– Конечно же нет! Знаешь, когда ты болел, я тоже поцеловала тебя.
– А я так и не понял, приснилось мне это тогда, или все происходило наяву.
– Нет, тебе это не приснилось. И помнишь, что было на следующее утро? Ты прямо места себе не находил!
Я кивнул, совершенно отчетливо вспомнив свое замешательство и вопросы Франсуазы.
– Но объясни мне, – продолжала она, – почему ты сказал – непростой?..
– Ну… непростой – это, наверное, неподходящее слово… Все это не было похоже на поцелуй… поцелуй не был… – Я запнулся и начал снова: – Не знаю, что там тебе наговорил Этьен, но он понял поцелуй неправильно. Я поцеловал тебя, потому что ты очень страдала, и все вокруг страдали, и когда я начал… было трудно остановиться.
– А как его воспринял Этьен?
Фьють, подумал я. Ба-бах.
– Ну, по-моему, он подумал, что это… ну, в общем, ты понимаешь…
– Сексуальный поцелуй.
– Да.
Франсуаза рассмеялась. Потом она наклонилась ко мне и быстро поцеловала меня в щеку:
– Это сексуальный поцелуй?
– Нет, – ответил я, слегка привирая. – Конечно нет.
– Поэтому беспокоиться не о чем. Все просто.
– Я рад, что ты понимаешь.
– Всегда, – ответила она, – я всегда все понимаю.
Мы смотрели друг на друга целое мгновение – достаточно долго для того, чтобы испытать легкое возбуждение. Оно напомнило мне о других мгновениях несколько месяцев назад: о многозначительных беседах на Самуе, о полуночном разговоре про параллельные миры с Млечного Пути. А потом мгновение завершилось, так как Франсуаза отвернулась, чтобы взглянуть на Карла.
– Он больше не ломает навес, – сказала она через несколько секунд. – Да. Я видел, что навес на месте. Возможно, это хороший знак. Улучшение или какой-то сдвиг.
Она вздохнула:
– Нет. Это ничего не значит. Мы поняли, что он ломал навес из-за листьев… Ему просто не было видно пещер. Ему нравится смотреть на них. Когда мы оставили ему щель для обзора, он перестал трогать навес.
– А…
– Но, может, он идет на поправку… Он ест то, что я приношу.
– Все-таки сдвиг. Правда, это не так уж много.
Франсуаза кивнула:
– Да… Бедный Карл… Это совсем немного.
В конце того дня Сэл еще раз поймала меня. Мы с Франсуазой долго сидели на берегу после заката, и Сэл подстерегла меня, когда я уже собирался зайти в дом, чтобы завалиться спать.
– Ты передал мое сообщение? – спросила она.
Я хлопнул себя по лбу:
– Ах, черт. Сэл, оно совершенно выскочило у меня из головы. Мне правда очень жаль. Я забыл, потому что мы говорили о Карле, а потом…
Сэл милостиво кивнула головой:
– Хорошо, хорошо. Я знаю, что произошло, поскольку вечером разговаривала с Этьеном. Похоже, завтра на похоронах много чего придется обсудить, и… Только, пожалуйста, не говори мне, что ты забыл о похоронах.
– Сэл, – возмущенно ответил я, вероятно, переиграв с изображением гнева. – Конечно же нет!
– Да, с тобой нелегко разговаривать… Впрочем, после беседы с Этьеном я внесла в свои планы некоторые изменения. Я решила быть с людьми немного строже, чем планировала раньше… Трудные времена – крутые меры: кажется, так звучит выражение… – Она запнулась. – Похороны в некотором роде сплачивают людей, тебе не кажется, Ричард? – Возможно, – с сомнением в голосе произнес я.
– Очень даже возможно… В общем, спи спокойно и не мучай себя из-за того, что не передал сообщение.
Я кивнул:
– Не буду.
– Хорошо. Тогда до завтра.
– Пока.
Моше лег спать последним, поэтому он и задул последнюю свечку. Игра «Спокойной ночи, Джон-бой» выглядела сейчас совершенно неуместной, но у меня все же мелькнула мысль попробовать. Мне было интересно, что из этого выйдет. Наверное, мы сможем сыграть в нее, выкрикивая только имена своих друзей, пока какой-нибудь бедняга не окажется вынужденным передать эстафету сторонникам Багза. Наверное, посредниками станут югославки, подумал я, или Сэл.
Потом мои мысли обратились к Франсуазе, – это была целая цепочка мыслей, которые, едва возникнув, завладевали мной практически на неопределенный срок. Неопределенный срок продлился, по меньшей мере, целый час. Именно столько времени я пролежал, бодрствуя, прежде чем понял, что остальные обитатели дома тоже не спят. Открытие оказалось не из приятных. Поскольку в дом совсем не проникал свет, все чувствовали себя в темноте, как в уютном коконе. Парадоксально, но храп и издаваемые людьми во сне звуки лишь усиливали это ощущение, и спящие были отгорожены от вас своим бессознательным.
