Так что когда вечером раздался звонок в дверь, я напрочь забыла, кто это может быть. Настя тревожно взглянула на меня:
— Папа?
— Бэ-э-э-э-э-э! — заорал Никитос, взял в руки половник, которым он пытался собрать с пола протекший суп, да так и оставил лужу с незаладившегося обеда-ужина и помчался первый открывать дверь.
— Да подожди ты, черт такой!
— Мам, — потянула меня за майку Настька, — не называй его чертом, хорошо? Очень обидно.
— Хорошо. — Я чмокнула Настьку. — Хорошо, я не права. Просто он, — я сказала шепотом, — черт, понимаешь?
Настька засмеялась и покачала головой.
— Нет, мам. Никитос смелый и не черт.
— Ой… — услышала я голос Никитоса в прихожей. — Здрассьте… Вам кого?
— Меня Андрей попросил к вам зайти, — раздался мужской голос. — А дома еще кто-то есть?
— Есть! — тут же нашелся Никитос. — Вы думаете, я не знаю, как грабят квартиры? У меня все дома есть! И папа, и брат!
— Да-а? А я-то думал, у тебя только сестра есть, близняшка…
Я вышла в прихожую. Точно, должен ведь прийти какой-то мастер. Только разве это мастер? В дверях стоял хорошо одетый, довольно высокий, в меру стройный и вполне симпатичный… Ну кто? Кто угодно, только не мастер.
— Вы мастер? Полки прибивать?
«Мастер» пожал плечами:
— Да что скажете. Андрюшка сказал, что надо помочь его сестре, обвалился потолок или еще что-то…
Я с подозрением взглянула на «мастера». Это что еще за штучки? Так же подозрительно смотрели дети. Настька стояла рядом, крепко держась за мою рубашку, Никитос же уже подбоченился и пошел вперед.
— А инструменты у вас есть? Что-то вы не похожи на мастера!
— Да? — засмеялся мужчина. — Спасибо. Я войду? — спросил он меня.
Я пожала плечами, улыбнулась. Он вошел, захлопнул за собой дверь.
— Смотря какие инструменты. — «Мастер», смеясь одними глазами, смотрел на Никитоса. — А у тебя что, нет инструментов?
— У меня? У меня? — От возмущения, что он никак не может взять инициативу на себя, Никитос покраснел и надулся. — У меня всё есть!
— Вот давай вместе и повесим, что там у тебя отвалилось.
— Потолок, — сказала я.
— Да? — Мужчина светло улыбнулся и протянул мне руку: — Не дождался, пока вы протянете мне руку, так что уж, простите, демократично, сам. Андрис.
Никитос недоверчиво хмыкнул:
— Что, такое имя?
— Никита, — одернула я его. — Да, значит, такое имя.
— Тогда я Никитос.
— Я в курсе, — улыбнулся мужчина. — А с глазом что?
— Подрался! — гордо заявил Никитос.
— С пианино, — уточнила я. — Пианино очень наглое было, Никитосу пройти не давало.
— И то верно, — согласился незнакомец. — Наглецов учить надо. Куда мне пройти?
Что-то я ничего не понимаю. Андрюша сошел с ума? Он послал ко мне мастера повесить полки? А почему у этого мастера идеальные ботинки, английское неброское пальтецо и нездешний ровный загар? Это что за шутки?
— Вы мастер? — спросила я его.
— Да! — тут же вскинулся Никитос. — Вы — мастер?
— А как бы вы хотели? — улыбнулся опять Андрис.
Мы с детьми переглянулись. Я внимательно посмотрела на неожиданного гостя. Да, здорово. Таких мужчин я давно вблизи не видела. Я выдвинула ящик с инструментами, достала отвертку с набором насадок, дрель со сверлами, шурупы. Протянула все это ему.
— Подойдет?
— Вполне, — ответил Андрис. — Куда пройти?
Никитос взглянул на меня. Я кивнула.
— Сюда, — довольно нейтрально сказал Никитос. — Вот здесь у нас всё упало. Я тоже буду прибивать. Я знаю, как.
— Никит, Никит, — вдруг сказала Настька. — Идем доделаем твою презентацию. Ой, черт, как же мы будем без Интернета… Придется взять энциклопедию. Мам, достань том на букву «ж»!
— Да что его доставать, вот, всё свалено в углу, копайте!
— Ага. Давай, помогай! — кивнула Настька Никитосу.
Тот, недовольно поглядывая на незнакомца, стал раскапывать тома энциклопедии, чтобы найти том на букву «ж». Животные России.
Найдя, раскрыл книгу, усевшись на пол среди груды разваленной многотомной БСЭ, и стал читать.
— Жаба… — Никитос похохотал, поглядывая на Настьку, та пожала плечами. Он продолжил: — Жало… Жест… Жесть… — Он опять громко захохотал. — Жесть!
— Никита, — сказала Настька, — идем-ка в детскую, здесь темно и пыльно. — Она, как старшая сестра, подняла его за шкирку и, подталкивая, отправилась вместе с ним в свою комнату.
