Вскоре новые знакомые закончили оформление документов, рассчитались и двинулись к выходу.
— У тебя в Москве есть приятели? Впрочем, если ты один с чемоданом кэша приперся покупать элитный автомобиль, можно предположить, что их нет.
— Есть, но не много.
— Сколько и кто? Если они не приятели, а знакомые, тогда я пойму. А если приятели, могу засвидетельствовать, что они конченые козлы. Ни один приличный друг не отпустит иногороднего в таком городе, как Москва, с чемоданом денег покупать «Бентли». Скажи мне их имена.
— Дмитрий Зябухин и Иван Прищепкин. Знаком с ними?
— Зябухин, Зябухин, Дмитрий Зябухин… Понимаешь, Ленька, если я даже имени его никогда не слышал, то в Москве он полный ноль. Конечно, я не знаком с его человеческими качествами, но в столице он никто. А Прищепкин — это старая гнида. Хочу тебе сказать, что вся столичная сволочь, которая здесь найти себя не способна, ездит по провинции, представляясь порядочными и важными особами. Я знал его еще в начале перестройки. Мерзость необыкновенная. Шакалюга. Говорит «Привет!» и врет! За кидалово его два раза закапывали, несколько раз поджигали, били как скотину. Что тебя с ним связывает?
— Встречались в Новосибирске несколько раз, в Кемерове и Красноярске. Кроме общего трепа, абсолютно ничего. Он предлагал помощь при трудоустройстве в Москве. Пожалуй, все.
— Ты что, ищешь работу? — удивился Михаил Александрович.
— Столько денег отстегнул бюрократам, что на некоторое время сам хочу занять чиновничью должность. Хоть часть верну назад.
— Неожиданно. Зачем тогда «Бентли»?
— На тусовки… Что, неправильно?
— Я бы не советовал. Да ладно. Что выбрал? В какое кресло садишься?
— Хочу в держрезерв. Начальником департамента продовольствия.
— Кто тебя крышует, не Прищепкин ли?
— Нет. Хотя собирался обсудить с ним этот вопрос. Теперь, после твоих слов, даже не знаю, как быть…
— Недавно там назначили нового руководителя. Конечно, дали карт-бланш заменить аппарат. Попытаюсь узнать, какие у тебя шансы. Сколько платишь за должность?
— Миллион… Можно чуть больше… Долларов!
— За миллион никто разговаривать не станет. Для столицы это не деньги, даже во время кризиса.
— А сколько тогда?
— Не знаю… Ну, миллионов семь. А может, нынче за пять согласятся.
— Пять многовато, когда отобьешь этот денежный массив? Два миллиона я бы дал, но с гарантиями.
— Какие еще гарантии?
— Что не выпихнут через месяц. Бабки же надо возвращать. Правда, в моем случае самому себе, но от этого легче не становится. Возвращать необходимо всегда и всем, а тем более долги собственной персоне.
— Оставим этот разговор. Дай мне вначале узнать, позволят ли мои ходы привести к цели. Ты что, за должность бабки тоже будешь нести налом?
— Да, а как еще?
— Ты знаешь, что существуют банки?
— Но у меня черный нал. За обналичку они десять процентов требуют. Да и слава богу, что уберегся я от их услуг. У нас в Сибири из десяти банков семь обанкротились. Иначе пошли бы мои денежки по чужим карманам да по российским просторам. А под матрасом они в безопасности. Среди моих фирм есть охранное предприятие, ветераны-афганцы стерегут активы. Конечно, Михаил, нуждаюсь я в столичном друге, которому и сам пригодился бы. В нашем мире без опоры не проживешь.
— Ты на чем приехал?
— На такси.
— Как на такси?
— Я три дня как в Москве. В первый день нашел маклера, во второй арендовал дом, на третий с твоей помощью купил автомобиль. Теперь надо купить еще шестисотый «Мерседес» и «Ауди». А еще много всякой всячины. Как видишь, я начал весьма активно вживаться в столицу, — уже совсем по-свойски закончил Леонид Иванович.
— А вечером приглашаешь меня с Яночкой в «Дель Соль»! Хочу отпраздновать прощание со своей девушкой. Жаль, но приходится расставаться. А ты возьмешь свою телку? Так агрессивно начал, может, и этот вопрос у тебя уже на мази.
— Нет, я буду один. Ее еще нет в Москве.
— На фиг тебе сибирячка, — затрясся от хохота Картузов. — Здесь девок полно, захлебнешься от разноцветных и разносортных предложений. Так я беру Яну…
Ефимкин вдруг почувствовал мимолетное удушье, как отчаянную потребность сопротивляться этой идее. Затравленным взглядом он оглядел собеседника, закрыл ладонями лицо и сдавленно воскликнул:
— Нет! Нет! Прошу тебя! Этого пока делать не надо! Не хочу! Понимаешь, не хочу! — Потом, заглушая внезапный прилив озлобленности, уже мягче добавил: — Успеется. Я прибыл в столицу надолго. Если сейчас есть время, лучше поедем за автомобилями.
