Редкий в истории России случай — размышлял на бумаге Аполлон — насладиться всем: славой, бабами, деньгами, путешествиями — они(кто?) швыряли в него пригоршнями подарки, отбирая право сосредоточиться — он жаловался, что не может собраться и думать — дни летели, часы превращались в минуты — Сисин заклинал себя просыпаться в десять — вставал отвратительно — полпервого — каждый день без всякого желания вставать — так бы и проваляться до ночи — и опять до утра — неделю — месяц — вывариваясь в ночном поту — переворачиваясь с боку на бок — переворачивая подушку — залезал под горячий душ — в отличие от прошлых времен, ничто под душем не лезло в голову — стоял пустой, с пустыми яйцами, под горячей водой — наступила какая-то эмоциональная кома — он перестал воспринимать, плохо слушал — в него втекал очередной рассказ, очередная предтрахательная исповедь — его угнетала бабья болтливость — он сходил за вином и выбрал подешевле, какой-то калифорнийский кувшин — она-оназавела разговор о муже-программисте, о его дорогих галстуках — ушла с первого курса ГИТИСа — любимый преподаватель ее изнасиловал, зазвав домой смотреть кинопробы — Сисин слушал с очень слушающим лицом — такое лицо он себе натренировал — задрав ногу на ногу — ты был самым европейским из всей этой шоблы — доносился до него ее голос — еще тогда, в Москве — выходит, острота переживания — это только удел молодости и неудачников? — наморщил лоб Жуков — зачем им(кому?) понадобилось доводить его до тотального пресыщения? — до тотальной деконцентрации мозгов — во время прощального бала студентов они побежали между казарм — между кирпичными копчеными домами Новой Англии — забрались на второй этаж нар — на нарах было пыльно — поеблись на скорую руку — его обыскались — он так и не понял, кончила ли она, да и не поинтересовался — Мандельштам писал бы полжизни о ней стихи.
Сисин тычет вилкой в капустный пирог — делает вид, что завтракает — Спиридонов, глядя на него, пустился в пляс — на кухне, напротив кремлевской поликлиники с ее спокойным куполом бессмертия, повисшим над арбатскими переулками, он пляшет под «Европу плюс» — пристрастился к танцам — все пляшет и пляшет часами — в квартире, буфете, кино — танцы ему заменяют потерянный андеграунд — иронически посмеиваясь, Сисин рассказал о провале идеи голландской башни русского творчества — а мне не предложили и не предложат — усмехнулся Спиридонов — какой я, к черту, творец! — я жулик, который боится разоблачения — ошибаешься! — возразил Сисин — тебя объявят страдальцем и канонизируют за невыносимую чистоту линии — никогда! — нахмурился Спиридонов — в перерыве между танцами Спиридонов сказал, что русские — это маугли — они прошли возраст, когда учатся разговаривать — они навсегда останутся животными — они скоро вымрут — заверил его Сисин — хорошо бы — вновь заплясал Спиридонов — хорошо бы — плясал он — русский человек — добавил Сисин — больше удивляется тому, что ружье стреляет, когда он нажимает на спусковой крючок, чем тому, что оно калечит и убивает — Спиридонов соглашательски плясал — не веря в Русь — и снова пляшет и пляшет — Воркута отозвалась письмом — почему ты порвал со мной? — Ирма, встреченная в Нью-Йорке, была охвачена истерикой — Сисин чуть было не пропустил ее прилет — тяжелые самолеты — она звонила из Гандера, куда Аэрофлот залетает заправиться — он был в Коннектикуте у литературно-художественной пары, которую положил считать друзьями, не вдаваясь в подробности — the couple [68]справляла десятилетний юбилей своей скаковой лошади Pushkin— the miracle (по их словам) of the stable [69]— пили за чудо конюшни — за копейки проплыли мимо статуи Свободы — недолго смотрели из бухты на Манхэттен — два здания мировой торговли превратили (сказали друг другу Сисин и Ирма) Манхэттен в нечто устойчивое — Берман вынужден был продать богатую нью-йоркскую квартиру — дорвавшись до денег, мадам Берман растратилась на тряпки — одних туфель «сокровище» накупила свыше 400 пар — она наотрез отказалась от гуталина — грязные туфли она выбрасывала — когда я пришел к ней, она выползла, как тень, было страшно смотреть на бывшую красавицу — он меня, кажется, бросил — буддист, а, блядь, такой жмот! — она все не верила — попугает и останется — они с двоюродным братом то начинали его поносить, то думали, как удержать — вы определитесь, сказал я, хотите вы Бермана или нет — такая постановка вопроса их озадачила — вот и Сара любовно советует: пиши проще, пиши глупее, развлекательнее — для Америки нужно писать реализм— Сара заснула, ласково засунув указательный палец Сисину в рот.