Никитос, оглядываясь на меня и строя рожи, поплелся за Настькой.
Я стала помогать Андрису отодвигать книжки, снять полку, висящую на одном шурупе, а сама невольно его разглядывала.
Если бы меня попросили описать мой идеал мужчины, я бы сказала, что у меня его нет. Точного нет. Один мой идеал мужчины умер двадцать лет назад в Эфиопии, не успев дожить до двадцати трех. Другой идеал — маленький взъерошенный Никитос. Третий идеал мужчины — Андрюшка, с темными от недосыпа кругами под глазами, усталой улыбкой, с его бесконечной нежностью ко мне. Я не знаю, красив ли Андрюшка, но он мой идеал мужчины. Наверно. И все же идеала мужчины, то есть такого мужчины, какого бы я видела в мечтах, у меня нет. Потому что я не мечтаю ни о ком. Живу, люблю детей, терплю Игоряшу, редко вижу Андрюшку и каждый раз радуюсь, глядя на него, что у меня такой брат.
Но сейчас рядом со мной сосредоточенно перебирал сверла, чтобы выбрать подходящий размер, мой абсолютный идеал. Просто я не знала, что он у меня, оказывается, есть. Красивое, тонкое лицо, ровный недлинный нос, смеющиеся глаза — пока не поняла какого цвета, правильный рот, правильная линия подбородка, чистая гладкая кожа, ровные брови, хорошие волосы. Брови, волосы — это ладно. Главное — что-то такое, что не поддается описанию словами. Тональность, неслышимый звук в этой тональности, который как будто издает каждый из нас. Его не слышишь, но воспринимаешь. И становится или тошно, или никак, или хорошо. Сейчас мне было тревожно и волнительно и… весело. Мне хотелось без причины улыбаться. Что-то говорить. Спрашивать. Но я решила вести себя спокойно.
Я протянула удлинитель:
— Без него не получится, у нас старые розетки.
— Да, спасибо, — вежливо ответил мне Андрис.
Его действительно так зовут? Почему? Он прибалтиец? Латыш? Литовец? Спросить? Неудобно. Говорит с легким, едва уловимым акцентом, который можно принять просто за своеобразие речи.
— Я вижу, — продолжал Андрис, — у вас всё милое и старое. Всю жизнь здесь живете?
— Практически. А почему вас зовут Андрис?
— Хорошо подходит к вашему имени, правда? Вы — Анна. Я — Андрис.
— А Андрюшка — Андрюшка, — кивнула я.
— Вот именно! А вы спрашиваете — почему? Ничего так просто не бывает!
— А как ваша фамилия? Костюкас? Балтрушайтис?
— Почему? — удивился тот. — Фамилия… А вы очень хотите ее знать? От этого что-то зависит?
— Да нет, — пожала я плечами. — Просто интересно.
— Пожалуйста, Левицкий. Подходит такая фамилия?
— А если не подходит, будет другая?
Андрис весело посмотрел на меня.
— Я читал вашу книжку про Эфиопию. Очень смеялся. Хотя книжка оказалась в результате грустной. И не очень женской.
— Это комплимент?
— Конечно.
— Женщины — для красоты, мужчины — для всего остального.
— Вроде того… Подержите, пожалуйста. Ну вот, одна готова. И как будто и не падала. С дыркой только что с этой делать? Есть чем ее замазать?
— Есть чем завесить. Надо лезть на антресоли.
Андрис залез на антресоли, достал две картины, купленные в прошлом году на вернисаже в Измайлове, я выбрала ту, что поспокойнее — со взъерошенным черным котом, выглядывающим из чердачного окна. Получилось, как будто у нас на стене — чердачное окно, а в нем сидит кот. У моих бедных детей, в связи с неполным составом семьи, животных пока нет, за ними некому ухаживать. Будет кот на стене.
Андрис критически посмотрел на завешенную дырку.
— Ну это временно, конечно, надо заделать.
Он повесил остальные полки. Помыл руки, доброжелательно попрощался со мной и ушел. Когда Никитос с Настькой вылезли из своей комнаты, его уже не было. Я сидела на кухне с полной чашкой чая. И мне было неожиданно грустно. Вот зачем это? Что это было? Кто это был? Офицер с Андрюшкиной работы? Какой-то его друг? Почему я его не знаю?
— Мам, — Настька осторожно потрогала меня за плечо. — Ты грустишь?
— Да нет, дочка. Давайте ужинать.
— А я грущу, — сказала Настька. — Мне грустно, что не пришел папа и не позвонил.
— Хорошо, что ты понимаешь, отчего тебе грустно. — Я поцеловала ее в прохладный лобик. — А вот я не понимаю.
— Очень противный дядька! — заявил Никитос. — Я бы сам всё прибил! А много денег он взял?
— Он не взял денег, Никитос. В следующий раз ты всё сам прибьешь, договорились.
