Ей-богу, дешевле было бы каждую неделю мотаться в Яффо и самолично надзирать за работами.
Вы догадываетесь, куда дело клонится?
Раз в месяц Витя на своей колымаге привозил готовый тираж газеты в город и сразу развозил по точкам: мы забрасывали экземпляры в Дом культуры, в поликлиники, в магазины — чего там скромничать! — среди русской публики газетенка имела оглушительный успех… А «Уголовная хроника» — та вообще шла на ура…
Помню, как в последний раз явилась я к Саси Сасону за очередной порцией безобразий.
— А! — сказал он, обрадовавшись при виде меня. — Ты вовремя. Есть горячий материал для вашей газеты.
Я сразу поняла, что отличился опять кто-нибудь из наших, и опять — с неожиданной стороны. Это Саси и называл горячим материалом: когда ему удавалось порадоваться за «русских».
Я включила диктофон.
— Такой вот, один ваш идьёт… из города Дине-пер-тер…
— Днепропетровска, — подсказала я, — дальше!
— …Идиот и прохвост, неспособный к какой бы то ни было работе, — рассказывал Саси… Единственное и первое, в чем преуспел, — развозил на машине блядей по клиентам. Сидел внизу, в машине, ждал окончания сеанса. Решал кроссворды.
Однажды заехал к приятелю на день рождения, говорит:
— Слушай, я на работе, мне некогда. Хотел вот подарок купить, да с деньгами туго. Там у меня внизу в машине блядь сидит… спустись, трахни ее, считай, что от меня — подарок. Вроде как я пятьдесят шекелей тебе подарил.
Приятель обиделся, говорит:
— Да кто сейчас на день рождения пятьдесят шекелей дарит?
Тот подумал, прикинул:
— Ну, два раза трахни.
— Так вот, этот приятель и стукнул нам, видно сильно разозлился, — продолжал Саси. — Потому что если у человека день рождения, так дари ему подарок, как человеку, я так считаю, а? А мы положили глаз на этого типа из Дер-пи-дет…
— Днепропетровска…
— И что же выяснилось? За двадцать тысяч шекелей он купил проститутку, какую-то мулатку из Гвинеи. Поселил ее в отдельной квартире, платил тыщу долларов в месяц и водил к ней клиентов.
Тут мы его взяли… И, представь, он охотно дает показания, уверяет, что одумался и, когда освободится, будет вести только законную жизнь. Наверное, станет торговать надувными резиновыми женщинами. За них хоть не сажают… Интересно, чем он занимался в своем Пер-ди-пен…
— Саси, — сказала я. — К черту подробности!
Поздно вечером я отослала Вите по модему все файлы с моими деловыми комментариями, которые в процессе верстки он должен был стереть за ненадобностью.
Смешно вспоминать, что именно этот номер казался мне наиболее удачным.
Ну, так вот. Через день, к вечеру, привез он, значит, тираж в город, раскидал по точкам… а на следующее утро — как принято писать в таких случаях — мы проснулись знаменитыми.
Короче: объяснительные мои приписочки в целости и сохранности сопровождали фотографии видных деятелей города. На первой полосе, где обычно подавались городские новости, под заголовком: «Городу — расти и расцветать!» помещалась групповая фотография членов муниципалитета, под которой шел лично мною набранный жирным италиком текст: «Внимание! Не перепутай эту компанию мошенников с другой, на фотографии поменьше. Тут — сотрудники муниципалитета, там — работники отдела обеспечения.
Справа налево: крашеная блядь с омерзительным оскалом — Офра Бен-Цви, заместитель мэра. За ней мужик с рожей уголовника-рецидивиста — глава отдела благосостояния Шай Дебек. Микроцефал в вязаной кипе — начальник отдела безопасности Нисим Хариш, а в центре — пузач с конфузным выражением на физии, словно он в штаны наложил — министр транспорта Эли Базак».
Ниже шел вполне культурный, отредактированный мною текст о визите в наш прекрасный город нового министра транспорта Эли Базака.
И так далее. Мои интимные домашние комментарии сопровождали каждую фотографию. А фотографий у нас всегда было в изобилии.
Все это венчала «Уголовная хроника» с ярким репортажем о торговце проститутками.
Тут над скандалом я опускаю плотный занавес, если вам угодно — бархатный, с кистями, ибо действительно ничего не помню, не знаю: неделю я не выходила из дому и всерьез подумывала о том, чтобы сменить место жительства. Если не в глобальном смысле (почему бы не слинять в Новую Зеландию к единоутробной сестре?), то хотя бы в локальном. Мои домашние не звали меня к телефону и строго отвечали, что я серьезно больна. В сущности, это было правдой: стоило мне представить выражение лица первого раскрывшего газету жителя города, как на меня нападал захлебывающийся визгливый смех.
