, не желая работать. Одни становятся дервишами и только и ждут, чтобы им в качколь[Качколь — чаша для подаяний.] бросили деньги, на которые они купят чаре. Другие всю жизнь живут подношениями, а сами не ударят палец о палец. А сколько таких, что сидят у мечети или у дороги с протянутой рукой! Так не достойнее ли заняться каким-нибудь ремеслом, быть поденщиком или рабочим? Такие люди пользуются уважением и любовью.
— Удивительно! — сказал Гатоль. — О чем бы ты ни говорила, все сводишь к любви. Что же такое эта любовь? Скажи!
— Любовь это… так ведь ты сейчас на себе испытал ее действие! Забыл обо всем на свете и палец порезал!
— Вовсе нет! Палец я порезал по рассеянности.
— А рассеянность откуда? Он любви! От любви ты и на калитку налетел. Ведь разум тоже в плену любви. Любовь делает с человеком, что хочет.
— Это верно. И все же любовь не в силах соединить богатого с бедным, батрака с ханом.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что любовь батрака все презирают. Любовь может принести ему только несчастье, даже лишить жизни.
— Странно ты рассуждаешь. Говорю же тебе, что перед любовью все равны. Я знаю много случаев, когда любовь хана склоняла голову перед любовью бедняка, как, например, моя любовь перед твоей.
— Не очень-то я в это верю!
— Проверь! Я согласна на любое испытание. На любую жертву.
— В таком случае я тоже согласен на все, потому что люблю тебя!
— Не верю. Была бы это правда, ты звал бы меня Торпекый.
— Но я и в любви твой раб.
— В любви не бывает рабов. Любовь растет в сердце, как дитя в колыбели. А сердца у всех одинаковые. В одном ты прав: богатство опасно для любви.
— Этого я и боюсь. Богатство — неустранимое препятствие для сближения сердец. И тут бедняк бессилен. Поэтому мне никогда не достичь цели.
— Что ты имеешь в виду? Говори яснее.
— Хорошо, я скажу…
В этот момент в калитку постучали и раздался голос хана:
— Гатоль! Отопри!
Торпекый убежала в дом.
— Сию минуту, хозяин.
— Несчастный, ты до сих пор не приготовил корма скотине?
— Чуть-чуть осталось, хозяин.
— А кто был здесь с тобой?
— Никого не было, хозяин.
— Я слышал женский голос.
— Это вы… слышали… голос соседки.
— Возможно. А что у тебя с пальцем?
— Зазевался и порезал серпом.
Хан сразу заметил, что палец Гатоля обмотал лоскутком от чадры Торпекый, но виду не подал.
— Опять зазевался? Я же говорил, что не держу у себя таких нерадивых работников. Благодари Торпекый, а то бы твоего духу здесь не было.
С этими словами хан вошел в дом, увидел оторванный край чадры, и подозрение его превратилось в уверенность. Не подав вида, хан спросил дочь:
— Что у тебя с чадрой?
— Это… Я была на балконе, зацепилась чадрой за ветку и порвала.
— Когда что-нибудь делаешь, не зевай, — сказал хан и ушел к себе. «Надо что-то придумать, — размышлял он. — Этот Гатоль неблагодарная свинья… Но когда я хотел его выгнать, Торпекый за него вступилась. А теперь завязала ему палец лоскутком от чадры… Неспроста все это… Батрак осмелился посягнуть на честь хозяина… За это одно полагается — смерть! Я сам его пристрелю как собаку! Но в этом деле нужна осторожность. Убью его — люди станут допытываться, за что. И тогда выйдет наружу мой позор. А может, Торпекый и вправду зацепилась за ветви, оторванный лоскут унесло ветром во двор, а Гатоль его подобрал и перевязал палец… Как бы ни было, я должен все выяснить».
Что только не приходило в голову хану! В мыслях у него царила сумятица. Неприязнь к Гатолю росла.
А Гатоль в своей темной худжре наигрывал на рубабе, думал о своей жизни и то и дело подносил палец к губам, целуя лоскуток от чадры Торпекый. Он мечтал о возлюбленной и думал: «Утром непременно поговорю с ханом, может, отдаст за меня дочь».
В дверь постучали.
— Кого принесло в такую поздноту?
— Гатоль! Это я, Ладжмир. Хан дома?
— Дома.
— Доложи ему, что пришел Ладжмир поговорить по секретному делу.
— Ладжмир-хан! Здесь живет эта грязная скотина. Видишь, какая копоть и грязь! — сказал хан, выходя из своих покоев.
— Нет нужды заходить в дом, — ответил Ладжмир. — Пойдем в деревню, там и поговорим. Здесь неудобно.
— Ладно, пошли. А ты, Гатоль, не спи. Откроешь калитку, когда я вернусь.
— Хорошо, хозяин, всю ночь не сомкну глаз.
Когда хан и Ладжмир ушли, Гатоль опять погрузился в мечты. «Вот бог и подсказал мне, как подступиться к хану, — думал он. — Надо действовать через Ладжмира, они друзья с ханом. Пусть поговорит обо мне с хозяином. Это дорога к счастью. Верно, что бог помогает беднякам». Гатолю сейчас его будущее представлялось в радужном свете.
