Горюнов всячески поощрял и стимулировал охотничий промысел гусиноозерцев. Бывало, вытащит на берег стол, наложит на него всякой закуски, поставит граммофон, заведет музыку. Выпьет кружку медовухи, рыкнет на всю факторию:
– Кто самый храбрый, смелый и меткий? Того золотым червонцем награжу!
Дарил! Было дело. Каждый год лучшему стрелку на Покров дорогую монету давал. Сохранилась такая монета и у Захара Уварова. Он получил ее за то, что однажды из пяти патронов подстрелил двенадцать гусей. Не стал Захар менять монету на товар, сохранил на память.
Передохнул дед Захар в очередной раз, снова потянул за весла. Вперед не смотрит, сидит спиной к противоположному берегу. Зачем смотреть, когда он знает дорогу? Вот с правого борта вдалеке светятся редкие огоньки колхоза «Рыбак». Значит, деду нужно поворачивать еще левее, к ветлужьему мысу, за ним появится глубокий лиман. Это и есть вотчина рода Ушаковых.
Хорошо знает он эту семью. Глава Филипп Тихонович женат на его сестре Анне. Их сыновья: Степан, Михаил и Андрей сейчас на фронте. Дочери Катерина и Ефросинья, его племянницы, замужем, живут отдельно от стариков на фактории колхоза. Единственная опора и помощь Филе и Анне – приемыш Иван. Но и его скоро должны взять на войну.
Дед Захар сделал еще несколько взмахов веслами, опустил их в воду. Этой весной ему отметили семьдесят пять лет. Много это или мало, он сам не знает. Давно стал замечать, что его ноги стали тяжелее, весла на лодке длиннее. Даже березовый веник в бане будто подменили на лиственничный. С некоторых пор уменьшил размеры ведер, чтобы было легче носить воду от озера к дому.
Не только в плавании через озеро, но и по стрельбе проходили состязания. На расстоянии в пятьдесят аршин, от причала к мысу, на веревке мимо берега тянули лодку. В лодке стоял большой ящик с кромками, на который клали куриное яйцо. Стрелок из лодки у берега, до этого употребивший в стакан на три пальца водки, должен был в него попасть. Стрелять разрешалось разными способами: лежа, с колена, стоя. Каждый из своей винтовки. На это состязание купец Горюнов давал участникам по три патрона.
Вот где был азарт!.. Поддерживая стрелка, люди на берегу кричали, свистели, торжествовали, негодовали, смеялись. Если стрелок попадал в яйцо с первого раза, Горюнов наливал ему полный стакан водки и разрешал залезть в свой мешок с патронами: «Сколько загребешь рукой – все твое!». Попал со второго раза – купец наливал ему полстакана, к мешку допускал руку его жены, с третьего – лил на два пальца, а за патронами лез ребенок. Если не попадал вовсе, Горюнов наливал водки на палец, но патронов не давал.
Тех стрелков, которые не попадали по яйцу, было мало. Поэтому довольны оставались все. После стрельбы продолжались другие всевозможные игрища: тянули веревку, бегали с завязанными глазами по загону за курицей, лазили на столб за сапогами, тянули телегу с бабами. Да и других забав немало. Под вечер жгли костры, плясали под гармошку. Весело! Обычно это происходило на Троицу, когда Горюнов прибывал со свитой на Гусиное озеро. Начало лета. Ни охоты, ни рыбалки. Люди отдыхали три дня, между собой называя их «купеческими». Вот где настоящий праздник!
Вспоминая, дед Захар с тоской качал головой: «Где все? Вроде и недавно происходило, но ушло, будто таймень в глубину озера».
Старый рыбак взялся за весла, мягко надавил на них. Лодка послушно пошла вперед.
Вот и знакомый мысок. Совсем немного осталось. Еще несколько взмахов веслами и – залаяли собаки. В глубине лимана загорелся крохотный огонек: керосинка на столе в доме Ушаковых. Филя с Анной теперь всегда дома. Далеко ходить сил не хватает. Лишь бы Иван на усадьбе был, не ушел в тайгу по своим промысловым делам.
Шустрый Иван на ногу, острый умом, крепок телом. Погонит лодку – весла ломаются. Видел дед Захар, как он мешки с мукой на амбар закидывает, подивился его силе.
Десять лет назад Степан и Михаил во время охоты как-то проходили мимо старообрядцев, остановились неподалеку попить чай. Пока костерок налаживали да воду грели, от скита, из-под частокола, по грудь в снегу, мокрый, холодный, весь в слезах выполз мальчик лет восьми. Стал он просить братьев забрать его с собой, потому что жить в монастыре не мог. Может, Степан и Михаил не взяли бы ребенка, но, выслушав его, прониклись всем сердцем. Из рассказа выяснилось, что ребенок православный, из ссыльной семьи, которую держали на острове Тайна среди непроходимых болот в Верхней тайге. В начале зимы от повального голода умерли люди. Они с теткой ушли из бараков в болота. Помнил медведя рядом с собой, когда тот начал рвать с него одежды, своих спасителей, староверов.