Картузов заметил неадекватную реакцию нового знакомого на вполне, казалось, уместное предложение. Его это смутило, но виду он не подал, а объяснил случившееся провинциальным менталитетом сибиряка. «Еще оклемается! Москва ломает, скручивает в бараний рог любого, особенно на первых порах! Впрочем, надо еще присмотреться, что за гаврик прибыл в наш коварный, но замечательный город. Если нормальный мужик, это одно, а если нет… Конечно, менять амплуа — моя стихия. Но тут у меня вечная дилемма: зачем тратить усилия на познание истины, не лучше ли оставаться при заблуждении? — усмехнулся он про себя. — Судьба постоянно подкидывает мне экстравагантные сюжеты, они для меня, словно изюминки в пасхальном куличе, их всегда торопишься выковырнуть. А не начать ли искушать Ефимкина извращенным потреблением?..»
— Время есть. Садись в мою машину. Поедем за покупками. Люблю зарабатывать деньги, — усмехнулся Михаил Александрович. — Разве не чудо — пополнять капитал, одновременно ублажая себя?
Был уже полдень. Они ехали по Рублевке в толчее роскошных иномарок, наполнявших воздух привычным смрадом выхлопных газов. Трехлетние деревца и кусты вдоль шоссе выглядели рахитичными, обезвоженными. После ночных тусовок к семьям возвращались загулявшие кутилы. В строгих, черных лимузинах, с тривиальной легендой «задержался по делам», в сопровождении охраны, нередко с милицейским эскортом, они неслись, обгоняя друг друга. Навстречу им в центр мегаполиса направлялись крупные чиновники после огаревских официальных встреч; деловые люди из элитных поселений рублевского предместья, шикарные, с постоянным похотливым огоньком во взглядах проститутки и певички на люксовых автомобилях после ночных эротических шоу, а также порученцы разного ранга с докладами, о которых по телефону говорить было небезопасно. Алчность, агрессивное желание зарабатывать и владеть всем и всегда лежали в основе помыслов этих людей.
Леонид Иванович уселся на заднее кресло в роскошном салоне картузовского «Мазератти». Номерной знак автомобиля с выгравированными из горного хрусталя фирмой «Сваровски» цифрами 001, мобильники в бриллиантовом обрамлении и два ствола Berret из золота, вложенные в полуоткрытые лайковые чехлы по обеим сторонам дверей — все это привело сибиряка в восторг. Такие аксессуары в провинциальном представлении о сильных мира сего превращали Михаила Картузова в звездного столичного аристократа, которому надо было во всем подражать. У Ефимкина возникло острое желание как можно быстрее погрузиться в манящий хаос российской шикерии. Ему казалось, что Картузов и круг его общения — как раз и есть люди с большой буквы, на которых он всем сердцем мечтает походить и ради близости с которыми он и прибыл в столицу.
Другой мир, оставленный в Сибири, и, конечно, присутствующий в людской толчее Москвы, его ничем не интриговал. Страдания и лишения, скорбь и отчаяние — вечные спутники простых смертных — были им основательно забыты. «Как я ошибался, что не перебрался в столицу раньше. Ведь именно общество таких, как Картузов, способно окончательно зарубцевать раны, полученные в мрачные годы наивного поиска самого себя, обнулить мою доканскую биографию. — Эта мысль уже не оставляла Леонида Ивановича. — Но примет ли меня в объятия этот фантастический мир? Свыкнусь ли я с ним, не утону ли в нем? Я возлагаю большие надежды лишь на себя, а хватит ли Ефимкина на то, чтобы очаровывать и побеждать этот мир? Тут ведь не человечность нужна, а не знающее границ тщеславие. Тут не доброжелательность, не приветливость востребована, а яростная агрессия, беспощадность. Освою ли я такой набор определенных свойств? Выучу их на «отлично» или как двоечник? Но без них мне не добиться успеха! Я должен, должен освоить это искусство жить! Эти манеры обогащаться! Этот стиль нравиться! Это должен быть не просто успех, а успех огромный! Национального измерения! Хочу, чтобы на меня смотрели с изумленным восхищением, как я оглядывал Картузова. Хочу, чтобы моими речами заслушивались, как только что я внимал новому знакомому. Хочу, чтобы меня все знали и всем, как Михаил, я был бы приятен и интересен».
Лицо Ефимкина светилось восторгом. Его отражение в зеркале поймал Михаил Александрович.