Через неделю позвонил Витя, который не утратил ни грана своего великолепного апломба. Я уже могла говорить с ним почти спокойно. Компания «Джерузалем паблишинг корпорейшн», сказал он в странном оживлении, почила в бозе, дала дуба, приказала долго жить, и хер с ней.
Муниципалитет отказался от наших услуг, и приходится признать, что до известной степени он таки прав. В то же время налоговое управление потребовало представить подробный отчет о деятельности «Джерузалем паблишинг корпорейшн», так что легче уже объявить банкротство и слинять в другую область деятельности…
Жаль только, что с китайцами получилось неудобно — они надеялись на нас, и кто же еще сможет им делать культурное издание, которое открыло бы миру ценнейшее наследие этих мудаковатых еврейских хунвейбинов…
Я вяло подумала: Алик спасен.
Напоследок Витя похвастался, что получил место охранника на каком-то предприятии высоких технологий. Чудное место — все блага цивилизации, чай, кофе, какао… Платят по шестнадцать шкалей в час. По ночам можно спать.
У него есть спальный мешок. Отключит в двенадцать ночи какое-то чертово реле, завернется в мешок и будет спокойно спать.
Вот именно, сказала я, и дашь наконец отцу спать спокойно там, где он спит.
Витя вдруг замолчал и спросил меланхолично:
— Кстати, ты знаешь, где отец?
— Ну… как же… Что ты имеешь в виду, дурак! В Киеве, на еврейском кладбище? — предположила я.
— Отец в мамином шкафу на балконе, на верхней полке.
На обоих концах провода воцарилась трескучая пустота.
— Вв… нн… ты… Нет! — сказала я наконец. — В… в каком виде?
Он усмехнулся:
— В виде пепла, конечно. А ты думала — мумия? Мать настояла, чтобы мы его вывезли. Она же чокнутая.
— Но… Господи, Витя, почему вы его не захороните?!
— Не разрешают. Ты что, не знаешь это государство?! Мы потеряли документы, что он еврей, и сейчас, чтобы доказать, нужны свидетели, а где их взять?
— Но… нет, послушай… — я ужасно разволновалась. Мысль, что пять лет еженедельно я редактировала газету, сидя рядом со шкафом, на верхней полке которого стоит урна с прахом верного ленинца, совершенно лишила меня покоя. — Да похорони ты его на христианском кладбище, наконец! — воскликнула я.
— Ну, знаешь! — сказал он гордо. — Если я жру свинину, это еще не значит, что меня можно оскорблять!
И тут же, сменив гнев на милость, принялся рассказывать, как в голодные времена на Украине, одной семье родственники из Америки прислали урну с прахом умершей общей бабушки, которая завещала похоронить себя на родине. По-видимому, забыли вложить объяснительное письмо в посылку. А те решили, что это американская помощь. Ну и… нажарили оладушек… Короче, съели бабушку. Потом дядя все приговаривал: не-ет, наша-то мучица, пшеничная, она и посветлее, и повкуснее будет!..
— Старая хохма, — сказала я. — Слышала этот ужастик из самых разных источников.
— Тебе не угодишь! — сказал он.
* * *
На сей раз я решила сама позвонить старику.
— Яков Моисеевич, — сказала я, — хочу вас обрадовать: я нашла выход из тупика, все устроилось…
— Так и должно было случиться! — крикнул он. — Человеку в таком победительном красном плаще повсюду сопутствует удача!
— Вот именно… Я распустила «Джерузалем паблишинг корпорейшн» к чертовой матери… Акции проданы, биржа бурлит, кредиторы стреляются… Так что Алику ничего не угрожает… Пусть мальчик клеит газету…
Мы немного помолчали оба, и в эти несколько мгновений я пыталась понять, что общего у меня и Вити с этими странными стариками.
Я думала о призрачности нашего существования. О трагической легкости, с которой ветер волочит наш воздушный шар по здешним небесам, о крошечном замкнутом пространстве этой земли, уже исхоженном вдоль и поперек… О подспудном яростном желании выкарабкаться из клетки собственных ребер…
О дорогой, единственный, никчемный наш русский язык, которым мы все повязаны здесь до смерти!
Жаль, подумала я, что мы так и не выпускали газету этих псевдокитайских призраков. Подобный альянс, пожалуй, был бы вполне логичен.