Мальчика звали Ваней, был настолько худой, что едва держался на ногах. Братья быстро переодели его в сухие, запасные одежды, дали ему кусок лепешки, которую он тут же съел, а после уснул у костра.
Михаил подошел к воротам скита, постучал. Ему не открыли, но через частокол он смог расспросить о мальчике. Действительно, он был чужим в монастыре и доставлял много неудобств. И, если Михаил и Степан с ним одной веры и согласны нести за него ответственность, то могут забрать его с собой.
Быстро собравшись, братья на лыжах направились на свой стан, в охотничье зимовье. Спящего Ваню несли по очереди в котомке за плечами.
До тех пор пока не окреп, найденыш жил с братьями в тайге. Степан и Михаил кормили его сырой печенью сохатого, густым холодцом, давали как можно больше вареного мяса, поили отварами таежных трав. Большую часть времени мальчик спал, набирался сил. Охотники не теряли времени даром, продолжали промысел соболя.
К концу первой недели Ваня ожил, помогал поддерживать в печи огонь, носил от ручья воду. На десятый день взял в руки топор, на пятнадцатый – расколол небольшую чурку, а через три недели смог забраться на горку и скатиться назад на своих маленьких лыжах, которые ему смастерили добрые мужчины.
Ушаковы приняли ребенка в семью как родного. Выслушав краткую историю жизненного пути Вани, взрослые прониклись к нему особым вниманием. Разницы нет, скольких детей растить, лишь бы в доме царили мир и согласие. Ваня быстро подружился с остальными детьми, а их у Ушаковых было немало. У Степана к тому времени было четверо: Яков, Коля, Митя и Людмила, у Михаила – Дмитрий, Павел и Надя. Замужние дочери Катерина и Ефросинья жили отдельно, на фактории колхоза «Рыбак», однако их дети большую часть времени находились у деда и бабки.
С вопросом об усыновлении проблем не возникло. Дед Филя зимой на лыжах сходил в колхоз к председателю, доложил о найденыше. Тот передал по инстанции в район. Ответа ждали долго. Вероятно, там долго искали на него документы, но так и не нашли. Через два года с обозниками пришло распоряжение: завести на Ваню новое свидетельство о рождении, зарегистрировать его по месту проживания. В учетной книге колхоза «Рыбак» была внесена запись о ребенке, проживающем на Большом Гусином озере в семье Ушаковых, рожденном, с его слов, в июле 1924 года с именем, отчеством и фамилией Иван Степанович Мельников.
Ваня стал добрым помощником взрослым, на удивление предусмотрительным и внимательным. Это прослеживалось в любых мелочах. Если бабушка Анна забывала перевернуть подойник и повесить его на забор, он без лишних слов вешал его туда. Бывало, дед Филипп долго не мог найти иглу для вязания сетей. Стоило обратиться к Ване, он тут же показывал, где она лежит. Рубят братья новый дом или пригон для скота – Ваня с ними, носит мох, убирает щепу, конопатит пазы, подает инструменты. Михаил жалеет мальца:
– Хватит, Ванька, помог и будя. Иди, играйся с остальными.
– Нет, дядя Миша. Надо все сделать сейчас и как надо. Потом будет поздно, потом будет холодно…
Кормить собак, давать коровам и коню сено, потрошить рыбу или копать картошку – он всегда тут. Сложить в поленницу дрова, вынести ведро с помоями, сводить коня к озеру, пасти теленка на задворках – лучше его не найти. С некоторых пор дети постарше, чувствуя безотказность приемыша, пользовались этим обстоятельством. К примеру, если надо было убрать в пригоне за коровами и лошадью, Яшку и Димку не найти. Приходилось в стайку отправлять Ваню. Осенью, копая картошку, он следил, кто делает эту работу хорошо, а кто с прохладцей. Без слов он вдруг подходил к обработанной земле, начинал рыть заново. Вынув из земли две-три картошины, он молча клал их в общую кучу:
– Потом съедим.
С особым трепетом Ваня относился к хлебу. Еды в доме Ушаковых было всегда в достатке, ели кто сколько хочет. Дед Филипп всегда не доедал куски хлеба. Бабушка Анна бросала объедки в ведро для скота:
– Собаки-коровки доедят.
Ваня доставал кусочки обратно, бережно складывал их на печку на железный лист, где сушились сухари:
– Время придет – сами съедим…
После второго раза, пристыженный детской запасливостью, дед Филя стал доедать свой хлеб до последнего кусочка.
