— О Повелитель и Покоритель мира, ты не посмеешь казнить невиновного.
— На сей раз казню, ты меня оскорбил!
— О Властелин, — чуть ли не скороговоркой заговорил старик. — Ты считаешь, что надо снять голову мне за слово «людоед». Но ведь я повторил только то, что до меня о тебе сказали миллионы людей. Будь справедлив, прикажи сначала казнить их, а уж тогда и я сложу голову.
Насупленное лицо Повелителя слегка отошло, какая-то гримаса застыла:
— Вот ты дрянь, — сказал он и продолжил, — живи, пока я добрый.
— И таким войдешь ты в историю, — все-таки не унимался Молла.
— Мц, — как усмешка, выдал губами Повелитель, — а ты в историю точно войдешь как мой придворный шут.
— Ну, — выкарабкался из камней Молла, — рядом с тобой жить — либо шутом, либо дураком быть.
Тамерлан этого не услышал, то ли сделал вид, что не услышал, а сказал о своем:
— Пошли сразимся.
— А на что? — осмелел Несарт.
— На что хочешь?
— Вот на эту гору.
— Чего? — аж остановился Повелитель. — И что ты с ней будешь делать?
— Людям раздам.
— Точно, дурак, — беззлобно постановил Тамерлан.
Как и все великие люди, Властелин способен был делать одновременно несколько дел. Так, во время затяжных игр в шахматы он выслушивал многочисленные доклады, давал указы и распоряжения, а также успевал диктовать «Автобиографию» и личное «Уложение».
— Эй, писарь, не спи, — обратился Повелитель к секретарю. — Записывай. Людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое — не может, из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести. Я всегда был убежден, что занятие, наиболее достойное правителя, — это поддерживать священные войны, истреблять неверных и стараться завоевать мир.
— Что ты пишешь, что ты говоришь?! — в это время в зале появился духовный наставник Саид Бараки. Только он имел право так бесцеремонно входить и тем более перебивать Великого эмира.
Несмотря на почтенный возраст, это был статный, внешне благопристойный, довольно живой, энергичный старик, который на правах главенства стал внимательно читать последнюю запись:
— Я ведь сказал — такое не пиши, — сурово бросил он юному писарю и, быстро уничтожив запись, обернулся к Повелителю. — Мой дорогой сынок Тимур, это в первую очередь будут читать твои дети, внуки и праправнуки. Это останется в истории, а посему ты — не средоточие зла и насилия, а посланник Бога, значит добра и милосердия. Пиши, — он слегка ткнул в затылок писаря. — Уложение Тимура. Моим детям — завоевателям мира.
— Постой, постой, — попытался противиться Повелитель, — о каких завоеваниях ты говоришь? Разве я при своей жизни не завоюю весь мир?
— Сын мой, — очень ласков голос духовного наставника. — Ты и так много свершил. Уже далеко не молод. Пора и о вечном подумать. Нам надобно отныне и денно и нощно молиться, замаливать грехи.
— О каких грехах ты говоришь? — все-таки выразил свое недовольство Тамерлан. — Ведь я помазанник Божий, и ты это не раз утверждал.
— Так-то оно так, — оправдывается наставник, тоже в повинную позу стал. — Однако кто каждую ночь пьянствует, пиры до утра устраивает? А на носу священный месяц рамадан. Будем совершать намаз до самого вечера. Бог милосерден, все нам простит.
— О-о! — взмолился Повелитель. — Я себя очень скверно чувствую, я болен. Иди, помолись за меня, мой любимый учитель, а я, как только мне полегчает, присоединюсь к тебе. Ой-ой-ой, вновь глазам больно и темно.
— Вот видишь, болен, — заботлив духовный наставник. — Я тебе расскажу древнюю мудрость для обретения и сохранения здоровья. Слушай. Четыре вещи прибавляют света глазам — зелень, струящаяся вода, чистая земля и любование лицами любимых людей. Четыре, которые уменьшают его, — прием сухой пищи, обливание головы горячей водой, долгое пребывание на солнце и взирание на врага. Четыре, которые оздоровляют тело и делают его плодовитым, — это удобная одежда, свобода ума от неприятных мыслей, приятный аромат и спокойный сон. Четыре, которые ослабляют его, — употребление несвежего мяса, излишество в совокуплении, долгое пребывание в туалете и ношение плохой одежды. Четыре, которые поднимают дух, — своевременный прием пищи, соблюдение меры во всем, отказ от непосильных работ и умение не поддаваться беспричинной печали. Четыре, которые губят душу: ненужная дорога, езда на норовистом коне, ходьба через силу и совокупление со старухами.
