Закончился знаменитый танец со свечами — «панданго са илау», и зрители наградили его исполнителей бурными продолжительными аплодисментами. Для Долли же они прозвучали салютом в честь неожиданно появившегося Мандо. Он вошел никем не замеченный.
— Меня еще ждут? — нарочито робким тоном спросил он, принеся тысячу извинений за опоздание.
— Я думала, умру от тоски, если ты не придешь, я так устала от этого бесконечного ожидания! — воскликнула Долли, с лица которой разом слетела печаль. Щеки девушки заиграли ярким румянцем.
Улучив момент, Долли представила Мандо своему отцу, а затем президенту и еще нескольким из числа наиболее избранных гостей. Когда в холле вновь начались танцы, взоры всех присутствующих обратились к Мандо. И несмотря на портивший его внешность шрам, все без исключения одобрили его безукоризненные манеры, умение держаться и тонкий вкус, проявившийся в выборе костюма, а также «безошибочно» угадали в нем человека, родившегося и выросшего за границей.
— Я впервые сегодня вижу этого человека и слышу его имя, — заметил президент хозяину дома.
— Он долго жил в Европе, — ответил тот. — Долли познакомилась с ним в Париже.
— А чем он там занимался?
— Долли не говорила мне об этом, но, судя по ее рассказам, у него есть деньги и он весьма неглуп. Потом, подождите, он кажется, — да-да, вспомнил, — он владелец газеты «Кампилан»…
— Но это же радикальная газета, — перешел на шепот президент.
Аналогичные разговоры происходили во всех уголках монтеровской виллы. Только, в отличие от женщин, губернатор Добладо, генерал Байонета и некоторые другие гости не находили в Мандо Плариделе ничего примечательного и достойного внимания. Архитектор Туа-сон был настроен особенно враждебно к вновь прибывшему и пытался остаток вечера утопить в обильных возлияниях обуревавшие его черные мысли.
Мандо был рад, что ему не пришлось ни с кем разговаривать с глазу на глаз, в особенности с самим доном Сегундо Монтеро, рад, что, по всей вероятности, никому и в голову не пришла мысль заподозрить в нем того, кем он был на самом деле. Дон Сегундо и донья Хулия, часто появлявшиеся в их доме до войны губернатор Добладо, бывший в то время не то лейтенантом, не то капитаном, генерал Байонета и другие не снисходили до того, чтобы разглядывать какого-то слугу, деревенского мальчишку-босяка, а если бы они и запомнили его лицо, то все равно вряд ли узнали бы — прошло много времени, Мандо возмужал и к тому же приобрел шрам на щеке, в какой-то мере изменивший его облик. Даже сам Мандо, разглядывая свое лицо в зеркале, не раз отмечал про себя: «Да, это уже не Андой… это — Мандо!» Теперь, десять лет спустя, застенчивый мальчонка в коротеньких штанишках цвета хаки и в выгоревшей рубашонке, прислуживавший когда-то в доме Монтеро, мог показаться лишь дальним родственником этому элегантному, уверенному в себе молодому человеку с приятными манерами, каким теперь был Мандо.
Даже Долли, той самой Долли, которая в далекие времена юности частенько покрикивала на него и даже могла влепить подзатыльник, если он оказывался недостаточно расторопным, а потом была так блаженно близка с ним в Париже и знала его, наверное, лучше всех остальных, тоже не пришло бы в голову делать какие-либо сравнения. Его разглядывали, им интересовались все гости, в том числе и сам господин президент.
Мандо, в свою очередь, отметил, что друзья Монтеро изменились. Изменился и быт семьи Монтеро. Неизменными оставались, пожалуй, лишь дон Сегундо и донья Хулия. Оба они, казалось, ничуть не постарели, на лице доньи Хулии явно читалось удовлетворение от победы в продолжительной и упорной схватке с возрастом. Исчезли два огромные камня, на которых когда-то стирала белье мать Мандо. Не было и в помине старого рыдвана-автомобиля, который когда-то водил его отец.
Размышления Мандо прервала подлетевшая к нему радостная Долли.
— Ни за что не поверю, что ты сейчас думаешь о наших парижских безумствах.
Мандо рассмеялся, но ничего не ответил.
— А ты не хочешь взглянуть на мою комнату? — тараторила Долли. — Я уверена, что она тебе понравится и кое-что напомнит.
— Но, Долли, у тебя же сегодня столько гостей, — уклончиво заметил Мандо.
Музыка смолкла. Они вышли в сад, залитый светом, излучаемым множеством разноцветных фонариков, и Долли предложила Мандо перекусить.