В «Ротонде» встретились — я издали увидел его скептические черты — приветственно приподнялся навстречу — он только что вернулся из Англии — ничего не хочет — только пьет и гуляет — Фредерик — попробовали повеселиться — ходили по барам — по частным клубам — напились — ругали Париж — в Лондоне было повеселее — в Лондоне не было веселее — нет — сказал Фредерик — веселее всего было в Москве — конечно — сказал Сисин — в Москве ты был важной персоной — в Нью-Йорке они снова напились — с тремя рыцарями нью-йоркской порнографии — работать в ней вредно для цвета лица — они вызвали Фредерика поднять им уровень продукции — припудрить французской иронией — нью-йоркский ранний Маяковский, Ник, с длинной косичкой — застенчивый бунтарь, он боялся теще сказать, что работает в порнографии — суперзадастый Дэйв, победитель последнего конкурса САМАЯ БОЛЬШАЯ ЖОПА НЬЮ-ЙОРКА (приз $50 000) — протестант/ ценитель порнографической музы, пожиратель жареных орехов — enfin [70], выходец из Восточной Европы, прыткий, стареющий польский пан Юзек — пан Юзек сразу стал хвастаться Сисину роскошными бесплатными ужинами с выпивкой, которые в Америке во множестве имел — тутай можно вспаняле жичь! [71]— все трое лениво хотели быть левыми, остроумными — как французы, совмещать секс и политику — но остерегались «проливать кровь», кое-как жили за счет рекламы hot lines [72]— мы попросили показать нам что-нибудь нескучное — в Даунтауне открылся новый с/м клуб — Дэйв навалял хвалебную статью — прошли через татуированные бицепсы — семи зрителям показывали за $20 истории о жестоких медсестрах и средневековых грешницах — грешницы в новомодном белье закатывали глаза, хихикали невпопад — актрис т-т-точно из них не выйдет — меланхолично выдавил из себя Ник и энергично, как все заики, махнул рукой — в соседних комнатах стояли топчаны, обитые черным кожзаменителем — висели розги — жовиальный мини-Фредерик заглянул — c’est quoi, ça? [73]— ошейник с шипами, палки на ремне — он нас приветствовал, сняв шляпу — с кривыми ногами ковбоя — мы разговорились после спектакля — торговец нью-йоркской недвижимостью — забыл представиться — поведал грустное: — у него было две жены, но ни одна не желала его пороть — пришлось развестись — на миг ему показалось, что мы готовы его выпороть — Дэйв понимающе похлопал его по плечу — тот расцвел в предвкушении — мы вежливо отказались — а нет ли в городе чего-нибудь повеселее? — спросил я — рыцари переглянулись — может быть, транс-с-с-сексуалы? — предположил Ник — ну их в жопу! — скривился Дэйв и с удивившим меня проворством вскарабкался на табурет за стойку бара — здесь не Амстердам— набросился он на жареные орехи — а в Амстердаме говорят: здесь не Нью-Йорк — заметил я — Дэйв хрипло расхохотался — его чудо-жопа свешивалась со всех сторон — пан Юзек обиделся было за Захуд [74], однако смолчал — Ник стал хвалить Кубу и ругать Иосифа Бродского как человека, профессора и поэта — Фредерик улыбался и пил неразбавленный скоч — на рассвете, расставшись с рыцарями (пан Юзек хотел было увязаться за нами, но передумал, остался с «медсестрами»), поехали на Фултонский рыбный рынок от нечего делать — ходили по рынку — на рынке кипела работа — нью-йоркский пролетариат терзал рыбу — шла дикая перекладка рыб по всем направлениям — люди ходили с ножами и в фартуках — рыбы трепыхались — мы смотрели на рыбы — наконец утомились, сели в Paris cafe возле рынка и заказали устриц — вокруг люди завтракали и пили кофе — вокруг пахло рыбой — слушай — сказал Сисин, особенно бледный после бессонной ночи — что же такое получается? — а что? — спросил Фредерик — понимаешь: все, что можно, то скучно, а что нельзя, то нельзя, или ты просто не человек — выходит, что так — согласился Фредерик — у меня к тебе есть предложение — ну? — сказал Фредерик — Сисин откашлялся: — видишь ли, 1’indifference générale montre que les hommes ont soif de la fin [75]— что-то знакомое — Фредерик с хрустом почесал небритую щеку — тем более! — обрадовался Сисин — давай совершим преступление против человечества! давай их всех уничтожим! — хозяин-ирландец подал устрицы, а вина не подал — подал кетчуп — кто же ест устрицы с кетчупом! — в этот ранний час подавать вино в Нью-Йорке незаконно — Фредерик принялся убеждать ирландца — но Сисин только рукой махнул: он уже знал Америку — безнадежно — есть устрицы без вина это, конечно, не дело — без вина устрица — не устрица, а медуза — стали пить лимонад — кого ты хочешь уничтожить? — спросил Фредерик — людей — каким образом? — у меня есть средство — а мы спасемся и начнем новую жизнь — Сисин уронил устрицу на рубашку и по привычке чертыхнулся — нет, сказал Фредерик, я не хочу — чего ты не хочешь? — не хочу никакой новой жизни — пусть будет так, как есть — ну, это же тоска — сказал Сисин — ну и что? — сказал Фредерик — Сисин стал настаивать — Фредерик ни в какую — у нас с тобой разные фантазмы, сказал Фредерик — к тому же, я люблю хорошую обувь — а ты носишь дрянь — это дорогие ботинки — сказал Сисин, выставляя желтый ботинок с пряжкой — я не говорю, что они дешевые — Сисин промолчал — пусть они живут, мудаки — добавил Фредерик, расправляясь с устрицами — я не хочу брать на себя ответственность за то, что они подохнут — но я же Бог! — сказал Сисин — я все устрою — может, ты и Бог, сказал Фредерик, но мне это не интересно — что не интересно? — обиделся Сисин — он, можно сказать, впервые в жизни кому-то признался! — открылся! — а Фредерику не интересно — поехали спать, предложил Фредерик, мне надо пол-одиннадцатого идти к мудаку-мэру брать интервью — Сисин доел свежие устрицы без всякого удовольствия — только ты никому не говори о моем предложении, сказал Сисин, мало ли что — предложение, конечно, фашистское — одобрительно позевывая, сказал Фредерик, видя, что друг обиделся — так не скажешь? — не напишешь? — не волнуйся, сказал Фредерик, они этого даже печатать не станут — тоже верно, кивнул Сисин, поехали спать — пахло рыбой.