При отсутствии размеренного дыхания иллюзия кокона исчезала. Исчезала и, что хуже всего, сменялась мучительной головоломкой. Я не спал, потому что думал о Франсуазе, но почему не спали остальные? Мне потребовалось еще полчаса, чтобы догадаться, что причиной было волнение по поводу предстоящих похорон Стена. Через пять минут после того, как я справился с этой головоломкой, я крепко уснул.
Несмотря на вонь от разлагавшегося трупа Стена, неожиданно ударившую горячей струей в нос, когда его ноги выскользнули из спального мешка, похороны прошли довольно торжественно. Мы все окружили могилу, которую накануне вырыл Жан: она находилась достаточно близко к водопаду, удачно вписываясь в окружающий пейзаж, и одновременно была удалена от источника питьевой воды, не угрожая заразить его. Сэл сказала несколько слов о неизменной преданности Стена лагерю и о том, что всем нам его будет очень не хватать. Грязнуля, как шеф-повар, сказал больше. Он говорил о том, что Стен всегда вылавливал самую крупную рыбу, которая не обязательно была вкуснее мелкой рыбы из лагуны, но в большей степени способствовала наполнению наших желудков. Грязнуля также напомнил, что, хотя Стен и не отличался общительным характером, он всегда был готов влиться в лагерную жизнь при организации футбольного матча и никогда не играл грубо. Последнее замечание вызвало два-три невнятных одобрительных возгласа из толпы.
Никто, казалось, не горевал, пока не начали закапывать могилу. В этот момент заплакали несколько девушек. Особенно Элла; как и все повара, она больше общалась со Стеном, чем остальные. Я понимал причину этих слез: в зрелище сделанного из спального мешка савана, который медленно покрывала земля, было что-то пронзительное. Нельзя было не осознать всю абсолютность исчезновения Стена из этого мира.
Наконец Багз установил деревянное надгробие. К чести для него нужно сказать, что он выполнил отличную резьбу по дереву, сделав вокруг имени Стена и даты небольшие изящные завитушки. Но если придираться, то надо упомянуть об отсутствии на надгробии фамилии Стена и даты его рождения. Проблема заключалась в том, что Христо был не в состоянии ответить на вопросы о Стене, а Карл не хотел разговаривать, и вопросы остались без ответа. Но, может, это было и к лучшему. Фамилия привязывала человека к миру, указывала на дом и семью, поэтому фамилиями в лагере никогда не пользовались и даже не спрашивали их. Если сегодня по какой-то необъяснимой причине мне захочется разыскать кого-нибудь из тех, с кем вместе я жил на пляже, то придется отталкиваться от национальности и постепенно стирающихся в памяти черт лица.
На протяжении всей церемонии меня не покидало любопытство, когда же Сэл заговорит о царившей в лагере напряженности. Я предполагал, что она скажет об этом во время своей надгробной речи, и думаю, она сама собиралась так сделать, но ее намерению, вероятно, помешал запах. Он был отталкивающим. Несмотря на то что мы внимательно слушали Сэл и Грязнулю, все, по-моему, испытали настоящее облегчение, когда земля скрыла под собой прорезь для головы в спальном мешке Стена.
Сэл перешла к вопросу о примирении, когда мы решили, что похороны закончились. Джед уже повернулся, чтобы двинуться в лагерь, – он торопился, поскольку не хотел слишком долго оставлять Христо одного, – но Сэл остановила его.
– Подожди, Джед, – приподнявшись на цыпочки, крикнула она поверх наших голов. – Пусть никто не уходит. Я собираюсь сказать кое-что важное и хочу, чтобы все меня слышали.
Джед нахмурился, но остался на месте. В толпе я заметил еще несколько хмурых и недоумевающих лиц. Я также заметил выжидательное выражение на лицах некоторых сторонников Багза, и, к моему смятению, в них проглядывала самоуверенность. Еще более тревожным был маневр Багза, который подошел и встал справа от Сэл. В обычных обстоятельствах это было бы неудивительным, но, обращаясь к Джеду, Сэл сделала шаг-другой вперед, и Багз последовал за ней, толкнув при этом Кэсси. Я ругал себя за то, что забыл передать сообщение Сэл. «Предупрежденный – значит во всеоружии», – пробормотал я себе под нос, отчего Кити посмотрел на меня.
– О'кей! – Сэл хлопнула в ладоши. – Сначала я хотела бы попросить всех вас сесть, чтобы вы меня видели… и тогда я буду уверена, что помимо похорон есть еще несколько вещей, которые мы можем сделать вместе.