— Почему ты не пользуешься холодильником? — удивился Жуков.
— У меня есть погреб, — объяснил Сисин, — настоящий бункер! Генерал выстроил его на случай ядерной войны. Пошли, покажу.
— Впечатляет, — огляделся Жуков, — картошку хранишь?
— Храню, — сказал Сисин.
— На случай потопа? — Жуков хитровато подмигнул и, довольный шуткой, погладил бороду.
Сисин испытал странное чувство. Он даже не успел прийти в ярость — он просто вышел из себя — он ощутил страшную боль в голове — казалось, мозг раскалывается на две половины — зажмурившись, он попытался справиться с болью — но нет — он просто с треском вырвался из себя — он увидел двух друзей в полутемном, цементном бункере — почувствовал резкий запах гниющей картошки — он поразился своему тщедушному пузатому тельцу — которое всегда представлялось ему цветущим, молодым и очаровательным — ему стало нестерпимо жаль себя — застывшего в обиженной нищенской позе — втянувшего голову в плечи — нескладно побритого — взъерошенного — носителя нелепой человеческой фамилии — взять псевдоним? — или не брать? — он всю жизнь болезненно стеснялся своей фамилии, страдал от нее — на темной улице в Беркли Барлах заметил при Ломоносове, что, по его глубокому убеждению, Век Пиздыцеликом родился и выплыл из сисинской фамилии — Mr. Tits! [76]— немедленно сделав перевод, фыркнул Ломоносов — новыйСисин, который уже был не Сисин, не мистер Титс, почувствовал, что сейчас — за дело! — он разнес бункер — опрокинул дачу — сжег поселок — березовый лесок — прилегающие поля — деревни — согнул в дугу железнодорожные пути — бросился в город — растерзал в клочья большую дуру Москву — сорвал крыши — порушил высотные здания — проломил мосты — уничтожил все вокзалы (кроме Савеловского, который не заметил) — сковырнул библиотеку имени Ленина — разнес Новый Арбат — Большой театр — Лубянку — Замоскворечье — распотрошил склады — вырвал из земли Останкинскую башню и бил ею, как колотушкой, кружевные павильоны ВДНХ — вдавил в землю засранные заводы — растоптал сотни тысяч машин — разломал крашеную игрушку Кремля — пинком в Москву-реку отправил с горки Университет — оглянулся — плюгавый Жуков бежал, пригибаясь, по голому полю — Жуков, который посмел — его гнев перешел в сотрясающий хохот — он поймал плюгавого Жукова, хотел превратить его в мокрое место — вместо этого откусил ему голову — он заметался — рванулся туда-сюда — гоняя во рту языком голову друга, как леденец — увидел огромную лужу — в злобе выплюнул голову друга в сторону океана — пронесся над Атлантикой — постепенно успокаиваясь — разжал ладонь — выпало в воду безглавое туловище — увидел гирлянду зеленых островов — пляжи — длинные волны прибоя — дамбу — крохотный истребитель завис над дамбой — он резко поворотил назад — очнулся от толчка — у него начались одинокие полуторачасовые поездки в набитом городском автобусе через Беверли-Хилз, через черные и желтые опасные кварталы — бестротуарный город будущего — лос-анджелесский славист принес ему почитать свой рассказ — есть такие широкобородые — очкастые — рыхлые — они, как правило, вторичны.
Калифорнийская вдова, кудрявая, резвая малышка лет 60-ти, чьи родители вышли в небо через трубы Дахау, на старой «тойоте» под блюзы, под блюзы завезла Евгения Романовича в рай — рай состоял из растений, собранных по богатым и бедным мещанским квартирам, от герани и фикусов до хлебных деревц — высаженных на взморье — рай состоял из черных блестящих птиц с наблюдательными глазами — там можно было забыть обо всем — вставать на рассвете — валяться на солнце — кормить в бухте морских львов — сидеть в серных ваннах — кормить пятнистых белок — вдыхать эвкалипты — смотреть в костер — танцевать под африканские барабаны — как мало успевают люди в своей повседневной жизни, засоренные невзгодами! — закричал Сисин калифорнийской вдове, стараясь перекричать нигерийский оркестр — весь рай плясал ритуальный охотничий танец — стучали об пол голые пятки — бу-бу! — бу-бу-бу! — бил в барабан старый, в пестром бубу барабанщик, сверкая ладонями и обезьяньими пальцами — они не успевают насытить свои тяжелые желания и освободиться! — кричал Сисин — их распирают, как газы, неудовлетворенные страсти! — бу-бу! — бу-бу-бу! — приплясывал барабанщик со слезящимися (будто их мухи обсели) глазами — после поговорим! — вдова бросилась в круг и закружилась, раскинув руки — РУССКИЙ! — закричал нигерийский старик в микрофон — иди к нам! присоединяйся! — иди к нам! — завопили охотники и охотницы — РУССКИЙ, иди сюда! — я не Спиридонов — подумал Сисин — я не танцор — он запрыгал на одной ноге и захлопал в ладоши — давай, РУССКИЙ! — завопил барабанщик — давай! давай! — мокрая вдова бросилась ему на шею.