— Я страсть как голодна, — заявила Долли. — Подумать только, я не ела с самого утра. Но этот голод — ничто в сравнении с ожиданием тебя. — И она бросила в его сторону сердитый взгляд.
Мандо тоже не ужинал в этот вечер. Он был на собрании, откуда еле-еле выбрался, чтобы хоть с опозданием попасть на торжество в дом Монтеро. Они подошли к одному из длинных столов, уставленных яствами, положили себе на тарелки всевозможные закуски и, облюбовав уединенный столик, поспешили укрыться от посторонних глаз.
— Я стала замечать, что у тебя постоянно не хватает для меня времени, — пожаловалась Долли, едва они оказались вдвоем.
— Ты же прекрасно знаешь, что все это не так, Долли, — спокойно возразил Мандо. — Просто я слишком долго отсутствовал, и у меня накопилось множество неотложных дел, которыми приходится заниматься.
— Ну, хорошо. Днем ты занят. Допустим. А вечер? Вечером у тебя тоже нет времени? С тех пор как ты приехал, мы еще ни разу не сходили в ночной клуб, ни разу не погуляли…
— Ты же знаешь, что именно по вечерам я работаю в своей конторе. Ради бога, имей терпение и не расстраивайся по пустякам. Это совершенно не означает, что я охладел к тебе.
— Ладно, ладно. Но я надеюсь, что у тебя найдется время для пикника, который собирается устроить управляющий моего отца…
— А что это за пикник? Где?
— На нашей асьенде, — ответила Долли. — На днях приезжал наш новый управляющий, бывший армейский капитан, он предложил устроить пикник в мою честь. Поедешь со мной, а?
— Посмотрим, — пробурчал Мандо, сразу вспомнивший Пури, Тата Пастора и других арендаторов Монтеро. «Вероятно, новый управляющий решил предстать перед молодой хозяйкой во всем блеске», — подумал он про себя.
— Единственный ответ, который я приму от тебя, это — да, — продолжала настаивать Долли.
Мандо не успел ответить, как к столу подошел дон Сегундо и сказал, что президент, прежде чем откланяться, пожелал выпить чашку кофе в обществе Долли и Мандо.
В кабинете дона Сегундо на первом этаже, кроме президента, был еще сенатор Ботин.
— Я хотел пригласить монсеньера, но он уже, оказывается, уехал, — объявил Монтеро.
— Почему это епископ или архиепископ соглашаются венчать только богатых женихов и невест? Я, например, никогда не слыхал, чтобы они присутствовали на свадьбе бедняков, — ядовито заметил сенатор.
— Как у всякого профессионала, и у архиепископа и у епископа имеется своя клиентура, — резонно ответил Монтеро, вызвав одобрительную улыбку президента. — Разве нет врачей, которые лечат только богатых? А адвокаты? Есть такие, что без солидного аванса и не подумают явиться в суд.
Двое официантов осторожно внесли на подносе уникальный кофейный сервиз, и Монтеро сразу же смолк, ожидая, пока они разольют кофе по чашкам и выйдут.
— А я читаю вашу газету, — обратился президент непосредственно к Мандо.
— Очень приятно и лестно слышать это, — вежливо ответил Мандо. — И вы находите там что-нибудь для себя по вкусу?
— У меня создалось впечатление, что вы воюете с нынешним правительством…
— И со всеми политическими деятелями, — добавил от себя сенатор.
— И не только с ними, но также и против всех асьендеро и предпринимателей, — вставил, в свою очередь, дон Сегундо.
Мандо откашлялся и, закусив губу, на минутку задумался, подыскивая подходящий ответ сразу всем троим.
— По-моему, нет на свете газеты, у которой не было бы противников. Если же их нет, значит, газета ничего не стоит, — начал он. — Миссия газеты и, в частности, нашего «Кампилана» — всегда докапываться до истины и сообщать своим читателям правду. Если при этом кто-то оказывается задетым или даже обиженным, это вовсе не означает, что газета сознательно ведет борьбу с этими людьми. И поверьте мне, господин президент, и вы, господа, что, выполняя эту миссию, мы не преследуем никаких личных целей.
— Ваш долг поддерживать правительство, ибо оно представляет страну и народ. У правительства нет иных забот, кроме народного блага, — напыщенно произнес президент и залпом проглотил чашку кофе. Затем взял сигарету, прикурил от услужливо протянутой доном Сегундо спички, затянулся и с глубокомысленным видом задал такой вопрос: — Скажите, пожалуйста, ну кто еще, кроме правительства, приносит столько жертв во имя страны? — Он впился глазами в Мандо.
— На словах это так, но на деле, прошу простить мне мою откровенность, все зачастую выглядит совсем наоборот, — без тени волнения ответил Мандо.
