Как я бросилась его целовать-обнимать! Как жалела, сочувствовала, обхаживала! Как стремительно накрыла на стол, разогрела баранье рагу, открыла копченые устрицы. И сыра – сыра побольше моему кавказскому витязю! И как мне стыдно было за черных мух подозрения, круживших в моей голове два часа назад.
На следующий день я приехала в институт за час до своей лекции, хотела подготовиться. Не тут-то было. Секретарша на кафедре сказала, что меня просил зайти декан. Не откладывая. И при этом как-то странно посмотрела. Укоризненно? Недоверчиво? Сочувственно?
Наш декан – специалист по творчеству Льва Толстого. В борьбе за академические чины мало кому удается сразу взять курс на такую подоблачную вершину, как Толстой. Восхождение принято начинать с отрогов, с фигур помельче: Загоскин, Бенедиктов, Марлинский, Веневитинов. Но наш декан имел важное преимущество уже с аспирантских лет: он анализировал всю русскую литературу с позиций научного психоанализа.
Прославила его работа о первых двух годах жизни Льва Николаевича. В ней он доказывал, что все комплексы и все отклонения от нормы в сторону гениальности и в сторону невыносимости были заложены уже тогда, в младенчестве. И ключевой фигурой была мать Толстого и его отношения с ней. Это не важно, что мать умерла через полтора года после рождения Льва Николаевича. Ведь она за это время успела родить ему сестренку. Конечно, годовалый Левочка ревновал к новому ребенку, отнимавшему у него нежное внимание матери. Здесь, в этом эдиповом треугольнике, будущий писатель и получил тот опыт жгучей ревности, которую позднее он столь блистательно воплотил в таких фигурах, как Позднышев, Каренин, князь Андрей. Недаром он даже незадолго до смерти вспоминает в дневнике свою мать, просит ее обнять его, приласкать. Эта работа была удостоена ежегодной премии Общества славистов, проложила автору дорогу на академический ОЛИМП.
Декан встретил меня приветливо и в то же время смущенно. Глаза его раздваивались за стеклами сильных очков, губы сложились в какой-то бутончик-розанчик. На столе громоздилась стопка пакетов, папок с бумагами, книг с торчащими закладками.
«Неужели увольнение? – с тоской подумала я. – О господи, только бы не сейчас».
Декан нашел то, что искал, положил перед собой. Это был большой коричневый конверт, со штемпелем и с надписью крупными буквами: «Благодарим за подписку».
– Милая Светлана, – начал он. – Вы знаете меня – мы знаем друг друга – вот уже почти десять лет. И я всегда ценил и уважал вас как талантливого педагога и надежного, обязательного сотрудника. Но и вы – я надеюсь – могли заметить, что при всех моих недостатках – а у кого их нет? – одного порока я лишен начисто: ханжества. Тому, кто смолоду проникся идеями великого венского мыслителя, нет нужды хвататься по любому поводу за фиговые листочки стыдливости. Согласитесь?
– Безусловно, конечно… Не припомню, чтобы какие-нибудь табуированные темы, всплывавшие в разговоре, вас пугали, профессор…
– Вот-вот… И вся так называемая порнография меня ничуть не смущает и не отвращает. Гораздо опаснее прятать все сексуальное в темный чулан, как это делалось в дофрейдовские времена. Сознаюсь вам: и мы с женой не прочь иногда полистать на ночь такой вот журнальчик.
Он пощелкал ногтем по конверту, лежащему перед ним, затем продолжал:
– Я понимаю, что не всякий брачный союз включает в себя полное взаимопонимание и согласие в вопросах пола. Возможно, ваш супруг был воспитан в более строгих правилах, чем вы. Возможно, его либидо было оттеснено в подсознание гораздо дальше, чем ваше. И вам хочется – вам даже необходимо – время от времени давать разрядку своим задавленным фантазиям. Да, даже при помощи таких откровенных картинок и текстов, как в этом журнале. И вам хотелось бы сохранить свое невинное увлечение-отвлечение втайне от мужа. Но поверьте: оформить подписку на свой рабочий адрес – это не выход.
– Какую подписку? – изумилась я.
Но он как будто не слышал.
– Поймите: журнал слишком велик, он не влезет в эти узкие щели, в эти почтовые отсеки, которые сляпал наш столяр для сотрудников кафедры. Он будет дожидаться вас на столе у секретарши, у всех на виду. Кто-нибудь захочет раскрыть, полистать. Уже на третьей странице увидит пирамиду из пяти голых тел – заманчиво. Как не попробовать! Студенты любопытны и догадливы, они наверняка знакомы и с названием, и с содержанием журнала. Для них узнать, что кто-то из преподавателей выписывает его прямо на кафедру, будет пикантной новостью, которая быстро разлетится по кампусу. Доползет и до родителей, и кто-нибудь из них обязательно захочет написать жалобу в ректорат. Нужно нам это? Хотим мы такого скандала?
