— Возблагодарите Аллаха, везде мор, однако с тех пор, как я воссел на трон Самарканда, в моем государстве этой напасти нет.
Потупив взгляд, тут же Молла заметил:
— У Аллаха хватило ума не послать Самарканду сразу два несчастья.
— Ха-ха-ха, опять дерзишь? — у Великого эмира явно хорошее настроение.
— Ну, а как мой любимый сын Мираншах?
— О Властелин! О Повелитель! — декламационно воскликнул Несарт. — Можешь гордиться, твой отпрыск явно превзошел тебя.
— Хе-хе, слышал, слышал, в шахматы он всегда обыгрывает тебя.
— А как иначе? — развел руками старик. — Нечаянно выиграешь — голову потеряешь.
— Гх, мир от этого не опустеет, — Великий эмир стал хромой поступью топтать кавказский ковер. — А я и мои дети, и внуки, и правнуки никогда не будем проигрывать.
— Все в руках Всевышнего, хвала Ему, — вознес руки Несарт.
— Хм, — на это ухмыльнулся Властелин. — А как насчет обсерватории?
— Великий эмир, — тон Несарта стал серьезным. — Единственная на весь мир Марагская обсерватория твоими воинами разрушена до основания. Если ты соизволишь построить такую же обсерваторию — тогда твое имя останется в веках.
— Считай, что соизволил, — выпалил Повелитель. Несарт тронул за живое. — Она будет построена здесь, в Самарканде, и ты назначаешься ответственным за это дело.
— О Повелитель, — вновь в почтенной позе склонился Несарт, — Правитель Тебриза, Кавказа и всех западных земель! Твой достопочтенный сын Мираншах по злому науськиванию придворных невежд заключил многих достойных мужей — ученых, поэтов и ремесленников — в заточение. Прикажи освободить их, они тебе здесь нужны.
В великих делах Великий эмир принимал решение молниеносно:
— Наделить Моллу Несарта особым статусом, — указал он пальцем главному визирю, — и выделить мою казначейскую пайзцу.[120]
Это была если не наивысшая, то очень значимая привилегия, так что от такого поворота судьбы вся свита Повелителя была вынуждена преклониться пред новым назначением. Сам Молла Несарт веса своего положения еще не знал, знал лишь, что на него официально легла большая ответственность не только перед царем, но и перед историей.
— Когда я могу отбыть в Тебриз? — теперь в его голосе одна лишь покорность.
— Ну, зачем так спешить, — добр Повелитель. — Побудь со мной, отдохни. Устроим пир, сразимся в шахматы, пока твоя дерзость вновь не надоест мне. Тут играть даже не с кем, а я без шахмат думать не могу.
— Что ты теперь задумал? Опять в поход? — тревога в глазах Несарта. — Подумай о Боге, о себе и что нас ждет в неотвратимый Судный день, который недалек. Ты, как и я, уже стар, а за душой — пусто: сплошная нищета и откупиться нечем.
— Хе-хе, сам ты стар и нищ, — вместе с подбородком высоко вздернулась рыжеватая с проседью бородка Повелителя. — Идем, я тебе кое-что покажу. Они прошли через длинную, сказочно обустроенную роскошную галерею, вышли в уютный тенистый сад, где ласково журчали фонтаны и заливались диковинные птицы, вошли в другое помещение, внешне скромное, да сразу видно — крепкое, могущественное, еще более охраняемое. Здесь тихо, пусто, безлюдно, каждый шаг, даже шелест халатов отдавался эхом. Это был огромный зал и посреди него гора — гора сияющих алмазов, великолепных рубинов, ослепительных изумрудов.
— Хороши мои камешки? — воскликнул Повелитель. Он любил хвастаться своими богатствами и водил иногда особо избранных в свою потайную сокровищницу. — Разве я нищий?! Нравятся они тебе?
Молла Несарт почтительно прижал руку к сердцу и спросил:
— Мой Повелитель, сколько стоят эти камни и какую они приносят пользу?
— Стоят они столько, сколько стоит полмира от азиатских пустынь до самого Черного моря. Ну, а насчет пользы — пользы они не приносят, ибо лежат здесь в сокровищнице, дабы увеселять и ласкать мой взор.
— А я тебе сейчас покажу камешек, который почти ничего не стоит, но польза от которого очень велика, — Несарт достал из кармана оселок.[121]
— Каждому свое, — удовлетворенно развел руками Повелитель.
— Туда с собой ничего не возьмешь.
— Это ты не возьмешь, а я. — Повелитель надолго задумался. Чувствовалось, в нем шла непростая борьба, и ее итог: — Ты видел, какие усыпальницы я для жен и сыновей воздвиг?
— Боже, Повелитель, и не думай! — в каком-то порыве искренности Молла Несарт посмел схватить его больную руку. — Ты истребил мой народ, однако в сердце моем, как Всевышний сказал, хвала Ему, нет места мести, вражде и зависти. Я свыкся с тобой и судьбой. Но ты подумай о будущем.
