— Есть такие стихи, — объяснил он, — и больше они ничего не могли добиться. С некоторым проблеском надежды в душе они отправились наверх спать.
На следующий день обеденный перерыв застал мистера Бантинга в кафе Мак-Эндрью; он сидел напротив Кордера, наклонившись вперед, и что-то с жаром объяснял, а тот слушал внимательно и сочувственно.
— Ты стар, ты очень стар, — размышлял вслух Кордер. — И опасаюсь я, ты не в своем уме,
— Мне всего шестьдесят три года или около того. За мной опыт всей жизни. Должна же для меня найтись какая-нибудь работа у Брокли.
— Такой, какая у тебя была, не найдется. Гордость надо будет спрятать в карман.
— Гордость! — воскликнул мистер Бантинг. — Да у меня ее вовсе нет. Ведь я это для мальчиков делаю, понял? Мне все равно, какая будет работа, лишь бы дали три фунта в неделю. Временно, понимаешь ли.
— Понимаю, — сказал Кордер и задумался. — Если хочешь, я поговорю с новым заведующим, — сказал он, наконец.
— Спасибо, Джо. Только ты прямо приступай к делу и не вдавайся в красноречие.
Они вернулись в магазин, и мистер Бантинг засел в каморке, в отделе ковров и линолеума, а Кордер поднялся наверх. Из закутка Кордера мистеру Бантингу виден был его прежний отдел, где работали его подчиненные. Джентльмен из Манчестера тоже был там, спокойный и авторитетный, одним выражением лица уже внушавший уважение. Небось, удивляются, зачем он пришел. Ну, скоро узнают, в чем дело. В нем зашевелились опасений непредвиденных, но теперь очевидных последствий того, что гордость спрятана им в карман. Может, скор придется возить вагонетку по отделу, принимать приказы от бывших своих подчиненных или стоять у входа в форме рассыльного. «Ну, это уж слишком», — подумал он, кусая ус. Однако придется и это стерпеть.
— Ты делу оказал услуги, и это признают они, — прошептал Кордер, подталкивая его вперед. — Ни слова больше!
Мистер Бантинг подумал, что без слов тут, пожалуй, не обойдешься, но безропотно пошел за Кордером наверх, ощущая прилив волнения и надежды. Перед дверью кабинета, где в былые времена сидел Вентнор, он остановился. Сердце у него стучало, как молот.
— Минутку, Джо.
— Ну, что еще такое?
— Лестница. Надо же дух перевести. Запыхался немножко.
На самом деле он пытался овладеть собой.
«Мальчики, — подумал он, — ну, вперед на приступ!»
Опять он увидел ястребиное лицо старика Джона Брокли в строгой рамке над камином. Под портретом сидел лысоватый джентльмен, в черном сюртуке, очень подтянутый и деловитый.
— Я о вас слышал, мистер Бантинг. Так как вы долго у нас служили, я хочу для вас что-нибудь подыскать. Нам нужны люди в кладовой, ваш опыт так может пригодиться.
— Я в этом уверен, сэр.
— Три с половиной фунта вас устроят?
— Да, сэр. Видите ли, сэр, — и мистер Бантинг пустился в объяснения. Ему казалось очень важным втолковать новому заведующему, почему он вернулся на службу. Это не совсем обыкновенный случай: его сыновья...
Лысоватый джентльмен дотронулся до звонка: — Вы можете приступить к работе с понедельника?
— А? Да, могу, сэр.
— Значит, решено. Всего хорошего, мистер Бантинг.
Вошел служащий, и мистера Бантинга увели, так и не дав ему досказать. Эти современные дельцы вечно заняты, им всегда некогда. Это не то что Джон Брокли. Он слегка даже обиделся на такое обращение. Но только сначала. Постепенно, со все возрастающим волнением, он почувствовал, что дело выгорело. Он отстоял крепость.
Дома к чаю было миндальное пирожное, по особому рецепту сделанный омлет и все прочее, как полагается. Дух веселья овладел всем домом, — дух, который, по мнению мистера Бантинга, впрочем, не возражавшего против веселья, свидетельствовал о явном непонимании того, что борьба еще только начинается и до конца очень далеко.
Он дал всем немного успокоиться, потом обратился к своим семейным самым диктаторским тоном:
— Теперь нам надо глядеть в оба, — предостерег он. — Если вам для ваших проектов нужны деньги, так извольте быть поэкономнее. Обходиться без сильных ламп, без двух каминов и так далее. Поняли?
— Да, папа.
— А вам, мальчики, надо приналечь на работу. Не выбирать больше и не менять. И, пожалуйста, Эрнест, никаких джаз-бандов.
— Хорошо, папа.
— Все наше время будет занято, — в раздумьи произнес мистер Бантинг, — все время.