– Я клянусь вам, профессор, – сказала я медленно и внятно, – что никогда подобными изданиями не интересовалась, никогда не выписывала их ни на домашний, ни на рабочий адрес.
– Но как же – вот ваша фамилия на конверте, адрес напечатан ясно и без ошибок. Ведь не станут же они присылать журнал задаром? Кто-то должен был оплатить подписку.
– Вот именно – «кто-нибудь». И даже – «кто угодно». Но так уж вышло, что это была не я.
– А кто же?
– У вас есть враги? Если кто-нибудь захотел бы насолить вам, подпортить репутацию – – что может быть лучше такого приемчика?
– Значит, это были не вы?.. Сознаюсь, это большое облегчение. А что же мы будем делать с журналом?
– В вашей мусорной корзине вполне хватит места для него. Или нет: дайте я сначала спишу их обратный адрес. Напишу им грозное письмо с требованием немедленно прекратить безобразничать. Подчеркну, что у нас в колледже много молодых людей моложе восемнадцати лет и они пойдут под суд за развращение несовершеннолетних.
Во время разговора я держалась молодцом, ничем не показала сжигавшей меня ярости. Но, выйдя из кабинета декана, ринулась в туалет, заперлась там в кабинке, зарылась лицом в платок, потом в пучок туалетной бумаги. Я снова чувствовала себя как зверь в капкане, как заарканенная телка. Какой негодяй, боже, какой негодяй! Он на все способен, на все, даже…
Только тут, только тут – о, недогадливая тупица! – меня осенило. Звонок в полицию – это же так просто! Ложный донос – проверенное средство. И твоего врага хватают, увозят, запирают. В недавние времена у нас, на бывшей родине, так избавлялись от неприятных соседей, от соперников по службе, от лишнего угла в любовном треугольнике.
У меня еще оставалось пять минут до начала лекции. Я быстро спустилась на первый этаж, к телефонам-автоматам. Набрала номер детектива Крескила.
– Да-да, конечно, я вас помню… Что-нибудь случилось?.. Хотите, чтобы мы приехали?.. Нет?.. Просто узнали имя человека?.. Того, кто получил деньги?..
– Нет. Того, кто позвонил в полицию. Того, кого вы расплывчато именовали информатором.
– Хорошо. Приезжайте. В два часа – вам удобно? Буду ждать.
Крескил стоял в коридоре, разговаривал с каким-то оборванцем. Пахло выпивкой, куревом, мочой. Сбежал из ночлежки, нашли под мостом? Или тоже – замаскированный информатор?
Увидев меня, детектив похлопал оборванца по плечу, поправил шерстяной колпак на его голове. Подтолкнул к выходу.
– Ну и как? – первым делом спросил он, когда мы уселись по обе стороны стола. – Доложил вам муж о задержании?
– Как только вошел в дом. Был в ярости, поносил вас последними словами. Действительно, сколько времени нужно на осмотр автомобиля?
– Теперь это занимает часы. Новая техника на всех фронтах. Слыхали про такое вещество: луминол? Мы опрыскиваем им место преступления, и тогда, в свете специальных ламп, становятся видны пятна крови, даже тщательно замытые. Но вы узнали что-то о звонившем. Каким образом?
– Когда вы сказали, что звонил информатор, я решила, что это был какой-то ваш платный агент. Так это или нет?
– Вообще-то нет. Звонил неизвестный. Был очень взволнован, говорил сбивчиво.
– Вы ведь записываете поступающие звонки? Дайте мне послушать пленку. Уверена, что я опознаю его по голосу.
Крескил пожевал в задумчивости свою лиловую губу, потом потянулся к ящику на стеллаже. Извлек кассету, проверил дату на ярлычке, вставил в магнитофон.
Голос Глеба как будто выныривал, задыхаясь, из шума машин, проезжавших мимо телефонной будки.
– Полиция?.. Это правда полиция?.. Мне не важно, какой участок… Я случайно подслушал разговор… В кафе «Венди»… Двое мужчин… Они говорили по-русски… Тихо, но я расслышал слово «пришить»… Это жаргон, означает «убить»… Они хотят убить какую-то женщину… Один высокий, восточного вида… Он дал другому коричневый конверт и сказал «аванс»… Опознать? Наверное, смогу… Свидетелем? Ни за что! Ни за какие деньги!.. Такие люди на все способны… Но я видел, как высокий садился в машину, уезжая… Она стояла прямо напротив окна… И я запомнил номер… Глеб играл великолепно. Испуг, растерянность, утрированный акцент. Какой актер пропадает! Он рассказывал мне, что в студенческие годы участвовал в самодеятельности, имел большой успех в роли Яго.