— Я только о нем и думаю, — процедил Повелитель.
— Вспомни, что рыжий Малцаг предсказал, что в вещем сне ты видел.
— Замолкни, урод, — Повелитель грубо выдернул руку, а здоровой так ткнул Несарта в грудь, что он провалился в гору сокровищ.
— Ха-ха-ха, — натужно захохотал Молла, — мало кто такое испытал… даже ты, — он с трудом выбрался. — Фу ты, остры как щебенка, а вонь — как город после твоей осады, — он стал отряхивать одежду, — не дай Бог, в карманы попали — страшный харам.
— А мой хлеб есть — не харам? — другой горой встал над ним Повелитель.
— Взяв в плен — корми, не хочешь — убей, но куском хлеба не попрекай, тем более что я его заработал.
— Это как же ты его заработал?
— Хотя бы этим советом.
— Каков же твой совет? — как обычно, надменен голос Властелина.
Молла Несарт без опаски подошел поближе к Тамерлану и, строго всматриваясь в сощуренные глаза:
— Ты ревностно относишься к Чингисхану, во всем следуешь ему и пытаешься держаться его Яса. Так его могилы до сих пор не нашли и не найдут.
— Молчи! — оборвал Тимур. — Ты думаешь лишь о смерти, а я — о величии и бессмертии.
— Смерть неминуема.
— Мои потомки будут чтить меня и вечно охранять. Ты видел раньше Самарканд? И посмотри теперь — такого чуда в мире нет! И никто — ни Чингисхан, ни Искандер, ни Дарий — такого не смогли. Они лишь разрушали, а я в пустыне рай возвел. Пошли, я покажу тебе свой город, что я за сказку сотворил!
Самарканд, чьим древним центром являлся холм-городище Афрасиаб, полностью разрушенный чингисидами, еле-еле отстраивался, и до прихода к власти Тамерлана представлял собой заурядный азиатский городишко из саманных домов. Беззаветно любящий свою столицу Тимур задался целью превратить Самарканд в метрополию, достойную его величия.
После каждой победы не только сам Повелитель, но и его военачальники и сотни тысяч воинов возвращались домой с огромной добычей. В Самарканде и в его окрестностях скопились несметные богатства. Сюда потянулись со всех концов света караваны купцов. Город буквально на глазах стал строиться, расти. Этот был спонтанный, взрывной бум, без планомерной архитектуры и цельного градостроительства. На узких грязных улочках теснились базарчики и многоликий люд. Здесь, в этой новой столице зарождающейся империи, в коловерти излишеств, смешались все расы, языки и религии. Был полный хаос и кавардак: там, где богатые, — там и нищие, попрошайки и воры.
Всему этому пришел конец, и начался подлинный расцвет Самарканда в июле 1396 года, когда Тамерлан, разгромив Золотую Орду, с несметными богатствами вернулся домой. Он провел в Самарканде безвыездно более двух лет, и именно в это время шло самое широкомасштабное строительство.
Тимур ненавидел нищих, попрошаек, боролся с этим злом, но избавиться не смог, ибо сама мусульманская религия предполагает давать милостыню, значит должны быть и те, кто ее берет. А вот воровство он искоренил как никто иной. И рук не отрезал, а сделал это очень искусно. Каждый факт воровства по закону Тимура должен был докладываться местному судье-кадию. Последний, по указу того же Тимура, безапелляционно возлагал всю ответственность на местного правителя, который обязан был восстановить ущерб из личных средств. Воров практически не стало.
В природе пустот не бывает. Тамерлан, разрушив многие города, стал возводить свои, и это не только Самарканд, но и Хива, Бухара, Карши, Шахрисабз и другие. Что касается столицы, то Самарканд, как город-град, он воздвиг за очень короткое время. Как и в ратных делах, и здесь гораздо преуспел, лично сам весь процесс строительства контролировал. И есть сведения, что, будучи недовольным, он приказал разобрать до основания два уже построенных дворца и начать строить заново.
Самарканд, как мыслил Повелитель, раем на земле не стал, но город-сад, оазис в степи, он сумел в кратчайшие сроки соорудить. Так, на севере города находился Баг-и Шамаль (Северный сад), где в 1397 году по приказу Тамерлана построили павильон, облицованный фаянсовой плиткой. По свидетельству летописцев, это сооружение по своему великолепию равных не имело. В том же году Тимур приказал разбить сад в степи Кани Гуль. Тот сад был назван открывающим сердце (Баг-и Дилафша), подарен очередной жене. А еще был Новый сад сплошь из длинных тутовых и фруктовых аллей, которые сходились в центре, где стоял белокаменный дворец с золоченой крышей, под которой Повелитель обычно принимал послов. Чуть позже были заложены платановый и райский сады, посредине которых красовались прохладные водоемы.