— Боже, какие старухи?! — скрывает едкую усмешку Повелитель, а Молла Несарт как бы про себя прошептал:
— Он больше к мальчикам стал тяготеть.
А духовный наставник, между тем, как проповедь, хорошо поставленным голосом продолжает:
— Четыре, которые возвращают сердце к жизни: практический ум, знающий учитель, верный товарищ и приятная жена. И, наконец, четыре, которые губят его: холод, жара, удушливый дым и боязнь несчастливых чисел.
— Таких как возраст? — спросил Повелитель.
— В том числе, — ответил учитель.
Вопреки наставлениям Великий эмир и последующую ночь провел в привычном безудержном загуле, правда, наутро опять занемог. Вновь знахари кружились вокруг него, многочисленная свита стояла в молчаливом прискорбии, пытаясь всем видом выказать свое сочувствие.
— Мог бы я свои глаза отдать Вам, о Властелин мой, — ни секунды бы не думал, с удовольствием отдал, — так, с яркой пылкостью говорил только что назначенный молодой министр финансов.
— Еще успеешь, — бесстрастно процедил Повелитель и, пытаясь оглядеть свиту: — А где этот старик, Несарт? А-а, иди ко мне, — издевка в его голосе. — Я сегодня на полчаса позже встал, а пред глазами мгла.
— Повелитель, — учтиво склонился Молла. — Всевышний, хвала ему, в Коране сказал, и твой учитель вчера говорил: «Свет моих очей — молитва». Откажись от грешных привычек и все.
— Замолчи! — рявкнул Властелин. — Из-за своих стараний ты, в конце концов, лишишься своего грязного языка.
— «Все старания будут отблагодарены» — записано в Коране, — как обычно, не унимался Молла Несарт.
— Отнять у него пайзцу, вышвырнуть отсюда, — в гневе рявкнул Повелитель. — Я с тобой скоро разберусь, — вслед уволакиваемому старику кричал он.
А старик и в этой ситуации не сдавался.
— О Повелитель, Повелитель, не торопись, — кричал он, — я знаю истинную причину твоей хвори.
— Отставить! — постановил Тамерлан. — Сюда его!
Как его притащили, так и стоял Молла Несарт на коленях, но глаза его прямо глядели в лицо Властелина.
— Не за свою шкуру пекусь, — тихо вымолвил он, — обсерваторию, науку спасать надо.
Несарт еще что-то хочет сказать, но Великий эмир его грубо оборвал:
— Хватит нести чушь! В чем причина? Молла тяжело вздохнул, опустил взгляд:
— Грех на себя беру.
— Говори!
— Хворь — от безделья. Твоя жизнь — поход.
— Ты прав, ты прав, старик! — вскочил Тамерлан, обнял Моллу. — Вернуть ему пайзцу. Расставить шахматы. Военный совет сюда! Будем играть и я буду думать. Хе, а мне уже легче стало.
Сбоку от шахматного поставили еще один роскошный стол, а на нем все яства мира, — Властелин по ходу игры завтракает, тут же ведет совет.
— Впереди священный месяц рамадан, нельзя воевать, одумайся, — на своем настаивает духовный наставник.
— Вот именно, мой учитель, — оправдывается Тамерлан, — на священную войну иду, на борьбу с неверными гяурами.
— Куда ж ты держишь путь?
— Индия, — был сделан приговор древней цивилизации.
— Ведь это мусульманская держава! — воскликнул учитель.
— Они исказили ислам, — тверд ответ Повелителя. — Лучше благослови меня на священное дело.
В период расцвета Халифата арабы дошли только до берегов Инда. Проникновение ислама в Индию произошло гораздо позднее. Это тюрки завладели афганской провинцией Газни, и оттуда потомок Газневи — Махмуд — предпринял множество походов в Индо-Гангскую долину и основал мусульманскую империю со столицей в Дели. Его династии наследовали другие тюркско-афганские феодалы. Потом правили Мамлюки (1206–1290), Хальджи (1290–1321) и, наконец, Тоглукская династия (1321–1414). К концу XIV века власть Тоглуков ослабла. Если до этого они владели почти что всем субконтинентом, то в результате мятежей многие южные провинции отпали.
Посредством своих многочисленных шпионов Тамерлан знал, что в столице Дели сидит слабый, безвольный правитель Махмуд-шах II (1392–1412), который находится в зависимости от собственного визиря Маллу Икбаля.
Без сильного правителя в Индийской империи не прекращались смуты и раздоры. И Повелитель знал, что это уже не великая империя, а ее тень. Делийское царство жило рентой с былого авторитета, а также благодаря своим несметным богатствам, быть может, не имевшим себе равных во всем мире. Вот это и привлекало Великого эмира в столь трудный путь.