Нажми на них! — сказала вдова — Сисин присел и нажал — вдова засмеялась — не бойся, они не укусят! сильнее! — Сисин нажал посильнее — его палец втянулся во что-то липкое, зелено-коричневое — что это, растение или животное? — спросил Сисин — сколько их здесь! — он оглянулся вокруг себя — было время отлива — возраст не играл роли — напротив, ее обе дочери из Сан-Франциско — Манькины сверстницы — выглядели сырым мясом— он возвращался сюда опять и опять — он всякий раз возвращался сюда, когда бывал в Америке — он продвигался все выше и выше по шкале кайфа — он стал чувствовать себя частью пейзажа — люди подолгу стояли в раю обнявшись — обменивались светлой энергией — это заинтересовало его больше их промежностей — в раю он понял, что рая с пиздойне бывает — это было как избавление — избавление от ВП— который, впрочем, его кормил — крутил по конференциям — его решили опозорить — собралась международная мафия кастратов — ждали нервно, как он провалится — ждал доктор философии из Иерусалима — ждал московский эрудит Барлах — широкобородый лос-анджелесский славист засел посреди студенческой аудитории — Сисин не готовясь — не защищаясь — выкарабкался — привычно блеснул— раскрыл суть недавнего изобретения— сорвал студенческие аплодисменты — профессора прошли в студенческую столовую — самое время помириться — сказать всем добрые слова — расцеловаться — но он уехал со случайными людьми в пустыню — в Долину Смерти — позвонил в Москву из автомата, забив его квотерами, напротив Забриски-Поинт — я в Долине Смерти! — ты что, уже умер? — удивилась Ирма — впрочем, не слишком сильно — сидели, облитые желчью и ненавистью — он слишком много на себя берет, этот Сисин — он же никто! — так решила мировая элита — какую слабоумнуюкнижку он написал! — но Сисин знал твердо теперь: он Бог — а они не боги — ху-й-й-й-як!
Над Гонолулу взорвалась гроза.
«Творчество на крови стало в наш век эквивалентом моцартовского наивного и циничного творчества», — говорил Сисин, прогуливаясь с артисткой Грушевой. Перед тем, как пригласить ее на дачу, он выбросил все окурки, проветрил дом, убрал тряпочкой разводы спермы на одеяле, вычистил унитаз. «Значит, вы так в одиночествеи живете?» — спросила Грушева, глядя на него серыми сильными глазами. Продавщица сельпо узнала ее и остолбенела. Они купили немного мандаринов, шоколадные конфеты. Инвалид предложил им подержанный прожектор для ночной борьбы с хулиганами. Они спокойно отказались. Сисин шел с прозрачным кульком, словно с новогоднего утренника. «Я похож на полярного исследователя, — горько усмехнулся Сисин, — у которого дом в Лондоне, богатая семья, красивые дети, а он сидит на льдине небритый, голодный, продрогший до костей и с непонятным энтузиазмом старается разобраться в загадках природы». Грушева молча кивнула. Ее привлекал этот грустный человек с хрустальной душевной организацией, который даже при встречах и расставаниях стеснялся ее поцеловать, как следует, в щеку. «Я понимаю вас, — вздохнула она, втягивая в нос его отдаленный приятный запах. — Мне все чаще стали говорить, что я лучшая актриса России, но жизнь моя страшна и неуютна». В отличие от оккультистов, Сисин не верил в коллективные танцы, но разделял с ними идею, что мы живем в тяжелом для улучшения месте — он жил на генеральской даче, куда приезжал перед смертью полковник Рубинский — вот — Рубинский замялся — приехал проститься, товарищ генерал — генерал сделал вид, что насупился — ты помнишь, Красиков, нашего полковника? — помнишь нашу тамбовскую дивизию? — помнишь, как я охранял бензин? — в воскресенье просыпаюсь на вышке с автоматом в руках — от шума мотора — они уже в бронике— кубарем с вышки вниз — стучу прикладом по броне — без толку — стучу сильнее — изо всех сил колочу — вылезли две веселые морды — вы что, охуели?! — сейчас вас перестреляю — мы девок покатаем и приедем — они нас в деревне ждут — вылезли по пояс — а ты кто? — я студент — а! студент! — огорчились — не свой — пошли отсюда — куда пошли! — вы печать на воротах сорвали! — я вас арестую — они достали пятак — выдавили новую печать на сургуче — я хотел их арестовать, но не знал, как это делается — не хотелось выглядеть глупо — я их отпустил — ночью снова кто-то приполз — воровать бензин — Сисин сидел и срал на поле, держась за автомат — у него была молодая жена — Манька сказала: кошмар! — мне по ночам сны снятся: как я к тебе в квартиру забираюсь — Сисину интересно — дальше не рассказала — расстались навеки — с сильно бьющимся сердцем она проходила под липами по увешанному мемориальными досками Сивцеву Вражку, где жил Сисин, получив квартиру от родителей — через моссоветовских мошенников, которых посадили — он не видел себе применения — общей идеи — рядом гулял пешеходный Арбат — по внутренней поверхности черепа ползали муравьи.