В этот вечер он обошел все спальни, вывернул все шестидесятисвечовые лампочки, купленные Эрнестом, и ввернул старые сорокасвечовые. Его престиж был восстановлен.
А теперь посмотрим на мистера Бантинга через год с лишним после этих событий. Гараж Ролло-Бантинг мало-помалу начинает давать доход; с прачечной он получает десять процентов прибыли. Сыновья настояли на том, чтобы миссис Бантинг наняла поденную работницу, но сам мистер Бантинг все еще у Брокли — работает в кладовой. Он стал там положительно незаменим. Правление советуется с ним по всякому поводу. Даже этот, из Манчестера, иногда спрашивает его совета.
Мы видим, как он, облокотясь на забор, беседует с Оски, который нарезает букет роз для мисс Бантинг. Выращивание роз, как Оски только что ему сообщил, есть искусство. У одних розы растут, а у других не растут. Это искусство.
— Ваша правда, — говорит мистер Бантинг, который согласен назвать его хоть колдовством, лишь бы Оски бесплатно снабжал его розами. Теперь он очень редко работает в саду. Он часто сидит на скамейке и думает о садоводстве или, скорее, о том, не нанять ли ему садовника. Ему трудно нагибаться — спина стала болеть куда больше, чем в старое время, и коленки не гнутся. Особенно трудно, когда идешь в гору. А в «Домашнем лекаре» ничего на этот счет не сказано.
— Увянь, прекрасная роза, — бормочет он, нюхая поднесенный ему букет.
— Чего? — говорит Оски, подозревая его в неблагодарности. С недавних пор ему стало приходить в голову, что Бантинг иногда как будто прохаживается на его счет. — Если они вам не нравятся, Бантинг...
— Нравятся, нравятся, Оски, это есть такие стихи, — кротко говорит мистер Бантинг.
— «Увянь, прекрасная роза» — стихи? — презрительно возражает Оски. — Чудные стихи, на мой взгляд. Ни рифмы, ничего. Вы бы лучше спасибо сказали. С меня бы и довольно.
— Спасибо, — говорит мистер Бантинг самым ласковым голосом. — Только это проза, Оски.
Он оставляет соседа слегка уязвленным и несет розы в дом. Когда он по-настоящему уйдет на покой, он тоже будет растить розы, много роз всяких сортов. Заведет оранжерею и садовника. Да и мало ли еще что.
Он садится в кресло и сразу принимает самую удобную позу. Никогда раньше кресла не казались ему такими удобными, должно быть, они, как скрипки, с годами становятся лучше. Набив трубку, он опять откладывает в сторону, стараясь вспомнить, о чем же это он думал. Что-то надо было сделать или сказать — не припомнишь, что именно. Ну, потом само собой всплывет.
Он задремал, и вдруг шаги разбудили его.
Перед ним стояла Джули, в шляпе и пальто, видимо, собираясь уходить.
— Здравствуй, папочка, — сказала она и, видя, что отец один, подошла поближе и прижалась щекой к его лицу. — Папочка, не одолжишь ли ты мне пять шиллингов до жалованья? Я видела очень милую шляпку. Это в последний раз, дорогой папочка.
— Посмотрим, — ответил мистер Бантинг, роясь в жилетном кармане с той же напускной серьезностью, с какой, бывало, искал медную монетку для Джули, когда она была ребенком. Но у него оказалось всего четыре шиллинга шесть пенсов. И с некоторым опозданием — теперь с ним это бывало сплошь и рядом — он припомнил, что эти деньги отложены им на бутылку виски.
— Больше у меня нет, — сказал он с грустью, и они оба замолчали.
Вдруг Джули раскаялась. — Не надо, папа. Я не знала, что ты без денег. Это не так важно.
Она собралась уходить, но он удержал ее за руку и почти судорожно вложил деньги ей в ладонь.
— Ничего, детка, возьми. В подарок, поняла? — Он посмотрел в миловидное юное личико, в ясные глаза. — Уходишь? Смотри, будь осторожна, детка, — заботливо сказал он. — Ты у меня быстро растешь. Почти уж совсем взрослая женщина.
В прихожей она обернулась и еще раз посмотрела на отца. В нем было что-то новое, чего она до сих пор не замечала, — лицо какое-то серое и движения медленные, и весь он такой усталый. Он сидел, уйдя в свои мысли, слепой и глухой ко всему окружающему, точно позабыв про нее.
И вдруг она ясно увидела, что ее отец стареет.
Она тихонько вернулась, обняла его за шею, прижалась теплыми губами к его щеке и нежно шепнула:
— Папочка, милый, я так тебя люблю!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ МИСТЕР БАНТИНГ В ДНИ ВОЙНЫ
